Слухи о моих успехах врачевания и излечения даже безнадёжных больных быстро разлетелись по всем прибрежным городкам, и уже через пару месяцев ко мне наведался плантатор восточных колоний. Его дочь тоже долгое время себя плохо чувствовала, несмотря на осмотры местных откровенно никчёмных лекарей, и он уже просто не знал к кому ему ещё обратиться за помощью. Отказать этому человеку я конечно не мог.
Из Каманы до его асьенды мы ехали несколько дней, сменяя лошадей в маленьких поселениях, где жили только пастухи и индейцы. Она располагалась в окрестностях Арекипы, города зажатого пустыней Атакама и восточным хребтом Анд.
Окружённый деревьями с огромными ветвистыми кронами дом из белоснежного камня в ленте медового заката показался мне сказочным строением, не имеющим ничего общего с вычурной европейской архитектурой. Видимо из-за климата, ни одно окно в нём не было застеклено, а имело лишь массивные решётчатые ставни. Территория перед домом и открытый большой двор были выстланы камнем. Вместо крыльца, вход в дом осуществлялся через опоясывающую его центральную часть веранду. На основном здании второго этажа не было, но имелись две пристроенные к нему по бокам прямоугольные башенки с балконами. Во дворе нас встретили сразу несколько темнокожих слуг, один из которых забрал наших измученных лошадей и тут же удалился. Хозяин же асьенды, не предложив мне даже передохнуть, несмотря на то, что и сам был измотан, сразу попросил следовать за ним в комнату его дочери.
При первом же осмотре юной шестнадцатилетней пациентки я обнаружил у неё все признаки тропической лихорадки, возможно даже последовавшей из-за укуса какого-нибудь насекомого, которых в тех краях обитает бесконечное множество. Состояние больной требовало от меня незамедлительного вмешательства, и я решил дать ей жаропонижающих порошков собственного изготовления, оказавшихся достаточно эффективными в борьбе с данным заболеванием.
Мне выделили комнату и поселили на асьенде до полного выздоровления девушки. Местный идальго оказался очень неплохим малым, хоть и крупным плантатором. Ему принадлежала куча рабов, среди которых были в основном негры, но не только мужчины, но и женщины, хотя имелась и парочка британцев, приговорённая к каторжным работам, но ко всем им он относился с большой заботой и даже позволял неграм строить на своих землях небольшие бунгало и жить в них семьями. Хотя возможно такая забота к рабам имела совсем иную подоплёку и была связана с постепенным спадом поставок людей из Западной Африки и соответственно их дороговизной.
Найдя в моём лице интересного собеседника, хоть и не всегда внятно изъясняющегося на испанском, он и мне предложил оставаться гостить в его доме столько, сколько я пожелаю. Однако это шло вразрез с моими планами вернуться поскорее в Европу, поэтому, когда его дочь окончательно выздоровела, я засобирался в Лиму.
И вот, в мою последнюю перед отъездом с асьенды ночь, меня вдруг разбудил громкий стук в дверь. Накидываю подаренный хозяином халат, в который приходилось кутаться даже несмотря на жару, из-за нескончаемого количества назойливых насекомых, и впускаю слугу-метиса.
— Дон Торрес просит вас прийти в гостиную, — сообщает он.
В небольшом замешательстве глянув через открытые ставни окон на звёздное небо и полную луну, я быстро следую за слугой.
«Что могло понадобиться этому идальго от меня в столь поздний час?»
Захожу в гостиную и вижу; на плетёной кушетке лежит незнакомец. Все вокруг него суетятся, и слуги и сам хозяин. Подхожу ближе. Передо мной мужчина в оборванном тряпье. Странно, но даже я понимаю, что одет он весьма специфично. Таких платьев, как на нём я не видел никогда. Разве что в неких похожих одеяниях изображались первые конкистадоры, портреты которых вешали в своих домах богатые европейцы.
— Ах, как хорошо, что вы не успели вчера уехать, — обрадованно всплеснул руками, крупный кучерявый мужчина, хозяин асьенды. — Мои люди нашли сегодня на пастбище в предгорье Анд этого человека. Он ничего не понимает по-испански, и даже по-английски. Но вид у него такой, словно он только недавно побывал в каком-то сражении. Прошу вас, осмотрите его и попробуйте понять, что он говорит.
Лишь только я склонился над найденным бедолагой, как появился престарелый слуга хозяина, который прислушавшись к бормотанию незнакомца вдруг сообщил:
— Я знаю этот язык.
