Привязав свою лошадь к растущему рядом кустарнику, человек подошёл к этой двери, вытащил из камзола ключ, без труда открыл её, и уверенно вошёл внутрь здания.

В то же самое время вся кавалькада всадников, уже давно зашедшая через главный вход, направлялась по тёмному боковому нефу за впустившим их в собор каноником. Выстроившись в цепочку, они проследовали за ним почти до самого алтаря, где резко остановившись, каноник, у которого был единственный источник света, большой старый фонарь, осветил на стене нефа серую, похожую на надгробие плиту. Потянув её за один край на себя, он отворил скрытый за ней потайной ход.

Здесь ему вновь пришлось задержаться, так как порог крипты был очень высок, и переступающие через него люди могли запросто в темноте споткнуться и переломать себе конечности. Оказавшись в узком коридорчике, где не было видно ни зги, они машинально вытягивали перед собой руки и чуть ли не на ощупь медленно двигались дальше. Но не более чем через двадцать шагов, за змеевидным изгибом коридора становилось уже достаточно светло, чтобы идти без рук, и, не приглядываясь, куда ступают их ноги. Этот свет лился откуда-то из глубин подземелья, взбираясь дрожащим огненным потоком по полуразрушенным ступеням каменной лестницы.

Как только последний гость нырнул в проём и зашагал вниз, чуть ли не наступая на полы плаща идущего впереди человека, каноник закрыл за ними потайной ход и немного подождав, спустился следом за остальными.

Лестница была винтовой и вела в просторный подземный зал, который освещало огромное паникадило и множество канделябров, расставленных по углам. Здесь люди разошлись и, вдохнув тяжёлый спёртый воздух помещения, расстегнули верхние пуговицы своих дорожных плащей и камзолов. Их взгляды были направлены в основном на деревянную надстройку, похожую на кафедру или подиум с которого вещает библейские догмы проповедник. Да и если честно, то тут не на что было больше смотреть. Серые каменные стены, пол и потолок напоминали обычный подвал или подземелье и не вызывали никаких чувств, кроме уныния.

На кафедре же, в больших креслах с высоченными спинками, настоящих стасидиях, восседали три человека. Их облачение состояло из ярко-красных сутан с вышитыми золотыми нитями эмблемами на груди. На эмблемах красовалось изображение в виде распустившейся розы и католического креста.

Перед сидящими в креслах людьми находился проскинитарий, на котором лежала огромных размеров раскрытая книга. Чуть левее располагался длинный стол. На столе стояли реторты, флаконы и колбы, наполненные разными жидкостями и порошками. Рядом с ними лежали разнообразные медицинские инструменты. А в правом углу за кафедрой была выстроена небольшая домна. В её прожорливом жерле звучно гудел огонь. Импровизированная, по всей видимости, из старой печи, в которую приспособили клинчатые меха для дутья, она являлась единственным источником тепла для этого сырого и холодного подвального помещения.

Как только один из восседавших в кресле человек встал со своего места и поднял руку, возникший в помещении гул голосов пришедших гостей начал постепенно смолкать. И пока он ожидал установления полной тишины, гости внимательно его разглядывали. Перед ними стоял высокий, худощавый пожилой священник с осунувшимся и даже немного злобным лицом. Голову его покрывал обычный католический пилеолус красного цвета. Выдержав пару минут тишины, священник, наконец, заговорил:

— Здравствуйте братья! Мы очень рады видеть вас сегодня в нашем храме и хотим поблагодарить за этот, столь опасный в настоящее время визит, — голос говорившего был хриплым и басовитым. — Сразу приносим прощение, если кому-то из вас пришлось бросить важные для него дела и сорваться с места по нашему зову, переданному в секретных посланиях верными ордену людьми. Но разве не давали мы клятвы на крови и кресте, вступая в его ряды, в верности, поминовении и выполнении любого данного нам задания, пусть даже ценою собственной жизни, карьеры или семьи? Да, давали! Вот поэтому вы все здесь! Поэтому вы не посмели нарушить свой долг и стать клятвопреступниками!

