Огромный спелый арбуз был разрезан пополам: бесчисленные осы ползали по красной мякоти — впивались, кусали, сосали, переползая одна через другую, не обращая ни на что внимания, опьяневшие, одуревшие от сладости. Иногда казалось, что само полушарие было чем-то живым — оно гудело и дрожало, как организм, который продолжал пульсировать, несмотря на ужасную рану. Жрец тольтеков, поднявшись на верхнюю ступень каменной пирамиды, держал в руке все еще живое сердце.

— А вот арбузы! — раздался такой вопль, что Боян вздрогнул.

Вокруг него муравейником кипел рынок. Промежутки между прилавками были защищены от солнца старыми палатками камуфляжного цвета, сплющенными картонными коробками, тряпками — между этими завесами, скрепленными веревками и проволокой, кое-где возвышались купола оранжевых и зеленых зонтиков из парусины, давным-давно выгоревшей на неведомом пляже. В тени этого лоскутного покрывала среди груд спелых фруктов бродили покупатели. Лица, движения, разложенные товары — все было в мягкой тени; только на мгновение, освещенное солнечным лезвием, пробившимся сквозь щель, сверкало то голое плечо покупательницы, то нож, разрезающий фрукты, то потное лицо продавца.

Боян дотронулся до баклажана — мякоть была эластичной и отреагировала на нажатие, моментально разгладив вдавленное место.

— Почем баклажаны? — спросил он бородатого продавца, похожего на разбойника с большой дороги.

У разбойника был скорбный голос религиозного проповедника, безутешного при виде всего зла этого мира.

— Давай сколько не жалко, себе в убыток торгую.

Боян взял два арбуза и передал ему деньги, которые проповедник жестом старого шулера сунул себе в карман.

Между прилавками пробивал себе дорогу мальчик с детской коляской, в которой стояла большая квадратная жестянка с нарисованными на ней оливками и надписью на греческом языке. Внутри жестянки была вода, в которой плавала глыба льда; из нее выглядывали горлышки маленьких бутылок какого-то прохладительного напитка.

— Ситро, — бормотал мальчик, стреляя глазами вокруг, — ситро, холодный лимонад.

Боян купил персики, несколько острых перцев, помидоры. Потом он вышел из той части рынка, где продавалась еда, но и тут толпа была не меньше — вокруг предлагали французские духи, сделанные в Турции, шотландский виски из Болгарии, шоколад Нестле из Румынии, футболки Бенеттон из Албании, сигареты неведомо откуда. Боян не смотрел на товары, которые назойливо предлагали продавцы, — он знал, что, если те хоть на мгновение поймают его взгляд, то станут еще более навязчивыми. Позади него шел юный продавец лимонада, без устали тянувший ту же нескончаемую песню. Боян уже подошел к своему желтому, припаркованному прямо возле рынка «Рено-4», держа в руке ключ, чтобы отпереть машину, когда продавец ситро вдруг заорал, будто его укусила змея.

— Горяаааааачий лимонад! — закричал он в панике во весь голос. И тут началась давка.

Торговцы перепрыгивали через груды глиняной посуды, что-то со звоном разбилось, народ с невероятной скоростью разбегался во все стороны, падали палки, удерживающие завесы, крестьянки, задремавшие было рядом со своим нехитрым товаром, состоящим из кучки абрикосов и нескольких связок сушеных горных трав, безуспешно пытались его защитить от толпы обезумевших торговцев, ругаясь и призывая неведомо кого на помощь. Коробки с виски и сигаретами уже исчезли в толчее. Все происходило с невероятной скоростью. Из-за арбузных и дынных пирамид показались полицейские.

Боян с любопытством наблюдал за преследованием продавцов контрабандного товара. Казалось, что им удастся убежать, но в следующий момент, с той стороны, куда они отчаянно пробивались, что-то произошло — еще одна группа полицейских показалась за прилавками с огурцами и луком. Движения убегавших стали хаотичными, мимо Бояна пролетали обезумевшие лица, вытаращенные в панике глаза, потные лбы, искривленные в злобе рты.

