Иль дай еще летать Надежды на крылах,

Позволь еще заснуть и в тягостных цепях

Мечтать о сладостной свободе.

Неизвестно, до или после «Желания» написана эта элегия, но в ней утверждается позиция, прямо противоположная: любовь – это тягостная неволя, «отрава»; счастлив тот, кто не любил и не страдал. «Не сожигай души моей, / Огонь мучительных желаний» – заклинает поэт. Здесь вряд ли следует искать некий внутренний конфликт. «Элегия» варьирует мотивы популярной элегии Парни «La Rechute», перефразируя отдельные ее строки. Жуковский и сам Пушкин считали, что она требует переделки. Пушкин несколько раз принимался за правку, но так и не довел ее до конца.

Конечно, душевное состояние юноши-поэта переменчиво – вполне вероятно, что и такие настроения порой оказываются ему близки. Но откровенная подражательность «Элегии» заставляет видеть в ней прежде всего литературный опыт.

Пробуждение

Мечты, мечты,

Где ваша сладость?

Где ты, где ты,

Ночная радость?

Исчезнул он,

Веселый сон,

И одинокий

Во тьме глубокой

Я пробужден!..

Кругом постели

Немая ночь;

Вмиг охладели,

Вмиг улетели

Толпою прочь

Любви мечтанья;

Еще полна

Душа желанья

И ловит сна

Воспоминанья.

Любовь, любовь!

Пусть упоенный,

Усну я вновь,

Обвороженный,

И поутру,

Вновь утомленный,

Пускай умру

Непробужденный!..

Традиционный элегический монолог мечтателя, обретающего счастье любви лишь во сне, прозвучал здесь с необычайной лирической свежестью и непосредственностью чувства. Не удивительно, что это раннее стихотворение пользовалось большой популярностью: при жизни Пушкина оно перепечатывалось семь раз. По свидетельству П. А. Катенина, Пушкин сам любил это стихотворение[25]. Прощаясь с молодостью накануне своего тридцатилетия, Пушкин в шестой главе «Евгения Онегина» обыграет именно эти строки: «Мечты, мечты! Где ваша сладость? / Где вечная к ней рифма, младость?»

Любовь одна – веселье жизни хладной,

Любовь одна – мучение сердец.

Она дарит один лишь миг отрадный,

А горестям не виден и конец.

Стократ блажен, кто в юности прелестной

Сей быстрый миг поймает на-лету;

Кто к радостям и неге неизвестной

Стыдливую преклонит красоту!

Но кто любви не жертвовал собою?

Вы, чувствами свободные певцы!

Пред милыми смирялись вы душою,

Вы пели страсть – и гордою рукою

Красавицам несли свои венцы.

Слепой Амур, жестокий и пристрастный,

Вам терния и мирты раздавал;

С Пермесскими царицами согласный,

Иным из вас на радость указал;

Других навек печалями связал

И в дар послал огонь любви несчастной.

Наследники Тибулла и Парни!

Вы знаете бесценной жизни сладость;

Как утра луч, сияют ваши дни.

Певцы любви! младую пойте радость,

Склонив уста к пылающим устам,

В объятиях любовниц умирайте;

Стихи любви тихонько воздыхайте!..

Завидовать уже не смею вам.

Певцы любви! вы ведали печали,

И ваши дни по терниям текли;

Вы свой конец с волненьем призывали;

Пришел конец, и в жизненной дали

Не зрели вы минутную забаву;

Но, не нашед блаженства ваших дней,

Вы встретили по крайней мере славу,

И мукою бессмертны вы своей!

Не тот удел судьбою мне назначен:

Под сумрачным навесом облаков,

В глуши долин, в печальной тьме лесов,

Один, один брожу уныл и мрачен.

В вечерний час над озером седым

В тоске, слезах нередко я стенаю;

Но ропот волн стенаниям моим

И шум дубрав в ответ лишь я внимаю.

Прервется ли души холодный сон,

Поэзии зажжется ль упоенье, —

Родится жар, и тихо стынет он:

Бесплодное проходит вдохновенье.

Пускай она прославится другим,

Один люблю, – он любит и любим!..