Но не будем рассуждать о пустых вещах, а перейдём сразу к делу.

Как и каждый год, собираемся мы сегодня на новом месте. Хотя надеюсь, что оно и в последующие лета послужит отличным покровом для наших тайн. А на установленную братством дату основания ордена, сюда будут приглашены его верные послушники и предводители со всей старой Европы. Об этом грандиозном событии вы будете извещены заранее. Ну, а сегодня же, под сводами этого храма, мы рассмотрим все ваши достижения за год и каждому из вас дадим новое задание.

Священник замолчал, но ненадолго. Вздохнув, он вытер рот шёлковым платком и, облокотившись на проскинитарий, продолжил свою речь, внимательно вглядываясь в лицо каждого из присутствующих.

— Начнём же мы сегодня с поимённого списка в алфавитном порядке. Выходя по одному, вы отчитаетесь за проделанный вами в течение года труд. И надеюсь, никому из вас не надо напоминать, что всё увиденное им здесь и сейчас, должно оставаться тайной для всего остального мира, и никто не должен демонстрировать своих знаний на людях, чтобы не привлекать к себе, и тем самым к нашему ордену, ненужного внимания.

Закончив речь, священник сел на своё место. Однако его тут же сменил другой — сидящий рядом. Этот был куда более плотного телосложения, хотя и также высок ростом, но в отличие от предыдущего оратора лицо его выражало некое благодушие. Может так казалось из-за его ширины или из-за больших глубоко посаженных глаз, а возможно и вовсе потому, что три его подбородка полностью закрывали ему шею, словно голова держалась на туловище и без неё.

Грузный преподобный кхекнул, откашлялся и подошёл к аналою. Там он переложил несколько пожелтевших листов бумаги и, взяв их в руку, поднёс к самым глазам, сощурившись так, словно плохо видел.

— Первым вызывается брат Авделай! — громко прочитал он весьма странное имя.

Однако тут вмешался третий священник, который, не удосужившись даже встать, сказал:

— Хочу вам напомнить, ещё раз, что все вы здесь, братья, зовётесь именами, наречёнными при вступлении в орден, так как он породил вас заново, а данные вам при рождении имена должны оставаться лишь в миру. И надеюсь, что для нашего сообщества, состоящего только из образованных учёных мужей, не будет препятствием языковый барьер, который мы преодолеваем, общаясь здесь исключительно на латыни. И ни какой политики! Все мы здесь можем быть из разных социальных слоёв, принадлежать разным и даже противоборствующим конфессиям; и духовным и политическим, но обсуждать это на наших тайных собраниях категорически запрещено. Согласно коэнам нашего тайного общества мы имеем право говорить только о науке. И сами же только ей должны принадлежать.

— Мы помним это! — отозвался один человек из толпы и смелой уверенной походкой поднялся на кафедру.

Мужчина небрежно скинул шляпу и плащ, и вежливо поклонился; сначала трём священникам, затем всем присутствующим.

— Чем же вы нас порадуете? Какими открытиями? — задал ему вопрос первый священник.

В этот самый момент в подземелье открылась ещё одна дверь, скрытая в противоположной к подиуму стене и выкрашенная в серый цвет. И так как внимание всех находившихся в помещении людей было приковано к брату Авделаю, то никто и не заметил вошедшего через неё человека, решившего тут же скользнуть вдоль стены под каменную винтовую лестницу, единственное, самое неприметное здесь укрытие, но откуда открывался великолепный вид на всё происходящее.

— За прошедший год мне удалось открыть лечебные свойства некоторых металлов, — гордо произнёс брат Авделай.

Это был человек средних лет, среднего роста и с немного испано-итальянскими чертами лица.

— Какие же именно? — поинтересовался худощавый священник. И тут же добавил: — Вы должны их нам продемонстрировать.

— Боюсь, что демонстрация созданного мной эликсира не даст вам сейчас ничего, — ответил брат Авделай, вытащив из внутреннего кармана камзола небольшой пузырёк, который поставил на стол. — А результаты применения моей медиамы, так я назвал созданное мною лекарство, станут заметны лишь через год.