— Это образ молодой фрейлейн, которая что-то ищет каждую ночь на стеллажах с книгами, — более развёрнуто, пояснил Маркус. — Я долго думал, что у меня обычные галлюцинации или постоянно повторяющийся кошмарный сон, но в последнее время, я начал слышать у себя в голове её голос. Она просит найти какое-то письмо, а затем исчезает. А в последний раз, привидение попросило отдать её ребёнку колье. Пытаясь разобраться в этом вопросе, я узнал, что в этом доме раньше действительно проживала девушка, являющаяся дочерью прежнего хозяина. Однако мне не удалось ничего узнать о её смерти или гибели. А так же, никто никогда не слышал ни о каком ребёнке. Быть может вы, человек, знавший когда-то жившую в этом доме семью, сможете мне хоть чем-то помочь.

Фабер говорил негромко, сбивчиво, иногда нескладно, не зная как правильно изложить суть своего вопроса, заставившего его прийти сюда. Он так разволновался, что даже почувствовал бегущие по спине струйки пота. От опытного и мудрого взгляда его слушателя всё это не ускользнуло.

— Скажите, честный ли вы христианин и ревностный ли вы католик? — вдруг задал ему вопрос мужчина.

Фабер опешил.

— Нет, — ответил он. — Я конечно христианин, но уж никак ни ревностный католик и в церкви бываю не часто.

— Ну, тогда вам будет трудно принять на веру тот факт, что души людей, покончивших жизнь самоубийством, могут долгое время оставаться на земле. Несчастным уготована эта участь из-за страшнейшего греха, который они совершают, отнимая у себя жизнь, данную им Богом.

— Вы ошибаетесь, — сказал Маркус. — После того, что я видел, мне вовсе не трудно в это поверить. Наоборот, я имел возможность лично убедиться в том, о чём вы мне говорите. Но почему же так происходит? Как помочь несчастной душе этой девушки? И кто она такая?

— К сожалению, душа этого чистого создания не была отпета согласно церковным правилам, так как это запрещено делать для самоубийц. Я не священник и не смогу вам ответить, как спасти её. Да и на свершение индульгенции у меня тоже нет допуска. Тем более боюсь, что к почившим она и не применима. Нужно бы поискать информацию об этом в старом Римском Катехизисе.

Затем, смотря куда-то в пустоту, он тихо добавил:

— Хотя я и не уверен вовсе, что это было самоубийство. Возможно, имел место обычный несчастный случай. Но как бы там ни было, наш викарий наотрез отказался отпевать её перед похоронами. Отменить же его епитимью в праве только он сам.

— Скажите мне хотя бы имя этой девушки, — попросил в отчаянии молодой человек.

— Если бы это ей помогло, — вздохнув, тихо проговорил мужчина, и уже более громко, чеканя каждую букву с присущим баварцам акцентом, произнёс, — имя этой бедняжки Брунгильда фон Вебер. Её отец был помешан на героических сагах о Зигфриде, если вы, конечно, понимаете, о чём именно я говорю. Кстати, эта же страсть к чтению передалась и его дочери, начавшей глотать книги уже с раннего возраста.

— И что же с ней сталось? Как я вас понял, она покончила с собой. Но почему?

Собеседник молчал и, судя по выражению его лица, что-то обдумывал.

— Догадываюсь, что без мужчины здесь не обошлось, — сказал Маркус, пока ожидал ответа на свой вопрос.

— Вы правы, — согласился с ним ризник, — не обошлось. Только боюсь, что не смогу вам назвать его имени. Он и сейчас при должности и занимает очень высокое положение.

— И, конечно же, девушка была им обесчещена, а потом брошена, — забегая вперёд, попытался выказать свою прозорливость Маркус.

Мужчина помолчал, а потом вдруг, вскинув брови и сморщив широкий лоб, воскликнул:

— Так вот оно что! — по его лицу стало ясно, что он о чём-то догадался.

— Вы что-то вспомнили? — спросил Фабер, наклоняясь над столом.

— Письмо! — воскликнул мужчина, хлопнув себя по лбу. И встав из-за стола, заходил по ризнице. — Вы говорите, что привидение просит найти вас письмо? — остановившись и пристально посмотрев на Маркуса, ещё раз переспросил он.

— Да, — немного отодвигаясь от нависшего над ним собеседника, ответил Фабер. — Но не стоит забывать и о колье, которое девушка просила передать её ребёнку.

