— Он зашил Берону рот, — снова раздаются вздохи. Очаве подходит ко мне, вытягиваясь во весь рост. — Я хочу, чтобы ему было больно.

Я не отвожу взгляда от Очаве.

Но отвечает Оландон:

— Перед смертью он пожалеет о том, что сделал. Я клянусь тебе, брат. У меня тоже есть счёты с нашим дядей.

Очаве наклоняет голову к старшему брату.

— И мы пойдём с вами, — бубнит он.

Я вздыхаю, когда тётя Джайн проскальзывает в палатку. Она широко улыбается мальчикам.

— Вот вы где! Беспокоите сестру, — она придвигается ко мне. — Рада встрече, любовь моя, — она крепко целует меня в висок, а затем гладит мои длинные волосы.

Я ёрзаю на своем стуле, решив не уклоняться от её прикосновений. Я слышу хихиканье, и бросаю через комнату взгляд на Осколка. Он не останавливается.

— Мы идём, — заявляют близнецы.

Я освобождаюсь от Джайн и веду близнецов на улицу. Меня обдувает тёплый ветерок, и я присаживаюсь, желая быть с ними на одном уровне.

— Вы нужны тёте Джайн.

Мои братья смотрят на меня в ответ.

Я пытаюсь объяснить им.

— Кассий плохо обращался с нашей тётей. Он причинил ей боль, как и Берону, но он обращался с ней намного, намного хуже. Он сломал её, — грустно говорю я. — Мне нужны люди, которым я доверяю, которые позаботятся о ней, пока меня не будет.

Они обмениваются любопытными взглядами. Молчаливый диалог, понятный только близнецам.

— Мне нужно, чтобы это сделали вы. Я могу положиться на вас? — давлю я.

Очаве поджимает губы, а Оберон поднимает бровь. Что бы ни случилось в этот момент, через секунду они оба поворачиваются ко мне с решительными выражениями на лицах.

Я сжимаю их плечи.

— Спасибо, братья.

— Ты вернёшься, — голос Оберона дрожит.

Я обнимаю их и всем своим существом желаю, чтобы то, что я говорю, оказалось правдой:

— Я вернусь за вами обоими.

Я возвращаюсь в палатку и прохожу к своему месту. Уставшая после беседы с близнецами и не сразу понимаю, что в палатке воцарилась странная тишина.

— Ты такой же красивый, как и много лет назад, — хихикает Джайн. — Надеюсь, ты по-прежнему поёшь.

Всё моё существо застывает. Не только внутри, но и снаружи. И я не могу перевести взгляд в её сторону.

Я смотрю на Аквина, широко раскрыв глаза. Смотрю на него в поисках знака. Подсказки. Значит ли это то, о чём я думаю?

Затем Аквин кивает. И я понимаю, что ждала не зацепки, а его согласия. Его разрешения узнать, кто мой отец. Уверенности в том, что я готова и что время пришло.

Я также понимаю, что не имеет значения, что Драммонд может быть моим отцом. Потому что мой настоящий отец сидит передо мной. Человек, который научил меня всему и сделал меня сильной, рискуя потерять свою жизнь.

Аквин всегда будет моим отцом.

Поэтому я поворачиваюсь.

И мой мир замирает, когда я вижу, с кем говорит тётя Джайн.

ГЛАВА 20

Мне всегда казалось, что у его голоса приятный тембр. Когда-то давно я даже обсуждала это с ним.

Но мысль, что Роско был моим отцом, никогда не приходила мне в голову. У него была семья.

Я смотрю через всё помещение на отца Аднана. А он смотрит на меня, хотя Джайн продолжает суетиться вокруг него и болтать.

У него есть семья.

Несколько фактов встают на свои места. Его отеческое отношение ко мне; его интерес и стремление увидеть моё лицо; странный момент в пещере перед уходом Аднана.

До этого момента Аднан не знал!

— Аднан, — хрипло говорю я.

Это единственное слово, которое я могу произнести.

Роско, похоже, испытывает схожие трудности.

— Твой брат, — заикается он.

— У тебя была семья.

Я не могу сдержать обвинительный тон. Вот почему, в конечном счёте, Оландон не добавил имя Роско в список. Он не добавил ни одного делегата, который был женат.

— Моя жена умерла незадолго до делегации, — шепчет он.

