Зазвонил телефон.

Напряженно, будто ожидая услышать в телефоне голос грабителей, Боян схватил трубку.

Это был Коле из «Вечерних новостей».

— Слушай, — сказал он, — на редколлегии твоя — то есть наша — серия получила высокую оценку. Ее очень хвалили. Некоторым не понравился ироничный тон, но в основном все очень до-воль-ны.

— А гонорар?

— Как договорились. Получишь через два дня.

— В следующий раз я попрошу надбавку за вредность, — сказал Боян. — Тут кто-то спустил мне шины, а потом еще и вломились в квартиру.

— Великолепно! — воскликнул Коле. — Вот тебе материал, чтобы написать продолжение.

Днем было жарко: воздух в квартире становился все тяжелее и гуще, стало трудно дышать. Но открывать окно не имело смысла — на улице было еще жарче.

Боян пошел в ванную и встал под душ, но тут телефон зазвонил снова.

На этот раз сначала было долгое молчание. Потом чей-то голос, голос человека, не привыкшего к чтению, попытался выговорить названия мест раскопок в Ираке, но получалось у него не очень.

— Хассуна-Самарра, Халаф, Эль-Убейд, — помог ему Боян. — Хорошо. А что дальше?

Тот, что на другой стороне линии, размышлял, что сказать, время от времени испуская какие-то недооформленные звуки.

Внезапно у Бояна появилась счастливая идея.

— Максуд, — строго сказал он. — Что происходит, Максуд?

— Ничего, — медленно сказал Максуд. — Как ты меня узнал?

— Откуда у тебя мой телефон?

— Сказали, — ответил Максуд. — Есть люди, они знают.

Наступило молчание. Боян ждал.

— Зачем ты пишешь такие вещи, — начал Максуд таким грустным голосом, как будто ему лично нанесли тяжелую обиду. — Нехорошо. Ты нас огорчаешь.

— Кого это я огорчаю?

— Ну, всех. Всех нас. Что мы тебе сделали плохого… — Максуд затянул, заголосил, жалуясь и подплакивая, как это делают цыгане-нищие.

— А шины?

— Какие шины? Я был против. Это моя дуреха говорит: проколи, да проколи! У нее самой мозги проколоты. А я им говорю — не дам! Зачем колоть…

— Максуд, — сказал Боян голосом, полным укоризны. — Я к тебе со всей душой…

— Я помню, ты и вправду сделал доброе дело. И я тебе сделаю. Тут вот… — и он запнулся. — Тут кое-какие люди хотят тебя видеть.

— Какие люди?

— Есть такие. Которые этим занимаются, ну, копают. Они хотят тебя видеть, поговорить с тобой. Ты человек ученый, поэтому. И они заплатят столько, сколько надо, это не проблема.

— Где?

— Не здесь, не в Скопье. Они опасаются, понимаешь.

— Так где?

— Знаешь где Костоперская скала?

— Костоперская скала? Знаю… Только это далеко.

— Не очень-то и далеко. Час езды на машине. Завтра в полдень тебя там будут ждать. Приедешь?

— Приеду, — сказал Боян.

— Но только приезжай один.

— Ты будешь?

— Буду. Я буду тебя ждать. Не волнуйся, ничего с тобой не случится. Но приезжай один.

Закончив разговор, Боян просмотрел книги. В одной нашел интересовавшие его сведения. Костоперская скала была местом с несколькими слоями — доисторическое поселение, позднеримская крепость, средневековый некрополь. Пробные раскопки там начинали, но до настоящих, серьезных раскопок дело так и не дошло.

Он позвонил Майе.

— Поедешь один? Да ты с ума сошел!

— Они ничего мне не сделают — я им нужен. Не думаю, что они опасны.

— Но зачем ты лезешь во все это?

— Я любопытный.

— Но ведь они на самом деле вредят научной археологии. Уничтожают…

— Знаешь, — сказал Боян, — хоть я и археолог, мне кажется: то, что когда-то оказалось под землей, там должно и остаться. Все остальное — осквернение. Так что и те, и другие…

На слегка волнистой равнине поднимались две сплющенные горы: в попытке выразить свой немощный крик чрево земли извергло ошметки лавы, застывшие базальтовой грядой. Холмы — один слева, а другой справа — начинались с небольшого подъема, а затем внезапно превращались в каменный круг из огромных скал. На самой вершине была ровная площадка — как темечко на увенчанной короной голове. У подножия одного из холмов, того, который был справа от дороги, рядом с полуразрушенной водяной мельницей, Боян остановил машину.

