Из ванной вышла Майя в длинном шелковом платье, развевавшемся в такт ее движениям. Мукунда Лал встал.
— Это Майя, моя будущая супруга, — сказал Боян. — Она изучает археологию.
Услышав это имя, индус вздрогнул, у него на лице появилось выражение, как у потерпевшего кораблекрушение, который видел, что корабль, пришедший, чтобы спасти его, тонет сам. Но он быстро взял себя в руки: он вежливо улыбался, хотя глаза все еще смотрели трагически и потерянно.
— Я очень рад, — сказал индус. — Мы как раз обсуждали некоторые вопросы из этой области. Мне бы доставило удовольствие, если бы Вы присоединились к нам.
Майя улыбнулась.
— Я всего лишь студентка, — сказала она. — Но буду счастлива вас послушать.
— Итак, — сказал Боян, — вы ожидаете найти какой-нибудь след, который подтвердит вашу теорию?
— Да, — ответил Мукунда, — что-то в таком роде…
В этот момент зазвонил телефон. Мукунда злобно посмотрел на аппарат, который мешал ему говорить, и поднял руку, чтобы заставить его замолчать.
Но телефон все еще звонил, не обращая никакого внимания на таинственные флюиды, стекавшие с ладони индуса. В отличие от телефона в Париже, местный телефон не подчинялся индийской магии.
Боян поднял трубку. Он внимательно выслушал, и на его лице отобразилось удивление.
— Да, — сказал он, — хорошо, спасибо. Да, конечно. С первого октября. Да, спасибо.
Он повернулся к Майе.
— Это из Управления охраны культурно-исторических памятников. Говорят, что рассмотрели мое заявление… и чтобы я 1 октября выходил на работу. Не понимаю…
— Ох, да, — сказала Майя, — совсем забыла. Пока ты был в Париже, объявили конкурс на замещение вакансии археолога, и я подала твои документы. Смотри, все получилось. Поздравляю!
Мукунда Лал с нетерпением ждал, когда он опять сможет вставить слово.
— Так вот, это должно быть здесь, — сказал он, разворачивая карту Македонии.
— Я знаю, — сказал Боян, глядя на карту. — К сожалению, его больше не существует.
— Не понимаю, — сказал Мукунда. — Это место…
— Взлетело на воздух. Нет его. Ничего больше нет. Взрыв. Бух! И полетело в небо. Ничего, понимаешь, ничего!
Ошарашенный Мукунда выслушал историю, рассказанную Бояном. Затем наступило долгое молчание.
— Ладно, — сказал Мукунда, — Робер сказал мне, что вы знаете один знак, что вы видели его здесь…
— Да, типа латинского V с добавлениями.
— Именно, это знак, оставленный «Посвященными братьями Азии» в 1788 году. Своего рода путевой указатель. Где Вы его видели?
— Сначала на стеле, воздвигнутой во славу Митры. А потом на граффити на стене в старом городе.
— На современном граффити? Невероятно. Это значит, что есть еще кто-то, кто знает тайну, кто все еще отправляет сообщения… Кто-то здесь, в этом городе, рисует секретный знак и ждет… Где я могу его увидеть?
— Нигде. Стену побелили. И стела в Афинах, на выставке… но какой-то сумасшедший несколько дней назад повредил знак.
— Кто-то уничтожает знаки, — сказал Мукунда. — Мы заметили это и в других местах. Кто-то хочет стереть путевые указатели, ведущие к точкам Великой Истины. Я опять прибыл слишком поздно.
Индус был в отчаянии. Его взгляд потерянно блуждал.
— Мне действительно очень жаль, — сказал Боян. — Я бы хотел помочь вам, но не знаю как.
— Я понял, что все напрасно, как только вы сказали, что вашу девушку зовут Майя. Всё вокруг всего лишь только морок, иллюзия. Все майя.
— Да, все Майя, — сказал Боян.
Двигаясь, как лунатик, индус пошел к двери, кивнул Майе, рассеянно протянул руку Бояну, пробормотал несколько неразборчивых извинений.
— Я был бы рад вам помочь, — повторил Боян.
— Слишком поздно, слишком поздно, — бормотал Мукунда. — Я всегда прихожу слишком поздно…
Когда Боян подошел к двери, чтобы проводить индуса, то увидел, что кто-то стоит в полутьме лестницы спиной к нему. Пожилой мужчина в темном костюме рылся, согнувшись, в открытой черной сумке. Сначала Боян подумал, что это работник электрической компании, снимающий показания счетчика, но потом сумка показалась ему странно знакомой. Когда он вгляделся получше, то увидел, что это дервишский шейх, с которым в последний раз он виделся в горах у Гарваницы.
— Извините, — шейх повернулся к Бояну, — не хочу вам докучать, но я проходил мимо, и мне сказали, что вы живете здесь. И вот…
Он запутался, говорил неуверенно и явно хотел быть любезным, но боялся, что эта его любезность не будет оценена должным образом.
— У меня есть кое-что для вас, — сказал он. — Вернее, для вашей дамы. То есть, и не совсем для нее…
Он нашел то, что искал, в своей сумке и подал Бояну. Это был крошечный кожаный кисет на тонком черном шнурке.
— Это когда… да, когда у вас родится ребенок, ну… да, когда родится ваш ребенок, пусть носит его на шее. Это будет охранять его от плохих вещей. Везде есть злой глаз, вы же знаете… Ну, вы понимаете, все такое, я уверен… Понимаете, я хочу сказать…
Передав подарок, он несколько раз поклонился и, пятясь по лестнице, чуть не скатился по ступеням.
Вернувшись в квартиру, Боян показал подарок Майе. Они открыли мешочек — внутри был много раз свернутый лист бумаги с рисунком: в шестиугольник были вписаны два треугольника, один вершиной вниз, другой вершиной вверх, почти соединенные основаниями.
— Не понимаю, — сказал Боян, глядя на волшебный талисман, — откуда он знает, что мы ждем ребенка?
— «И в небе, и в земле сокрыто больше,
Чем снится вашей мудрости, Горацио».[3]
Сказав это, Майя убрала амулет обратно в мешочек и добавила:
— Так я скоро поверю, что цвет знаменитых белых ботинок Мемеда также имел свое герметическое значение.
— К сожалению, — засмеялся Боян, — и это доказательство для науки утрачено.
По комнате время от времени проносились быстрые тени: снаружи, за окном, летали голуби.
— На самом деле, — сказал Боян, — эти треугольники…
Он подошел к стеллажу с книгами, но в тот момент, когда он протянул руку к одной из книг, Майя недовольно поджала губы и схватила его за руку.
— Давай лучше прогуляемся без объяснения символических значений.
Когда они вышли, город уже очерчивал свой силуэт косыми лучами вечера; поток света отступил, оставив высокие здания, как острые вершины на каком-нибудь берегу, обнажившиеся во время отлива.
Напротив входа на открытом и переполненном мусорном контейнере сидел большой черный ворон. Он клевал, выискивая что-то клювом, и каркал.
— Какой большой! — сказала Майя.
— Как после потопа, — рассмеялся Боян. — Кыш!
Птица посмотрела на них удивленным глазом, решая, действительно ли они гонят ее от золотых россыпей, резко каркнула, словно желая сообщить, что ей есть что сказать по этому поводу, и улетела, исчезнув в потоке света.
