Мужчины.

Наша армия в спешном темпе проникает в пространство с площадки второго этажа.

— С какой стороны вход? — спрашивает Джован.

Я указываю в правую сторону.

— Направо!

Это странно. Мы движемся в утомительно медленном темпе, и от разочарования мне хочется вырваться из-под защиты щитов.

— Слева будет обеденный зал, — говорю я.

Джован кивает. Проходит десять минут, и щиты придвигаются к входу в обеденный зал, фактически блокируя всех, кто находится внутри. И вот, наконец, Джован поднимает щиты.

— Заряжай! — раздается крик, а мы тем временем спешим по коридору к входу.

Осколок дёргает меня так, что я оказываюсь в нескольких рядах позади.

Несколько Солати падают жертвами метательных копий. Они пытаются открыть вход. Некоторые сразу же падают на колени в знак капитуляции.

Другим требуется открыть тяжёлые двери и увидеть, что с обеих сторон их окружает орда Брум, прежде чем они признают своё поражение.

Наверное, я должна быть счастлива, но я так крепко вцепилась в то, что должно произойти, что не могу праздновать. Солати сказал пятьдесят человек. Здесь тридцать. Сколько их было у основания лестницы? Полагаю, они направились к столовой.

Мы помещаем пленников в боковую комнату с многочисленной охраной.

Первый этаж чист, но, когда процесс приостанавливается, моё дыхание учащается.

Я приближаюсь к мужчинам, ломающим двери в обеденный зал, стараясь сдерживать свои эмоции. Мысли глупы, но я ничего не могу с ними поделать. Я опускаю взгляд на свою мантию и вижу, что она порвана, окровавлена, видны участки бёдер. Мои волосы подняты, но я не сомневаюсь, что выгляжу ужасно. А моя мать будет безупречна и, наверное, одета в канареечно-жёлтый цвет. Что, если она выставит меня идиоткой перед всеми? Перед тремя мирами. Перед Джованом.

Мне под нос суют флягу с водой. Я смотрю на лысого Греха и подавляю смех.

— Вот, — хрипло говорит он. — Умойся.

Быстро оглядываюсь по сторонам, а затем делаю то, что он сказал. Он критически осматривает меня и брызгает немного воды на руку, после чего приглаживает мои волосы. Надеюсь, никто этого не видит.

Он отступает назад, кивая головой, и опускает взгляд на мою мантию.

— Завяжи её сбоку, — говорит он.

Он что, глупый?

Он проводит рукой по голове.

— Ты пробыла в битве. Весь день.

Я морщусь.

— Именно. Сейчас ты можешь создать образ воительницы, а не полувоительницы, полу-Татум. Ты должна принять на себя ответственность.

Я тяжело вздыхаю.

— Делай это.

Он завязывает мантию выше.

— Не так высоко, — огрызаюсь я.

Он проводит пальцем по моей ноге.

— У нас всё ещё есть время, у тебя и меня.

— Нет, — говорю я. — У нас ничего нет. Но если хочешь, можешь быть моим камердинером, когда я стану Татум.

Точно по сигналу, его глаза загораются.

— В самом деле?

— В самом деле.

Я жалею о сказанных словах, как только произношу их. Грех любит вытягивать обещания прямо перед битвой. Тем не менее, я не вижу в нём желания закрепить это обещание.

Дозорные смещаются вперёд и входят в зал, тем же образом, каким Джован направил их вниз по лестнице. Теперь я чувствую себя лучше. Во всяком случае, настолько хорошо, насколько это возможно.

Кассий — труп.

В столовой раздаются крики, плач, скрип дерева по полу. Но стрелы не выпускаются. Я не слышу звона металла.

Оландон смотрит на меня, и я вижу, что в его голове проносится та же мысль.

— Она бросила двор на верную смерть.

В ответ я пожимаю плечами. От неё этого можно ожидать.

Джован рядом со мной и слышит эту фразу.

— Там есть стража?

— Судя по звукам, не похоже. Дай загляну.

Он обхватывает меня за талию, утягивая обратно в гущу людей.

— Опустить щиты!

ГЛАВА 32

Ничего не происходит.

Никто не падает замертво.

Никто не двигается.

Наконец, переглянувшись с Джованом, я протискиваюсь вперёд. В этот момент раздаётся звук.

