Слуга замычал, кивая большой лохматой головой, и подошёл к длинному столу в центре комнаты, на котором лежало что-то продолговатое, накрытое плотным куском тёмной материи.

Доктор приблизился к столу и чуть приподнял край ткани. Со стола тут же свесилась человеческая рука. Пару раз качнувшись, она безжизненно повисла.

— Молодой хоть? — тихо задал вопрос своему слуге доктор, и заглянул под тряпку.

Слуга молчал. Штанц опустил материю и, одобрительно похлопав слугу по голове, сказал:

— Хорошо, ещё живой. Ну, а где инструменты? — спросил он его, шаря глазами по комнате.

Бенгсби наклонился и вытащил из-под стола саквояж. Доктор опять одобрительно кивнул головой и потрепал слугу за шевелюру.

— Теперь, помоги мне, — попросил его Штанц, ставя саквояж на стол и вынимая из него длинный острый ланцет.

Слуга снова нырнул под стол и достал оттуда небольшую глубокую ёмкость. Доктор взял её в руки и, повертев, отбросил с ругательствами в дальний угол комнаты.

— Серебро, идиот! — закричал он, вспыхнув от гнева. Затем подошёл к саквояжу и вынул оттуда нечто вроде оловянного кубка. — Держи вот это, только смотри, не пророни ни капли, — погрозив слуге пальцем, предупредил доктор.

Бенгсби схватил кубок и поднёс к свисающей со стола руке. Штанц приподнял руку лежащего на столе человека, освободил её от рукава пиджака, засучив его по локоть, и полоснул ланцетом по сгибу предплечья, нанеся ровный глубокий надрез.

Из раны тотчас потекла кровь. Несколькими искривлёнными ручейками, тёмная багровая жидкость стала стекать в подставленный слугой сосуд.

Штанц с волнением смотрел, как заполняется кубок. Поначалу кровь текла быстро, но по мере заполнения чаши, она стала замедлять свой поток, пока сердце несчастного не остановилось, а из-под материи не донёсся его последний предсмертный стон.

— Кончено, — прошептал Штанц.

Затем, он обратился к слуге:

— Хватит, давай сюда, — и, забрав у него из рук почти доверху наполненную ёмкость, направился к кровати, на которой лежала его жена.

Встав перед ней на колени, он одной рукой приподнял ей голову и прислонил к её губам кубок с человеческой кровью. Девушка, находившаяся до этого момента почти в бессознательном состоянии, вдруг встрепенулась и широко раскрыла глаза. Её дыхание участилось, и она собственной рукой взяла кубок и стала жадно из него пить.

Она делала это настолько неосторожно, что стекающие из уголков рта ручейки бурой жидкости, залили ей шею и испачкали ворот платья. Осушив сосуд до самого дна, она глубоко вздохнула и откинулась обратно на подушки.

Доктор встал и протянул опустошённый сосуд своему слуге.

— Омой его и верни на место, — приказал ему Штанц, подойдя к столу, с которого свисала человеческая рука. Маленькие капельки крови всё ещё стекали с неё на деревянный пол.

Штанц приподнял эту руку и спрятал обратно под тряпку.

Слуга взвизгнул и вышел из комнаты. Доктор убрал в саквояж ланцет и снова подошёл к жене. Встав перед ней на колени, он спросил её:

— Как ты, любимая? Надеюсь, теперь тебе полегчало?

— Нужно было дать мне умереть, — тихо ответила девушка, вытирая себе небрежно тонкими длинными пальчиками испачканные свежей кровью пухлые губки.

Посмотрев на неё, доктор заметил, как щёки супруги порозовели, а губы обрели свой обычный, коралловый цвет.

— Ни за что, — сказал он, сжимая её ладонь. — В отличие от меня, ты будешь жить вечно.

— Это не жизнь, а мучение, — повернувшись к нему, ответила девушка. — Зря я тогда согласилась. Лучше бы ты оставил меня в той гробнице.

— Но ты была бы давно мертва, — возразил ей Штанц.

— А разве теперь я жива? — спросила она глядя ему в глаза.

— Конечно, жива, — ответил доктор. — Мёртвые не говорят и не ходят.

— Но живые и не пьют кровь, — заметила девушка, привставая. Она вытянула свою шею и посмотрела на большой стол, на котором лежало чьё-то накрытое, теперь уже мёртвое тело.

— Это всего лишь временная мера, — сказал ей Штанц, пытаясь заслонить собой стол.