Людей вокруг не было; дома вдали казались заброшенными.

Идя по грунтовой дороге, которая спиралью поднималась по каменной громаде, Боян заметил множество обломков керамики. Поднял несколько: в углах кирпичей была отметина, которую Боян сначала счел упрощенным чертежом лабиринта; но, приглядевшись получше, понял, что это был всего лишь знак, оставленный производителем кирпичей — неуклюжее движение пальцем по влажной глине, линия, которая, собираясь стать окружностью, закончилась, не слившись с началом, а повернув к центру.

Было нечто удивительное в этом следе человеческой руки, много веков назад оставившей на кирпичах свой отпечаток, но это был всего лишь отпечаток механического движения — ему не хватало смысла, оно не передавало никакую мысль. Боян бросил обломки в траву.

Над ним возвышались скалы с рваными краями — кто-то давно, а может быть, и не так уж давно, добывал тут камень, создав небольшую каменоломню. На самой вершине скалы стояла птица. Она была пепельно-серого цвета, но с оттенком красноватой ржавчины. Когда птица расправила крылья и взлетела, Боян понял, что это пустельга — маленький красный сокол, который живет вблизи человеческого жилья и особенно любит всякие руины.

Пустельга сделала над ним круг и вернулась на старое место.

Боян почувствовал на себе сосредоточенный взгляд птицы. Он был здесь чужаком; птица — хранительницей святого места. Она явно хотела понять его намерения, и Боян посчитал естественным это желание птицы узнать цель появления двуногого существа, незваного гостя, в ее царстве.

Он легко нашел дорогу между скалами и, кое-где цепляясь за камни руками, поднялся наверх. Открывшееся пространство показалось ему похожим на естественную крепость: в неправильном круге из гигантских скал, расположенных, как зубцы короны на вершине кургана, находилось небольшое плато, поросшее травой. Вокруг царила тишина — казалось, что существа, живущие здесь, заключили неписаный договор не нарушать ее. Пустельга, бесшумно взмахивая крыльями, описала в небе над Бояном еще один круг и исчезла за горой. Интересно вели себя ящерицы: они молниеносно меняли положение — их тела были похожи на некую движущуюся клинопись на каменном пергаменте.

Посланник далекой империи, находящейся в упадке, прибыл к оракулу, который один мог сказать, что нужно сделать, чтобы избежать вторжения варваров и разорения поселений. Но чем дальше входил он в святилище, тем яснее понимал, что пришел слишком поздно: храм разрушен, служители разбежались, священная утварь разграблена.

Боян подошел к месту, где, очевидно, проводили раскопки. В яме на глубине метров двух был виден фундамент какого-то здания: склепа, маленького храма, сторожевой башни? Кирпичи были широкие, плоские — византийского периода, без сомнения. Между собой они были связаны смесью извести и дробленого камня. Судя по свежевыкопанной земле, кто-то работал тут совсем недавно. Что он мог найти? Если это могила — то череп с монетой между зубами, чтобы оплатить путешествие на другой берег реки забвения. А если это была крепость — бронзовый наконечник стрелы или, в лучшем случае, шлем, проеденный ржавчиной. Но те, кто здесь копали, конечно же, искали золото.

— Эй! — раздался голос позади него. — Опаздываешь.

Боян обернулся.

Перед ним стоял Максуд, появившийся из-за высокой травы.

— Ты тут копаешь? — спросил Боян.

— Копают, — сказал цыган. — Все время копают. Много копают.

— Кто?

Цыган пожал плечами.

— Откуда я знаю. Кто хочет. Дикие люди. Их тут немерено.

— Это запрещено, знаешь?

— Не знаю, — ответил Максуд. — Я законов не читаю. Что ты все время талдычишь: запрещено, запрещено!

— Хорошо, — сказал Боян, — а где те, другие, приятели твои?