Люблю, люблю! – но к ней уж не коснется

Страдальца глас; она не улыбнется

Его стихам небрежным и простым.

К чему мне петь? под кленом полевым

Оставил я пустынному зефиру

Уж навсегда покинутую лиру,

И слабый дар как легкий скрылся дым.

Помимо традиционного противопоставления неких счастливых любовников и одинокого несчастного лирического героя, здесь дается еще одно противопоставление. «Певцы любви», которые не нашли блаженства, но «встретили, по крайней мере, славу», и «страдалец», который не видит смысла в сочинении стихов и навсегда оставил лиру. «Слабый дар как легкий скрылся дым» – меланхолически заключает поэт. Хотя в тексте есть реальные приметы царскосельских пейзажей, стихотворение насквозь условно. Вряд ли у Пушкина были какие-то сомнения в своем даре, и оставлять лиру он уж точно не собирался.

Наслаждение

В неволе скучной увядает

Едва развитый жизни цвет,

Украдкой младость отлетает,

И след ее – печали след.

С минут бесчувственных рожденья

До нежных юношества лет

Я всё не знаю наслажденья

И счастья в томном сердце нет.

С порога жизни в отдаленье

Нетерпеливо я смотрел:

«Там, там, – мечтал я, – наслажденье!»

Но я за призраком летел.

Златыя крылья развивая

Волшебной нежной красотой

Любовь явилась молодая

И полетела предо мной,

Я влед… но цели отдаленной,

Но цели милой не достиг!..

Когда ж весельем окриленный

Настанет счастья быстрый миг?

Когда в сияньи возгорится

Светильник тусклый юных дней

И мрачный путь мой озарится

Улыбкой спутницы моей?

Сквозь все элегические штампы здесь пробивается живой голос тоскующего о любви юноши.

Вот и наступил последний год лицейской жизни. Директор Лицея Егор Антонович Энгельгардт, желая приучить воспитанников к жизни в обществе, часто приглашает их к себе домой. У Пушкина с директором отношения натянутые, однако и он принят в его семье. Там он и познакомился с молодой женщиной, которой посвятил стихи, ставшие причиной очень неловкой ситуации.

К молодой вдове

Лида, друг мой неизменный,

Почему сквозь легкий сон

Часто, негой утомленный,

Слышу я твой тихий стон?

Почему, в любви счастливой

Видя страшную мечту,

Взор недвижный, боязливый

Устремляешь в темноту?

Почему, когда вкушаю

Быстрый обморок любви,

Иногда я замечаю

Слезы тайные твои?

Ты рассеянно внимаешь

Речи пламенной моей,

Хладно руку пожимаешь,

Хладен взор твоих очей…

О бесценная подруга!

Вечно ль слезы проливать,

Вечно ль мертвого супруга

Из могилы вызывать?

Верь мне: узников могилы

Там объемлет вечный сон;

Им не мил уж голос милый,

Не прискорбен скорби стон;

Не для них – весенни розы,

Сладость утра, шум пиров,

Откровенной дружбы слезы

И любовниц робкий зов…

Рано друг твой незабвенный

Вздохом смерти воздохнул

И блаженством упоенный

На груди твоей уснул.

Спит увенчанный счастливец;

Верь любви – невинны мы.

Нет, разгневанный ревнивец

Не придет из вечной тьмы;

Тихой ночью гром не грянет,

И завистливая тень

Близ любовников не станет,

Вызывая спящий день.

Лирический герой старается успокоить любовницу, которую страшит призрак недавно умершего мужа. По сведениям Гаевского, стихи были обращены к Марии Николаевне Смит (урожд. Шарон-Лароз), с конца 1816 года жившей в семье Е. А. Энгельгардта. «Весьма миловидная, любезная и остроумная, она умела оживлять и соединять собиравшееся у Энгельгардта общество. Пушкин, который немедленно начал ухаживать за нею, написал к ней довольно нескромное послание "К молодой вдове", напоминающее заглавием и отчасти мыслью эротическое послание Вольтера "A une jeune veuve". Но вдова, не успевшая забыть мужа и готовившаяся быть матерью, обиделась, показала стихотворение своего воздыхателя Энгельгардту, и это обстоятельство было главной причиной неприязненных отношений между ними»[26].