— Кажется, я знаю, о каком письме идёт речь, — сказал мужчина, подходя к одной из множества стоящих прямо на полу икон, — только вот насчёт колье, ничего сказать не могу, — добавил он.

Взяв образ с каким-то святым; пожилым человеком, изображённым с крестом в поднятой руке, он подошёл к Фаберу.

— Положите руку на этот образ и поклянитесь, — приказал он ему.

— Но зачем? — нахмурившись и не понимая, спросил Маркус.

— Клянись, говорю тебе, — вновь приказным тоном потребовал мужчина, резко перейдя на «ты».

Маркус положил на икону руку:

— И чем клясться? — спросил он.

— Клянись, что никогда и никому не расскажешь то, о чём я тебе сейчас поведаю. Что всё услышанное тобой здесь и сейчас, останется лишь в стенах этого храма и в твоей голове.

— Клянусь, — торжественно произнёс Маркус, поняв по серьёзному виду пожилого человека, что тот собирается открыть ему какую-то страшную тайну.

Удовлетворённый произнесённой Фабером клятвой, мужчина поставил образ обратно, и сев на своё место, начал свой печальный и длинный рассказ.

Часть вторая

«Благой король, на чьём челе корона Наследная, готов громить врага. И, обломать поганые рога Безжалостным сатрапам Вавилона. И с нетерпеньем ждёт родное лоно, Что Божий самый ревностный слуга, На тибрские вернётся берега, Не претерпевши на пути урона». Франческо Петрарка

1 глава

Ашаффенбург. Людвигу от любящей Бруны.

«Дорогой Людвиг, после нашей последней встречи прошла всего лишь неделя, а я уже скучаю по тебе. Как жаль, что ты вынужден был отъехать, но я понимаю, долг и положение обязывают следовать не только зову своего сердца, но и своим политическим принципам. Ах, если бы ты знал дорогой, как я жду твоего возвращения. Когда мне становится грустно, я достаю твой подарок и любуюсь на него. Он прекрасен! Напиши мне, если сможешь».

Вюрцбург. Бруне от любящего Людвига.

«Здравствуй, дорогая и любимая моя, Бруна. Получил сегодня твоё письмо. Спасибо, что ты не забываешь меня. А если честно, я и сам каждый день думаю о тебе. Вспоминаю нашу встречу в резиденции и первые пылкие взгляды. Уже тогда моё сердце было обречено на любовь. Жаль, что ни мой, ни твой отец, узнав о наших встречах, и глубокой симпатии друг к другу, так нас и не поддержали. Моего-то отца ещё можно понять, но я не ожидал того же со стороны графа Вебера. Хотя, после принятой декларации в отношении Франции и разногласия между двух партий, в которых состоят наши отцы, это можно назвать весьма веской причиной. Ах, эта проклятая политика. Неужели из-за своих статусов и разных взглядов наших отцов, мы должны страдать и любя друг друга, терпеть лишения и разлуки. Но ничего, надеюсь, что вскоре всё изменится. Назревает война и я, похоже, буду командовать баварской дивизией. Только перед этим, обязательно заеду в Вюрцбург и повидаюсь с тобой, несмотря ни на что.

Люблю тебя и нежно целую».

Ашаффенбург. От Бруны, любимому и единственному на свете рыцарю, Людвигу.

«Здравствуй, любимый. Ты не представляешь, как я была счастлива, получив от тебя письмо. Значит, не зря я ждала. Не зря я надеялась и полюбила. Ну что поделать, сердцу не прикажешь. Ах, я глупая девчонка. Ну да, люблю, люблю и люблю. Ты наверно смеёшься сейчас надо мной. Я целую неделю ходила на почту сама, боясь, что если мой отец узнает о нашей переписке, он запретит приносить твои письма на наш адрес. Ты же знаешь, какой он влиятельный. Грозился отослать меня к своему брату в Эрфурт, но когда узнал, что город захватили французы, перестал пугать ссылкой и успокоился. К тому же он ещё пригласил в дом какого-то художника, который должен написать мой портрет. Теперь я вынуждена целыми днями стоять перед ним возле распахнутого окна собственной спальни и позировать в бальном платье своей покойной матушки. Однако моей усидчивости хватает лишь на пару часов. И зачем только отцу понадобился мой портрет? Вот так, вдруг.