Мои глаза распахиваются, когда я снова слышу этот звук. Я вскакиваю на ноги, заставляя ближайших ко мне мужчин удивлённо вскрикнуть.

— Всем заткнуться.

Я шагаю по палатке, затем останавливаюсь, задерживаю дыхание и снова закрываю глаза.

— Лина.

Издалека до меня доносится тонкий вопль, и я чуть не падаю на колени прямо в то же мгновение. И всё же я не могу сдержать смешок на моих губах. А потом я выбегаю из палатки, не обращая внимания на крики позади меня. Бегу изо всех сил на звук, отталкиваясь ногами, за спиной развеваются волосы. Я бегу через весь лагерь, крики, зовущие меня, становятся всё громче.

Я прорываюсь через последний ряд.

И затем я не могу идти дальше.

Грудь разрывается от рыданий при виде того, кто находится передо мной.

Мои мальчики. Мои братья, по обе стороны от Аквина, моего старого тренера. Они не могут быть и в самом деле здесь. Позади меня раздаются шаги, а я, задыхаясь от слёз, шатаясь, иду к своим братьям, желая, чтобы между этим моментом и тем, когда они снова окажутся в моих объятиях, не прошло ни секунды.

— Чаве, Б-берон? — я задыхаюсь, приближаясь к ним.

Сердце собирается разлететься на куски. Они так выросли, теперь им почти по семь лет. Очаве потерял свою пухлость. Глаза Оберона такие же умные, как и всегда.

Близнецы обмениваются взглядами, и Очаве, мой храбрый Очаве, делает шаг вперёд.

— Лина? — с сомнением произносит он.

Я киваю им, вытирая слёзы. Моя вуаль снята. Они впервые видят моё лицо.

— Это я, — говорю я с дрожащей улыбкой.

Оберон подаётся вперёд рядом со своим братом. Я пока игнорирую Аквина. Я не вижу ничего, кроме своих родных. Я останавливаюсь в двух шагах от них и падаю на колени.

В этот раз, когда я улыбаюсь, улыбка увереннее.

— Я скучала по вам, мальчики. Я так сильно скучала по вам, — мой голос снова надламывается.

Оберон верит мне первым, пробираясь мимо Очаве, чтобы сократить расстояние между нами. Он бросается в мои объятия, и я обхватываю его дрожащими руками, притягивая к себе. Очаве — следующий. От его объятий мы падаем на землю.

Я плачу без стеснения, слишком переполненная благодарностью и любовью, чтобы стыдиться зрителей. Я глажу их волосы и прикасаюсь к их лицам сквозь затуманенное зрение.

— Я люблю вас, — шепчу я, чтобы только они могли услышать. — Я так сильно люблю вас обоих.

Своей мантией я вытираю мокрые следы с лица Оберона, пока Очаве судорожно сопит, пытаясь удержать подступающие слёзы.

Ко мне подходит Оландон и берёт их на руки. Они охотно идут, хорошо знакомые с его лицом.

Я перемещаю внимание на Аквина. На его лице нет улыбки. Я смахиваю слёзы с глаз и встаю во весь рост под взглядом единственного отца, которого я когда-либо знала. Взгляд его пристальных карих глаз устремлён на моё лицо, особенно на голубой цвет, которого там быть не должно.

Я понятия не имею, как он отреагирует, и только сейчас понимаю, что его мнение о моих глазах очень важно для меня.

Оберон и Очаве примут меня, потому что они малы и не умеют ненавидеть. Если мой старый друг примет меня, то с осознанием того, что это может означать, и что я намерена сделать.

Он шагает вперёд, лишь лёгкая хромота нарушает грацию его движений. Он очень стар, гораздо старше того возраста, в котором, как я подозреваю, находится Адокс. Но он всегда был в форме и будет в ней до самой смерти.

— Татума Олина, — он опускает голову.

— Аквин, — отвечаю я.

Его рот подёргивается, а глаза сияют. Он всегда знал, что мне нужно — строгое слово, вежливый слушатель или тяжёлая тренировка в абсолютной тишине. Я вижу, как напрягается его горло, когда он сглатывает. Затем он широко раскрывает руки, и я бросаюсь в них, сжимая его. Он затихает, слегка покачиваясь из стороны в сторону, упираясь подбородком в мою голову.

Проходит минута, и он отстраняется. На его лицо вернулась твёрдость.

— Хватит этого, — ворчит он.

Я сжимаю губы, чтобы сдержать смех. С чего начать? Так много нужно сказать.