— Ты? — удивился дон Торрес. — Чего же ты молчал?
— Я только сейчас это понял, — попытался оправдаться слуга. — Раненый говорит на испанском.
— Ты что, принимаешь меня за идиота?! — вскричал дон Торрес. — Или ты считаешь, что я не в состоянии понять свой собственный язык?
— Наклонитесь же к нему поближе, — предложил я, хозяину асьенды, убедившись, что его слуга прав.
Дон Торрес недовольно покосился на меня и поднёс своё ухо к самым губам незнакомца, продолжающего что-то бормотать.
— Ах, чёрт возьми! — воскликнул он, резко отстранившись от незнакомца, словно опасаясь чем-то заразиться от него (хотя скорей всего это так и было). — Да это же чистейший каталанский диалект, только с немного устаревшими формами окончаний слов. Говорю же вам, он точно из другого времени к нам прибыл.
Я быстро ретировался и вернулся уже со своим саквояжем. Добавив в поданное несчастному человеку питьё несколько капель сильно возбуждающего средства, что ему в принципе, конечно, было нежелательно, я заставил неизвестного странного гостя асьенды немного яснее излагать свои мысли. И вот, какую удивительную историю он нам поведал.
С его слов он являлся последним выжившем из тех шести человек, настоящих идальго, которых снарядил в поход за золотом инков лично Франсиско Писарро. Подумайте только, почти три века назад! А дело происходило так.
После ряда сражений за земли Перу, беспорядочных набегов местных индейцев, испанским воинам удалось пленить вождя инков Атауальпу. Незнакомец описывал эти сражения как дикую резню, в которой местное население решило участвовать добровольно. Не имея ни огнестрельного оружия, ни навыков сражения мечами и саблями, они просто беспорядочно лезли на копья, алебарды и пули испанцев. И весь город, основанный из камня, был залит потоками крови индейцев.
За освобождение их вождя, Писарро потребовал у инков огромный выкуп. Несколько дней местные жители сносили в указанное им место свои несметные сокровища, пока выделенное для этого помещение не заполнилось до самого потолка. Но и тогда он не выпустил Атауальпу, опасаясь возобновления набегов со стороны индейцев, у которых опять появился бы предводитель. И он просто и без зазрения совести приказал его повесить. Однако явившиеся за ним в назначенный день и час представители местного племени ещё не знали об этом, и он пленил и их. Вечером того же дня Писарро доложили о старике-инке, желающем с ним говорить на его условиях. Тот сначала рассмеялся и хотел убить и старика, но потом повелел привести того к себе для странных переговоров. Хочу заметить, что все диалоги между инками и испанцами велись с помощью переводчиков из другого индейского племени, сражавшегося ввиду многовекового ацтекского ига на данном континенте на стороне европейских освободителей. Самые одарённые из них успешно изъяснялись на двух языках.
Как наш рассказчик узнал позже, среди захваченных в плен представителей племени инков, находился единственный сын старика. Но никакие уговоры убитого горем отца не подействовали на Писарро, пока старик не согласился показать в обмен на жизнь и свободу сына-инки место, где они прятали все свои богатства.
Сразу же была снаряжена экспедиция из шести человек. Он, рассказчик, обладал великолепной зрительной памятью и являлся проводником, поэтому ему Писарро приказал внимательно запоминать дорогу к несметным сокровищам индейцев и даже составить впоследствии карту, для чего снабдил всем необходимым. Рано утром они выдвинулись.
Свой путь через непролазные джунгли незнакомец описывает как настоящий кошмар. Жарко и липко. Только и смотри под ноги, чтобы не наступить на ползающих в высокой траве ядовитых змей и пауков. Воздух переполняют удушающие ароматы тропических растений. Впереди плотная зелёная стена из спутавшихся лиан и поваленных деревьев. Со всех сторон доносится верещание неизвестных птиц, слышатся крики самых разных обезьян, с постоянной периодичностью раздаются пугающие и грозные рыки хищников. Но несмотря на все эти трудности, опасности и свой преклонный возраст их проводник индеец проворно и быстро пробирался через заросли вперёд и зазывал солдат как можно скорее идти за собой. Вероятно, переживал за жизнь сына, томящегося в плену. Одно только смутило всех членов экспедиции; это то, что на их пути не было и намёка на следы людей носивших несколько дней к ним в город сокровища.
