Волки выли сегодня как-то по-особенному; громко, протяжно с неким надрывом и плачем. В общем жутко. И тут я заметил мелькнувшую за палатками тень человека. Кто это? Уж не хотят ли на нас напасть? А ведь самое время. Ничего и делать не надо. Приходи и бери нас тёпленькими.

Вдалеке опять мелькнул свет фонаря и послышался шум сдвигаемого камня. Чуть привстав, я перебежками двинулся на этот шум. Вот луч света скользнул по песку. Ого! Кто-то шарит возле раскопанной нами гробницы! Подхожу к ней вплотную и не верю глазам. Вход в неё открыт и внутри мелькают оранжевые блики фонаря. Но как такое возможно? Нет, я определённо сплю. Щипаю себя и чуть не вскрикиваю от боли.

Медленно приближаюсь к открытому входу и заглядываю внутрь гробницы. Вижу, что гигантских размеров камень, закрывавший вход, сдвинут вглубь толстой стены. Но кто это сделал? Какой силач или чародей? Захожу в помещение и иду в полнейшей темноте. По каменному полу опять пробегает луч фонаря. Там тайник. Под гробницей явно ещё одна комната. Ложусь на живот и как змея подползаю к зияющему отверстию. Вижу крутой спуск без ступенек, и отпечатанные на многовековой пыли свежие следы чьих-то туфель. Идти в неизвестность не даёт первобытный страх. Заглядываю с другой стороны и вижу до невозможности странную картину.

В небольшой комнате, похожей на каменный мешок в Сен-Лазаре, стоит саркофаг из красноватого кварцита, на крышке и стенках которого вырезаны причудливые горельефы богинь с крыльями за спиной. Возле саркофага суетится наш штатный хирург доктор Шпатц. Я даже не сразу узнал его. Приложив руку к крышке саркофага, он невнятно, но быстро что-то бормотал, будто читал молитву. Затем наклонился, нажал или сдвинул какой-то из горельефов, мне не очень было видно, и после тихого щелчка, начал отодвигать на саркофаге крышку. Сдвинув её наполовину, доктор вытащил что-то из своего кармана и наклонился в образовавшуюся в каменном гробу щель. Минута-другая и из саркофага донеслось негромкое шипение. Змея? Доктор выпрямился, сдвинул крышку ещё больше и помог тому, кто находился в гробу привстать.

Даже слабого света его фонаря мне хватило понять, что перед ним возникла женщина. Она была прекрасна. Прекрасна! Между Шпатцем и красавицей начался тихий диалог, который вёлся на непонятном мне языке. Женщина совсем не была похожа на мумию. Доктор взял её за руку и нежно снял с её выставленного указательного пальца сверкающий даже в темноте перстень, который тут же быстро засунул себе в карман.

Но как такое возможно?! Кто она?! Её облик немного портили впалые щёки, бледность лица и синеватые губы. Из саркофага торчала только голова, поэтому одеяния на ней я рассмотреть не мог. Но глаза! Они светились зелёным светом и смотрели куда-то в пустоту. Вдруг красавицу что-то насторожило. Диалог прекратился и женщина, поводив носом, посмотрела под потолок, взглянув точно на меня. Шпатц тоже поднял голову, но прежде чем встретиться с ним взглядом, я успел отпрянуть от входа.

Быстро поднявшись на ноги, я выбежал из гробницы и бросился в свою палатку. Лагерь по-прежнему беспробудно спал. Только вой пустынных волков нарушал тишину дивной ночи. Не знаю, почему я не спустился в гробницу и не напал на доктора с вопросами о том, что всё это значит, и как он сюда попал? Но какой-то животный инстинкт самосохранения предостерёг меня от этого поступка.

Вдруг я подумал, что оставил в гробнице и на песке свои следы, ведущие в палатку, отчего внутри у меня всё похолодело. Снаружи послышался чей-то сдавленный вскрик. Просидев ещё немного без малейшего движения, я решился выглянуть из палатки.

Раз ничего не происходит, значит, меня не заметили и можно не бояться. Высунув сначала только голову, я огляделся. Никого. Мои товарищи и солдаты всё так же храпят. Только волчий вой резко прекратился, и бродящих по склонам хребта волчьих силуэтов не было больше видно. Вдруг за палаткой раздалось шуршание песка и шипение, словно там ползла змея. Я на брюхе обогнул палатку и вгляделся в темноту, откуда доносились невнятные настораживающие звуки.

