«Нужно будет завтра спросить у кухарки и управляющего о прежних владельцах этого дома. Они старожилы и наверняка, что-нибудь, да расскажут о них», — подумал Маркус, напоследок, окончательно отдавая себя в руки Морфею.

И вот, он, наконец, окунулся в чудесный мир сновидений; вокруг него много красок, слышится приятная, до боли знакомая мелодия. Музыка льётся здесь отовсюду, она заполняет весь эфир. Затем следует яркая вспышка света: одна, другая, третья и Маркус начинает ощущать себя в собственном теле.

К сожалению, он теперь не слышит музыки, вокруг него нет больше света. Он идёт по тёмному длинному коридору. Здесь очень холодно, особенно если учесть, что его босые ноги ступают по каменному полу, а тело облачено только в тонкую длинную рубашку. Стены, пол и потолок помещения серые, освещаются лишь редко развешенными масляными светильниками. С двух сторон идёт череда запертых железных дверей с маленькими, закрытыми окошечками, созданными, словно для подглядывания. «Интересно, что за ними?»

Фабер медленно, еле волоча ноги, продолжает двигаться по коридору. Только что-то очень ему мешает делать полноценные шаги. Он смотрит вниз и видит на щиколотках оковы; они соединены между собой цепью. Щиколотки сильно кровоточат и зудят. В конце коридора вспыхивает на секунду белое пятно, но тут же гаснет. Кто-то быстро идёт навстречу. Это женщина. На ней ряса, и накрахмаленный, белый, несоразмерный головной убор с загнутыми полями. Монахиня. Но что она тут делает?

Поравнявшись с Маркусом, она злобно смотрит на него. Женщине лет пятьдесят и лицо её вовсе не дышит Господней любовью, а скорее наоборот; выражает ненависть и обиду ко всему человечеству. Из-за расположенной рядом двери раздаётся резкий крик, за которым следует безудержный смех не совсем адекватного человека. Монахиня подходит к этим дверям, отодвигает задвижку окошечка и смотрит, что происходит в закрытом помещении. Фаберу тоже становится любопытно, и он пытается заглянуть туда через её плечо. Наконец, хоть и на секунду, ему это удаётся.

За дверью совсем маленькая комнатка, освещаемая дневным светом через решётчатое окно у самого потолка. В комнатке нет никаких предметов быта, или же они совсем незаметны. Посреди неё стоит абсолютно голый обросший мужчина и дико, беспричинно хохочет.

Монахиня моментально закрывает смотровое окошко и идёт дальше. Маркус хочет спросить у неё, что он здесь делает, но не может. Голос куда-то пропал. Он лишь старается не отставать от этой женщины, в надежде поскорее покинуть это ужасное место. Бежит за ней, звеня цепью и превозмогая боль. Монахиня даже не оборачивается на него.

Вот коридор кончается и возникает дверь. Женщина её открывает и захлопывает за собой, прежде чем Фабер успевает юркнуть следом. Дёрнув за ручку, Фабер понимает, что дверь заперта. Правда в ней тоже есть небольшое окошко с металлическими прутьями. В него он наблюдает за поднимающейся по узкой лестнице монашкой. В отчаянии Маркус изо всех сил стучит кулаками по двери, пытаясь привлечь к себе её внимание, но всё тщетно. Монашка исчезает.

Наконец, разбив в кровь кулаки, Маркус отступает от двери и, зажавшись в угол, начинает оседать, трясясь от холода и непонимания, что же с ним происходит и почему он находится здесь. Однако его долгий стук, разносившийся гулким эхом по коридору, по всей видимости, сильно возбудил запертых узников. Потому как только он перестал колотить руками по двери, из очень многих камер стали раздаваться крики. Иногда они переходили в безумный смех или безутешный, жалобный плач, а иногда к ним примешивались и стоны. Жуткая, пугающая какофония заполнила весь коридор.

Чтобы не слышать всего этого, Маркус зажал уши ладонями. Почему-то двери некоторых камер оказались не заперты и из них стали выходить люди. Среди них были и молодые девушки, и старые женщины, пожилые мужчины и совсем ещё юноши. От издаваемых ими звуков не спасли бы никакие ушные затычки. Фаберу оставалось смириться и наблюдать, как эти люди либо корчились, либо скакали, либо бегали по коридору и толкали друг друга, устроив тем самым настоящую дьявольскую пляску.