Я вижу, что воспоминания до сих пор причиняют ему боль. По крайней мере, это снимает клеймо с его репутации, которое я так поспешила поставить. Возникают вопросы без ответов, но я не могу их озвучить. Я смотрю в его голубые глаза. Мои голубые глаза, я понимаю. Мой отец.

Я хочу рыдать, или кричать, или бежать и бежать, до тех пор, пока не смогу больше дышать.

Он делает шаг вперёд, а я делаю неуверенный шаг назад.

— Я не знал, — говорит он. — До тех пор, пока ты не оказалась передо мной, и я узнал твой предполагаемый возраст, а затем связал его с причиной, по которой ты носила вуаль. Клянусь.

И это произошло во второй день моего пребывания в замке Гласиума! Когда я впервые встретила его, он спросил мой возраст, но я никогда не связывала этот вопрос с моим наследием, поскольку я узнала о своих голубых глазах месяцами позже. Роско приложил все усилия, убедившись, что обо мне позаботились с самого начала моего визита. Он смягчил последствия вспыльчивости Джована; он не давил на меня, чтобы я присутствовала на балу, одёргивал Санджея и своего сына, Аднана, когда они приставали ко мне. Я задыхаюсь. Всё это время я считала его добрым, но осознание того, что он мой кровный отец, превращает мотивы этой доброты в корыстные.

— Ты знал, что Татума носит вуаль… неужели ты никогда не задумывался, почему? — шепчу я.

Теперь я дрожу совсем по другой причине.

Это не может быть правдой. Что насчёт Аднана?

— Я, как и большинство других людей, полагал, что это потому, что ты уродлива. Твоя мать тщеславна; я могу понять, что она пытается сохранить свой имидж, скрывая тебя.

Как он может говорить такое о ком-то, с кем спал? Даже ненавидя Татум так, как ненавижу её я, в его словах проявляются признаки, которые заставляют меня жалеть молодую версию моей матери.

Он не может сказать мне, что ни разу не задавался вопросом, является ли ребёнок, родившийся по счастливой случайности после его делегации, его ребёнком. Я на это не куплюсь. У него должны были быть какие-то подозрения.

Почему он не пришёл ко мне?

Я ждала его десять лет в той башне.

Я хочу, чтобы он понял мою боль. Слёз, балансирующих на краешках его глаз, недостаточно для того, через что я прошла. Ничего и никогда не будет достаточно для одиночества и мучений. Для ребёнка это было слишком тяжело! Неужели он не видит этого? Он должен был заботиться обо мне!

Какая-то часть моего разума знает, что я не руководствуюсь здравым смыслом. Я позволяю эмоциям управлять моей головой.

— Роско, — говорит Джован, — оставь нас.

Я закрываю глаза, когда мой… отец проходит рядом со мной. Он не касается меня, и я рада этому. Мои руки сцеплены мертвой хваткой. Тётя Джайн сжимает мою руку и наклоняется ближе, следуя за ним к выходу.

— Ты заслуживала знать, моя дорогая, — шепчет она.

Я открываю глаза и поражаюсь ясности её взгляда. В следующий момент, когда она поворачивается к двери, ясность снова исчезает.

Находящиеся в палатке смотрят на меня. Тайная дочь Роско. Нежеланная дочь Татум. Метис. Брошенная. Подвергшаяся насилию. Я моргаю. У меня есть ещё один брат. Это лучшая часть среди той кучи дерьма, которую только что вывалили мне на голову.

Мысль о более тесной связи с Аднаном радует. И нервирует. Интересно, что он думает обо мне теперь, когда знает о давнем секрете своего отца.

Я прочищаю горло. Вздрагиваю, когда Джован начинает говорить:

— Передайте приказ, чтобы армия уходила с первыми лучами солнца, — говорит он.

Все присутствующие в суматохе разбегаются, пытаясь избежать неловкости.

Меня подталкивают, когда уходят. Аквин ненадолго кладёт руку мне на плечо, а я ловлю сочувственные взгляды нескольких друзей. Оландон подходит и крепко обнимает меня, но я не отвечаю.

Шок. Я в шоке.

А потом Джован подводит меня к своему большому креслу и усаживает на колени, прижимая к себе.

— Ты знал? — мой голос глух.

— Я подозревал, — говорит он. — С момента твоего появления Роско вёл себя странно.