Я не беспокоюсь о том, что они видят, или о том, какие выводы делают, пока переводят взгляды с меня на Оландона, стоящего справа, и Короля слева от меня. Я смотрю на них в ответ в недоумении. Неужели? Двор по-прежнему принаряжен. Идёт война! Я бросаю взгляд в сторону Оландона, щёки которого покраснели. Видит ли он, как нелепо выглядят эти люди? Яркие цвета, замысловатые прически. Они выглядят так, словно идут на пир, а не на битву.

— … причудливо, — шепчет Осколок позади меня.

Только сидящие передо мной придворные останавливают рвущийся с губ смех.

Я беспокоюсь о них примерно так же, как и всегда. То есть не беспокоюсь.

Я подхожу к ним, впервые смотрю на их лица взглядом, свободным от вуали. Я даю им чертовски хороший шанс увидеть себя. Я не удивляюсь тому, что чувствую к ним то же самое, что и всегда. Я не чувствую ничего, кроме презрения.

Они смотрят на ребенка, которого они высмеивали с рождения. А я смотрю на них со стыдом. Я не приветствую их, я не улыбаюсь, я просто позволяю им видеть осуждение на моём лице.

И тогда, милым голосом, я задаю свой вопрос.

— Где моя мать?

* * *

Комната пыток.

Как уместно. И как же похоже на мою мать — бросить свой «дорогой» двор на произвол судьбы, пока она будет отсиживаться взаперти с Кассием под защитой.

У меня сводит живот при мысли о дяде. Я краем глаза замечаю мрачный вид Оландона, пока мы бежим по коридорам с малочисленным контингентом позади нас. Его всегда будет беспокоить то, что произойдёт дальше.

Как жаль, что со мной не было всех моих друзей. Половина из них до сих пор была в бою снаружи, и я понятия не имею, что с ними стало. Возможно ли, что все мы выживем в этом? Я побежала с новыми силами, найдя в себе глубокий источник, который каким-то образом ещё не истощился.

Комната пыток. Сцены из моих самых ужасающих воспоминаний терзают меня. Дерево, пропитанное моей кровью, в прямом смысле. Запятнанные ковры менялись так много раз, что ими можно было бы покрыть пол всего огромного обеденного зала в замке Джована.

Комната пыток располагается на противоположном конце замка, на цокольном этаже, у фундамента башни, в которой прошло моё детство.

Мы достигаем дальнего конца первого уровня, минуя развлекательные зоны, фонтаны, картины. Я испытываю отвращение ко всему этому. Я хочу уже быстрее добраться до того, что ждёт меня в конце. Чем быстрее я доберусь до комнаты, тем быстрее эта война закончится… и больше шансов, что мои друзья снаружи выживут.

Но у меня стягивает горло, а дыхание становится хриплым. Смешно всё это. Неважно, как сильно ты меняешься, твоё тело придерживается старых привычек. Моя привычка, в этой части дворца, всегда сводилась к панике.

И я паникую. Я твержу себе, что уже не та маленькая девочка, но живущая глубоко на задворках моего сознания Олина всё ещё ожидает, что её изобьют и унизят.

Я ровняюсь с Королём.

Он смотрит на меня.

— Какая планировка?

— Круговая комната, — задыхаясь, говорю я. — Справа приподнятая платформа. Солдаты обычно расставлены вдоль стены, а мать с дядей Кассием смотрят с возвышения.

Он пристально смотрит вперёд и не отвечает. Мне требуется несколько секунд, прежде чем я осознаю, что позволила себе сболтнуть лишнее.

На этот раз ускоряется Джован. Я не поспеваю за ним. Он исчезает за углом, и я понимаю, что мы оставили основную часть наших сил позади. Обычно эмоции берут верх надо мной во время битвы. Но как долго Джован ждал этого момента? Он размашисто шагает впереди меня. Он хищник, и куда более могущественный, чем я. Сомневаюсь, что даже он осознает, что далеко ушёл вперёд. Это боевая ярость, жажда крови, и они взяли под контроль все его действия. Мне очень хорошо знакомо это чувство.

И тогда-то до меня доходит. Именно поэтому Джован был таким спокойным во время пленения Хейса и признаний Аквина. Он не преследует того, кто убил Кедрика. Он преследует того, кто заказал это убийство. Ему нужен первоисточник. Даёт ли он волю подавленным эмоциям по поводу смерти своего брата, которые он контролировал с той самой минуты, как услышал эту новость?