— Спасибо, что привёл их ко мне, Аквин.

— Им стало небезопасно. Уже некоторое время назад.

Мой взгляд останавливается на трёх моих братьях. И я снова встречаюсь взглядом с Аквином, в моих глазах вопрос. Его ответный взгляд серьёзен и измождён. Я не могу представить, какими были последние пол-оборота для моего старого тренера.

— Мы должны поговорить с Королём Гласиума, — говорит он. — Тебе, наверное, интересно, где прячется Татум Аванна.

ГЛАВА 13

— У меня голубые глаза.

Это первые слова, которые я произношу, когда мы снова собираемся в палатке. И они наполнены чувством вины.

Сидят только Аквин и Адокс. Думаю, остальные, как и я, слишком шокированы, чтобы сказать больше.

Глаза Аквина расширяются в насмешливом удивлении.

— Думаешь, я тренировал тебя с пятилетнего возраста и никогда их не видел?

Моя челюсть падает на пол.

— Ты знал? — высоким голосом спрашиваю я.

Шмяк!

Я морщусь и потираю место, где его трость соприкоснулась с моей головой, не пропустив рык, донёсшийся через палатку.

— Следи за своими манерами, — рявкает он.

С другой стороны от Аквина хихикает Оландон.

Шмяк!

Из носа Оландона льётся кровь, и я встречаю взгляд брата с весельем, которое быстро исчезает, когда Аквин поворачивается ко мне.

Я слегка кланяюсь.

— Мои извинения, тренер. Слишком долго я не была в этом мире.

Аквин наблюдает за окружающими. Его взгляд останавливается на Короле и снова возвращается ко мне.

— Ты знал о романе моей матери, — вставляю я.

Он почти незаметно кивает.

— Я даже не подозревала.

Как он мог не сказать мне?

— Я боялся, что твоя реакция, будет означать твою смерть.

Я обдумываю его ответ. Аквин произносит эти слова без лёгкости. Как бы я отреагировала на эту новость, если бы узнала раньше? Скорее всего, эта информация сокрушила бы все остатки моего духа.

С кивком я принимаю его объяснения.

— Расскажи нам, что ты знаешь о планах Татум, — приказывает Джован.

Аквин не впечатлён, а я обмениваюсь мимолетным взглядом с Оландоном. Он всё такой же, старый ворчливый енот.

Я смотрю на близнецов, которые сгрудились в углу, напуганные собравшимися. Они не могут оторвать глаз от Джована. Он, наверное, самый большой мужчина, которого они когда-либо видели. Подождём, пока они не увидят Лавину. Аквин же ожидает моего разрешения.

Я поднимаю руку, и он начинает говорить:

— Татум и все её силы ждут вас в Третьей Ротации.

— Почему? — спрашивает Джован.

Аквин вздрагивает.

— Ты должен помнить, что вопросы — нормальное дело в Гласиуме, — тихим голосом отмечаю я.

Тренер не обращает внимания на это замечание, но продолжает:

— Полагаю, что Татум Аванна хочет завлечь вас и отрезать от Оскалы.

— Она отгородила свою армию от Четвёртой Ротации, — размышляет Оландон.

Он прав. Она загнала себя в угол. Для чего?

— Деревенские жители? — спрашиваю я Аквина.

— Оставлены в своих деревнях умирать от рук дикого Короля Брум.

Он наблюдает за реакцией Джована. И когда Король её не выказывает, в его глазах мелькает уважение.

— Первая, по сути, пустая, — говорит Аквин. — Те, кто в состоянии, перешли в пятую или шестую ротации в надежде избежать резни.

— Их состояние?

Я не хочу знать, но обязана спросить. Что за Татум я буду, если не смогу справиться с ужасающей правдой.

Аквин отвечает не сразу, и это говорит о многом.

— Не хорошее.

Король встаёт и обводит взглядом пространство, хмурясь в раздумье.

Я тоже поднимаюсь и обращаюсь к нему:

— Мы можем пока оставить жителей в покое и взять Осолис без их помощи.

Он останавливается и встречается со мной взглядом.

— Смогут ли они продержаться так долго? Битва может затянуться на недели. Сколько ещё погибнет? — продолжает Джован. — А ожидание может ослабить силу твоего правления в самом начале его становления. Если ты будешь ждать, то после победы над матерью тебе всё равно придётся завоёвывать расположение своего народа. Это значит, что тебе придётся покинуть двор и дворец в то время, когда крайне важно находиться там постоянно.