Не торопясь, он сел в машину и завел двигатель. Но только собрался тронуться, как справа от машины пробежал цыган с короткой черной бородкой и усами, с явным усилием тащивший под мышками по большой картонной коробке. У него была какая-то проблема с ногой — он хромал, но как-то преувеличенно, театрально, поэтому все его тело двигалось неуклюже, как марионетка. Но и он в следующий момент побежал назад — путь для бегства ему был отрезан.

Боян открыл дверь машины, и цыган ввалился внутрь вместе с коробками. Он так и держал их в руках и молчал все время, пока Боян ехал по улице, ведущей от рынка к Национальной библиотеке.

Слышалось только его прерывистое дыхание, а он, похоже, дышал так нарочно — чтобы показать свою беспомощность, вызвать жалость к себе или установить какой-то бессловесный контакт с Бояном.

— Здесь нормально? — спросил Боян, останавливаясь рядом с универмагом «Илинден».

Цыган неподвижно сидел, скрытый за своими коробками.

— Здесь вылезешь? — снова обратился к нему Боян.

— Ты не из полиции? — вместо ответа спросил его собеседник, не показываясь из-за коробок.

— Нет, — сказал Боян и улыбнулся. — Иначе я бы тебя уже отвез в отделение.

— А кто ты? — цыган выглянул из-за коробок, недоверчиво глядя на Бояна.

— Археолог, — ответил Боян. — Знаешь, кто это?

— Ты копаешь, — сказал цыган. — Ищешь старые вещи.

— Точно, — заметил Боян. — Копаю.

— Золото, — неожиданно сказал цыган.

— Иногда и золото.

— Ты находил золото?

— Очень мало. Так, какое-нибудь колечко, что-то в этом роде. Но то, что я нахожу, не мое. Я должен все сдать в музей. Я для него копаю, сдельно, когда позовут.

Цыган уселся поудобнее и с любопытством посмотрел на Бояна.

— Ты и вправду археолог?

— Ну, ты достал, — рассердился Боян. — Я ведь тебе уже объяснил.

— Послушай, я тебе кое-что скажу, только никому не рассказывай.

— Ладно, не буду, — подтвердил Боян.

— Я тоже археолог.

— Да ну?

— И тоже копаю.

— Ты копаешь? А эти коробки?

— Это подработка, — сказал цыган.

Боян выключил двигатель. Рядом с машиной прошли три молодые девушки в бледно-голубых пальто и цветастых платках. Позади них тащилась, шаркая ногами, пожилая женщина в тапочках, закрывавшаяся от солнца черным зонтом. В машине было жарко.

— Как тебя зовут? — спросил Боян.

— Максуд.

— Ну, хорошо, Максуд, и что ты копаешь?

— Как и ты. Старые вещи.

— Где?

— Не могу сказать. Я поклялся.

— Это запрещено законом.

— И это запрещено, — Максуд показал на коробки. — Они нас, как собак, гоняют, ты сам видел. Жить-то надо на что-то.

— Что-нибудь нашел?

Боян попытался создать впечатление незаинтересованности, но в глазах Максуда вспыхнула искра недоверия.

— Ну, так, по мелочи.

— Ладно, — сказал Боян, — не хочешь, не говори.

Он запустил двигатель, чтобы показать, что разговор окончен.

— Слушай, — вдруг спросил Максуд. — Почему ты меня взял?

— Они бы тебя поймали. Ты бы не сумел убежать.

— Знаю. У меня нога сломана. Но ты — почему ты мне помог?

— Мне показалось, что ты хороший человек.

Оба замолчали. К машине подошли двое подростков, тащивших ведро с грязной водой и грязную тряпку.

— Помыть? — спросил один из них.

— А ну, пошли отсюда! — прошипел Максуд, и те сразу исчезли. — Слушай, — сказал он вдруг. — Ты мне помог. Я хочу кое-что тебе показать.

— Из того, что накопал?

Максуд не ответил. Он сунул руку под рубашку и вытащил оттуда кожаный мешочек. В мешочке было что-то, завернутое в цветную тряпицу. Торжественными движениями, почти ритуально, он стал разворачивать лоскут, раскладывая уголки ткани вверх и вниз, влево и вправо.

Когда Максуд наконец развернул тряпку, у Бояна перехватило дыхание.