Ильюша – чистая душа, ребенок, который не смог пережить унижение того, кого он любил, не примирившийся с несправедливостью, безысходностью, невозможностью исправить содеянное, убитый отчаянием. Складывается ощущение, что сам Достоевский прощается с некоей своей надеждой и светлой мечтой. Как будто сам хоронит что-то важное, чистое, светлое, и хочет сказать какое-то последнее слово на смерть этого чего-то очень важного для него самого. Нужно вернуться к предыдущей главе, чтобы понять: о какой потерянной надежде, о прощании с какой мечтой, может идти речь. Думается, что Достоевский имел в виду воодушевление, охватившее всю Россию перед началом Балканской войны, ожидание скорого решения «Восточного вопроса» и возникшую перспективу осуществления исторической миссии, связанной с единением славянских народов, новым словом, которое Россия скажет миру.
Прощальная речь Алеши Карамазова
«Вот мы и расстанемся, господа. Согласимся же здесь, у Илюшина камушка, что не будем никогда забывать – во-первых, Илюшечку, а во-вторых, друг об друге.. И что бы там ни случилось с нами потом в жизни, хотя бы мы и двадцать лет потом не встречались, – все-таки будем помнить о том, как мы хоронили бедного мальчика, в которого прежде бросали камни… а потом так все его полюбили. Он был славный мальчик, добрый и храбрый мальчик, чувствовал честь и горькую обиду отцовскую, за которую и восстал. Итак, во-первых, будем помнить его, господа, во всю нашу жизнь….не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединенным таким хорошим и добрым чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей к бедному мальчику, может быть, лучшими, чем мы есть в самом деле». [12]
Достоевский предполагает, что можно стать более бесчувственными, если забыть некогда объединившую всех идею.
«Может быть, мы станем даже злыми потом, даже пред дурным поступком устоять будем не в силах, над слезами человеческими будем смеяться и над теми людьми, которые говорят… «Хочу пострадать за всех людей», – и над этими людьми, может быть, злобно издеваться будем. А все-таки как ни будем мы злы, чего не дай Бог, но как вспомним про то, как мы хоронили Илюшу, как мы любили его в последние дни… Мало того, может быть, именно это воспоминание одно его от великого зла удержит, и он одумается и скажет: «Да, я был тогда добр, смел и честен». [13]
Достоевский не знает, что будет дальше с русским народом, с Россией. Его гнетет ощущение надвигающейся катастрофы, но он всё-таки восклицает с сомнением и надеждою:
«Это я говорю на тот страх, что мы дурными сделаемся… но зачем нам и делаться дурными, не правда ли, господа? Будем, во-первых и прежде всего, добры, потом честны, а потом – не будем никогда забывать друг об друге». [14]
«Господа, милые мои господа, будем все великодушны и смелы, как Илюшечка, умны, смелы и великодушны, как Коля… и будем такими же стыдливыми, но умненькими и милыми, как Карташов. Да чего я говорю про них обоих! Все вы, господа, милы мне отныне, всех вас заключу в мое сердце, а вас прошу заключить и меня в ваше сердце! Ну, а кто нас соединил в этом добром хорошем чувстве, об котором мы теперь всегда, всю жизнь вспоминать будем и вспоминать намерены, кто как не Илюшечка, добрый мальчик, милый мальчик, дорогой для нас мальчик на веки веков! Не забудем же его никогда, вечная ему и хорошая память в наших сердцах, отныне и во веки веков! <….>
– Будем помнить и лицо его, и платье его, и бедненькие сапожки его, и гробик его, и несчастного грешного отца его, и о том, как он смело один восстал на весь класс за него!» [15]
«Восстал на весь класс» – похоже на то, как Россия встала против всей Европы за свободу братьев-славян. Европы, которая потом ужасно оскорбила, унизила, умалив и едва ли не отняв победу России на злополучном Берлинском конгрессе.
Но писатель не оставляет нас без надежды. Ильюша еще воскреснет, и эта мысль приводит в восторг Алешу Карамазова:
«Карамазов! – крикнул Коля, – неужели и взаправду религия говорит, что мы все встанем из мертвых, и оживем, и увидим опять друг друга, и всех, и Илюшечку?
– Непременно восстанем, непременно увидим и весело, радостно расскажем друг другу все, что было, – полусмеясь, полу в восторге ответил Алеша». [16]
Подводя итог
Взглянем на роман не просто как на хорошее художественное произведение, а как на предсмертное послание гениального писателя русскому народу. Мы видели, что Достоевского, как и весь русский народ, воодушевила освободительная война на Балканах. А потом было разочарование Берлинского конгресса 1878 года – события, как нам кажется, не только политического, но и сущностного, разрушившего некую сокровенную русскую надежду. Достоевский предвидит надвигающуюся катастрофу и говорит о ней языком художественных образов.
Надвигающаяся трагедия – это атеистическая революция, которая становится возможной из-за вырождения элит, власти, потерявшей связь с народом. Что иное мог иметь в виду Достоевский, создавший столь неприглядный образ отца – Федора Карамазова? Насколько сильным было разочарование писателя во власти, если он действительно имел в виду власть? К сожалению, спросить об этом у него мы не можем.
Федор Михайлович полагал, что цель, к которой должно стремиться человечество, – это всемирное общечеловеческое единение. И, по его мнению, великой миссией и предназначением русского народа является служение этой великой и благой цели. Русская идея, в его понимании, в конечном счете должна привести к такому общечеловеческому единению.
Ф. М. Достоевский: «Следовательно, <….> национальная идея русская есть, в конце концов, лишь всемирное общечеловеческое единение». [17]
Общечеловеческое единение есть объединение на принципах любви, братства, служения при сохранении самобытности каждого народа. И такое объединение можно осуществлять только любовью, но никак не насилием. Поэтому, по мысли Федора Михайловича, только христианство может стать основанием человеческого всеединства. А поскольку Россия сохранила неповрежденное христианское учение, то наше призвание – встать во главе такого объединения. Таков, повторюсь, идеал, такова русская миссия и русская идея в представлении Ф. М. Достоевского.
Не раз в своих записках Достоевский высказывает мысль, что именно русские могут быть «всечеловеками» (интернационалистами), потому именно русские, через свою способность служить другим, могут и должны послужить благу человечества.
Если можно так сказать, Достоевский видел возможность «выхода в полноту истории» через освобождение балканских славянских народов, братский союз которых стал бы первым шагом на пути единения человечества. Но после того как «недружественные страны» Европы сделали всё, чтобы закрыть это «окно возможностей», Достоевский, как и вся Россия, теряет что-то важное, некую цель, придающую смысл дальнейшему существованию. Писатель вообще перестает писать о русской идее и полностью погружается в творчество, пишет свой последний роман «Братья Карамазовы», в котором, как кажется, не только намекает на катастрофу, к которой движется русская христианская цивилизация, но и размышляет о возможности соединения социализма с христианской духовностью. Эти мысли не были оформлены явно, но лишь как бы возникают полунамеком. Так исследователи творчества писателя говорят, что в запланированной второй части романа Алеша должен был стать революционером! Что это значит? Как вторая книга раскрыла бы нам мировоззрение писателя? Какие новые смыслы мог подарить русскому народу Достоевский? Увы, этого мы никогда уже не узнаем.
Достоевский «хоронит» свою мечту – о чем может говорить эпилог романа. Но роман оставляет надежду. Он заканчивается мыслью о возможном и даже неизбежном возрождении, возвращении светлой идеи, пусть и через несколько десятилетий, пусть даже после её «смерти».