Боже! Это же светящиеся зелёные глаза. Её глаза! И они очень быстро ко мне приближаются. Я попытался резко вскочить, чтобы броситься наутёк, но у меня словно парализовало всё тело. С большим трудом перевернувшись на спину, я вперил взор в прекрасное ясное звёздное небо. Всё, это конец. Вот надо мной вспыхнули ярко-зелёным светом ещё две звезды. Да нет же, это глаза того создания. Голова резко закружилась, и я стал терять сознание, уносясь в какую-то тёмную бесконечную липкую пустоту.

Разбудил меня резкий солнечный свет и смех товарищей. Прикрываясь от жаркого яркого солнца, я обнаружил себя лежащим на песке.

— Ну что, соня, — усмехнулся, склонившийся надо мной коллега, — признавайся, сколько бутылок бордо ты вчера выпил без нашей помощи?

И тут же опять послышался смех нескольких человек. Я поднялся и, тряся головой, попытался понять, что же со мной произошло ночью. Голова просто раскалывалась. Заметив, как я за неё держусь, мне посоветовали обратиться к нашему штатному доктору.

— Он как раз осматривает тело бедняги Фернана, — сказал кто-то.

— Тело? — удивился я.

— Да. Похоже, Фернана хватил удар от вчерашней выпивки и дневного переутомления на жаре.

Я, пошатываясь, добрёл до палатки доктора и зашёл в неё. Шпатц омывал руки в чане. На полу лежало завёрнутое в ткань тело несчастного Фернана. Это был наш штатный художник гравёр. Доктор вёл себя со мной так, словно ночью ничего не случилось и он не знает о моих похождениях. Осмотрел меня, дал каких-то порошков и посоветовал сегодня не участвовать в раскопках. Сколько я не вглядывался в его лицо, какие провокационные вопросы ему не задавал, он был абсолютно непоколебим и ни разу не выказал никакого волнения. Вспомнив о перстне, я посмотрел на его руки, но на них по-прежнему, как и раньше ничего не было. Меня аж взяла досада, и я не заметил, как прокусил собственную губу.

Что это? Умение человека управлять собой? Самообладание? Или же мне всё это приснилось?

Ввиду нескончаемой жары, Фернана похоронили среди пустыни, недалеко от лагеря. По словам Шпатца, у бедняги был застарелый порок сердца, вот оно и не выдержало жёсткого климата и ежедневных нагрузок из-за раскопок.

Но главное удивление меня ждало возле гробницы. Она была открыта! Коллеги спокойно объяснили, что ещё на рассвете вскрыли её пороховым зарядом. Все немного нервничали, когда входили в неё, но обнаруженное пустое помещение, обрушило их надежды найти что-то стоящее. Больше остальных возмущался Вилье. Он никак не мог поверить в то, что они впустую потратили столько времени на раскопки этого сооружения. Тем более было странным полное отсутствие в гробнице всевозможных ритуальных атрибутов, которыми египтяне так любили провожать в загробный мир своих почивших. Ни керамики, ни папирусов со священными письменами, ни мумий животных, которые тоже иногда встречались, ни тем более драгоценностей здесь не имелось. Более необычной гробницы наши учёные нигде ещё не встречали. Кто-то из них даже высказал предположение, что это обыкновенный ритуальный зал, откуда тела потом перемещались в надлежащие усыпальницы. Ведь не просто так вход сюда охраняли два бога-волка. А значит, нужно копать ещё. Только где-то рядом с этим сооружением.

Вилье от расстройства до крови искусал себе все губы, потому что времени на поиски нового места раскопок у нашего научного отряда уже не оставалось.

Как бы странно это не звучало, но положение вновь спас доктор Шпатц. Правда, он лишь ненамного опередил меня. Войдя в гробницу, по которой словно тараканы ползали наши исследователи, он обратил внимание Вилье, что в полу есть какая-то щель, указывающая на пустоту под каменной плитой. Тут же вставили в неё ломы и вывернули плиту. Глазам учёных открылся спуск, который я уже видел ночью. Поверить в то, что мне приснился вещий сон, я не мог. Но все мои потуги и намёки опять никак не подействовали на Шпатца. Он вёл себя так, словно и сам впервые узнал об этом помещении под гробницей и выказывал к ней даже больший интерес, чем остальные участники экспедиции.