Но вдруг, словно по мановению волшебной палочки, всё это безумное действо прекратилось, и воцарилась гробовая тишина. Резко замолкнув, люди почему-то устремили свои взоры в конец коридора, где громко скрипнув ржавыми петлями, открылась тяжёлая железная дверь.

Кто-то вошёл, и громко чеканя шаг, затопал по помещению. А вскоре Маркус увидел их. Всего их было четверо. Один большой силуэт человека крупного телосложения особенно заметно выделялся среди всей этой толпы безумцев. Рядом с ним семенила та самая монашка, которую Маркус уже видел. А позади, шли два человека в военной форме.

Резко остановившись, мужчина громко спросил у монашки:

— Так кого бы вы мне порекомендовали сегодня забрать?

— Он там, в углу, — негромко ответила женщина, указывая на Маркуса. — Я давно за ним наблюдаю и, по-моему, лучшей кандидатуры вам не найти.

Толпа расступилась, пропустив мужчин в форме и монашку вперёд. Всё — это конец! Руки этих мужчин уже тянутся к нему и резко вытаскивают Маркуса из угла, в который он изо всех сил вжался.

Молодой человек в ужасе расширяет глаза и начинает кричать. Наконец-то! Голос опять появился. Вот только его моментально ослепляет вспышка яркого света, и он… Просыпается.

Подушка насквозь мокрая от пота, руки до сих пор дрожат, а сердце вырывается из груди. «Фу, ну и надоели же мне эти однообразные сны».

Встав, отряхнув остатки очередного ночного кошмара и умывшись ледяной водой, молодой человек отправился в особняк. По пути, сильный холодный ветер быстро выдул из его головы воспоминания о странном, повторяющемся сне.

На кухне возле плиты, под которой вовсю гудел огонь, уже суетилась кухарка. Двое мальчишек мыли в огромных корытах с парящей водой, кучу грязной посуды, оставленной после вчерашнего раута, а управляющий Грин сидел за разделочным столиком и доедал свой завтрак.

— Как же я приятно удивлён, что вы сегодня вовремя встали, — сказал управляющий Фаберу. — У вас много работы на главном дворе. Нужно убрать все следы от вчерашнего пребывания лошадей и экипажей, на которых приезжали гости хозяина. Очистить парадные ступеньки и пополнить запасы воды.

Маркус ничего не ответил, а сев рядом, лишь широко зевнул и посмотрел на кухарку. Женщина положила в миску явно подгоревшей каши и поставила её перед молодым человеком.

— Что-то вы неважно выглядите, мой друг? — заметил Грин, потянувшись к кружке с травяным настоем. — Бессонница?

— Скажите, а кто жил в этом доме до доктора Штанца? — проигнорировав вопросы управляющего, задумчиво спросил Маркус, перемешивая в миске слипшуюся крупу.

— А что это вы вдруг заинтересовались прежними хозяевами? — удивился Грин.

— Когда-то этот дом принадлежал графу фон Веберу, — ответила пожилая кухарка, покосившись на молодого человека.

— Именно, графу фон Веберу, — подтвердил её слова Грин. — Только странная череда несчастных случаев, постигших его семью, заставила графа покончить жизнь самоубийством. И клянусь чем угодно, что если бы ни доктор Штанц, этот особняк так никто и не купил бы.

— Это почему? — спросил Фабер.

— Да потому, что народ у нас суеверный и богобоязненный, — ответил он.

— Уж если человек покончил с собой, то значит, обязательно должен скитаться по земле непрощённой душой, пока не выйдет наложенный ему для этого срок, — пояснила кухарка перекрестившись.

— Но вы же пошли служить в этот дом, — сказал Маркус, обращаясь к обоим.

— А чего бояться, — ответил Грин. — Разве бестелесный дух может навредить? Да и семьи свои нам кормить же чем-то надо. И не верю я, если честно, во все эти сказки, про привидения. А вот к вам они, похоже, наведываются. Уж очень часто вы по ночам кричите.

«Значит, они меня всё-таки слышали, и скорее всего ни раз». Маркус посмотрел на управляющего и кухарку и заметил их перекрёстные взгляды.

— Уж не поверили ли вы во всё то, что вчера происходило в доме? — с ухмылкой спросил его управляющий.