Однако девушка резким движением отстранила мужа, встала с кровати и, подойдя к столу, сорвала с него кусок материи. Перед ней лежал юноша лет двадцати; белокурый, смазливый и неплохо одетый. Остекленевшие глаза несчастного были широко раскрыты, а голубые зрачки смотрели в даль, в которую, по всей видимости, недавно отправилась его безвинная душа.

Девушка закрыла своё лицо руками и, вернувшись к кровати, упала на неё лицом вниз. Уткнувшись в подушку, она зарыдала. Доктор накрыл тело юноши и, подойдя к жене, взял её за трясущиеся от плача плечи.

— Обещаю, что скоро нам не понадобится совершать подобное, — сказал он. — Здесь, за стенами крепости этого города, мы найдём источник, называемый в алхимии пятым элементом. С ним, мой магистерий обретёт невероятную силу. Мне он даст власть, а тебе подарит новую жизнь.

— Жизнь, которую я уже ненавижу, — вдруг сказала она, разворачиваясь и убирая от себя руки мужа. — Ведь ты погубил мою душу, обрёк меня на вечные страдания и заставляешь жить против моей воли.

— Но твою жизнь погубил не я, а твоя мать, — резко возразил ей доктор. — Разве это не она влюбилась, будучи жрицей и познала земную любовь, когда должна была до конца своей жизни оставаться чистой и непорочной девой?

— Мерзавец, — протирая сухие глаза, процедила сквозь зубы девушка. — А то, что меня подарили тебе без моего согласия, тебя не смущает? Нет?! Разве ты не видел, что совсем ещё молодая девчонка не любит тебя? Видел и знал! Так почему же ты женился на мне? Зачем взял в жёны ту, которая никогда тебя не полюбит? И чего ты ожидал от шестнадцатилетней девчонки, ставшей затворницей в твоём храме науки? Я всегда была для тебя лишь предметом для изучения. Вспомни, сколько ты мучил меня, узнав мою тайну. И с тех пор, как Анаис открыла тебе секрет обряда, ты так ни разу и не решился провести его, несмотря на то, что прошло уже тысячу лет. А всё то время, когда я лежала в своей домовине, ты утешал свою плоть с распутными девицами, которых сам же потом и…

— Замолчи! — резко прервал речь девушки Штанц, встав с её кровати. — Наделив магистерий новой силой, твой ритуал не понадобится. Наука идёт вперёд! И я уверен, что камень снимет с тебя проклятье!

Походив по комнате, и немного успокоившись, Штанц остановился и продолжил беседу:

— Я смотрю, тебе полегчало, а ведь ещё час назад ты готова была умолять меня о помощи. Хотела просить меня хоть об одном глотке тёплой человеческой крови. А теперь обвиняешь во всём; в своей жизни, в своей болезни. А ведь это не я погубил тех людей, у которых мы остановились. Власти теперь ищут убийц, и меня хочет видеть сам инспектор Леманн, как последнего человека, снимавшего у этих людей жильё.

В комнату вернулся слуга. Он прошёл и поставил на столик вымытый кубок. Штанц жестом руки попросил его опять удалиться.

— Вот ещё одно мерзкое чудовище, — сказала девушка, имея в виду слугу. — И зачем только ты его таскаешь везде за собой?

— Преданность Бенгсби, это благодарность за спасённую мной ему жизнь. Я вырвал его из лап озверевшей толпы, которая потешалась над ним и чуть не убила. Я дал ему всё то, чего он никогда не имел. Рядом со мной у него всегда есть кров и еда. Теперь ему не нужно воровать или убивать ради денег. Он обычное человеческое существо, не лишённое желания жить.

— Но он всё равно убивает, — с иронией сказала девушка.

— Убивает, — согласно кивнул головой Штанц, и тут же ткнул в жену пальцем, — но ради тебя. Поверь, очень непросто находить для тебя пропитание в наше время. Особенно в таких небольших городках, как этот; где каждый друг друга знает.

— Лучше бы ты завёл мне камеристку. Облачаться в свои старые платья одной, так же тяжело, как находиться днём среди людей. А фасоны тех современных нарядов, что ты приобрёл, вообще невозможно одеть без посторонней помощи. Так что зря ты потратил на них свои деньги.

— Но ты же понимаешь, что это невозможно. Где я тебе найду такую камеристку, которая не станет задавать неудобные вопросы об укладе нашей с тобой необычной жизни. Зато ты в своём старомодном наряде покорила сердца большинства сегодняшних наших гостей. Я видел их пылкие взгляды на тебе и чувствовал то же, что чувствовали они.