А когда Фридрих со своей женой Мартой сели в фиакр и поехали домой, до них ещё долго доносились звуки осеннего вальса из особняка доктора Штанца.
6 глава
Ночная прохлада сентября принесла с собой в город Вюрцбург первые заморозки. Никто из старых местных жителей не мог припомнить, чтобы подобные холода приходили в этот благословенный винодельческий регион настолько рано. И многие из них даже начинали поговаривать, что это означает скорый конец света.
Ночи наступали быстро и почти незаметно, и если небо оставалось безоблачным, то яркий лунный свет помогал запоздалым жителям города без труда ориентироваться среди узких петляющих улочек и находить дорогу домой. Лишь центральная улица, от Старого моста до Ратуши, освещалась зажжёнными на столбах фонарями, да и то, только для того чтобы ночная городская стража, делая свой обход, спокойно возвращалась обратно в крепость. Иногда по улицам города проносились редкие всадники, которые цоканьем подков своих лошадей по мощёным булыжниками улицам, будили громким эхом чутко спящих и пожилых жителей.
Сегодня же была та редкая ночь, когда город просто накрыла волна стука лошадиных копыт и грохота колёс от их запоздалых экипажей. Это десятки карет и фиакров возвращались с приёма, который был дан в доме новых жителей Вюрцбурга, Хенрика Штанца и его жены Аннабеллы.
Когда, наконец, последний экипаж отъехал от их особняка, а его хозяин вежливо и радушно проводил своего последнего гостя, которым стал Абелард Вагнер, то не только в городе, но и в его окрестностях наступила долгожданная многими простыми жителями тишина.
Как только герр Штанц зашёл к себе в дом, слуги погасили все уличные фонари и закрыли большие въездные ворота усадьбы. Вскоре, потухли свечи и в самом доме, правда, кроме тех, что горели в позолоченном канделябре будуара жены доктора.
Здесь, устало, и тяжело дыша, на огромной кровати с высоким розовым балдахином, закрытым только наполовину, в своём шикарном платье, свесив набок ровные ноги, лежала Аннабелла Штанц. С какой-то тоской она смотрела на входную дверь спальни и ждала, когда её откроет муж.
Спальня была достаточно просторной, но очень уютной, даже несмотря на зияющую голодную топку почерневшего от сажи камина, который спешно дожёвывал тлеющее в нём корявое полено. Вся остальная обстановка комнаты красноречиво говорила о хорошем вкусе её хозяйки. Здесь имелось всё, что только могло понадобиться настоящей светской женщине; туалетный столик с зеркалом, резной комод, платяной шкаф, пара этажерок, кресло, пуфики и даже небольшой восточный палас. И если основу композиции комнаты составлял явный ранний ренессанс с характерной для него узорной лепниной по потолку и стенам, то в мебельном интерьере всюду царил ампир, от коего отделялся разве что старинный баро́чный клавесин. Но он не портил вид, как и висящий над ним в дорогой золочёной раме портрет с изображением молодой девушки, скорей всего бывшей обитательницы этой комнаты.
Вот Аннабелла услышала грозный голос своего мужа, дающего последние распоряжения слугам, и его приказ, сразу после их выполнения, покинуть особняк. Дело в том, что у слуг был на территории усадьбы свой собственный домик; комфортный и вполне подходящий для проживания даже в холодные зимние месяцы.
После непродолжительной возни и нескольких донёсшихся снизу фраз в последний раз хлопнула входная дверь, и громко щёлкнул внутренний замок. Через пару секунд тишины на лестнице раздались осторожные шаги. Ещё немного ожиданий и в спальню, наконец, зашёл доктор Штанц.
— Почему так долго? — спросила у него, задыхаясь, словно ей не хватало воздуха, девушка.
— Извини Аннабелла, но я никак не мог спровадить этого герр Вагнера, — ответил Штанц. — Уж очень его интересовали методы моего лечения. Оказывается, его жена чем-то больна и больше года не выходит из дома, а лечащий доктор их семьи, этот выскочка Менгер, никак не может поставить её на ноги. Когда Менгер уехал, Вагнер очень просил меня к нему заглянуть. Видимо его сильно впечатлил показанный мной сегодня трюк с омоложением этого старика. Я, конечно, пояснил ему, что в нашей среде так не принято, и если один доктор ставит диагноз и назначает лечение, то другой уже не вправе вмешиваться в этот процесс. Такова врачебная этика. Но этот Вагнер был очень настойчив. Сразу видно, что он очень любит свою жену. Что же, мне это только на руку.
— Ах, — вздохнула девушка, положив руку себе на грудь, — и зачем ты вообще устроил это представление с омоложением? Ведь они могли назвать тебя обычным колдуном и донести в епископат. Что если бы нам вновь пришлось убегать? А я так от всего этого устала. За последние годы мы поменяли столько мест проживания, что все их сейчас и не упомнишь. Давай останемся здесь подольше. Только прошу тебя, обойдись без своих фокусов.
— Это вовсе не фокусы, а наука, — поправил её Штанц, — и сегодняшнее представление мне было просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы «умыть» этого Менгера. А главное, чтобы заслужить перед этими людьми хорошую репутацию. Некоторые доктора годами создают её себе. Люди судят о докторах по количеству вылеченных ими пациентов, а на это нужно время, которого у нас с тобой, к сожалению нет. Теперь же, эти люди будут знать, что я способен на много большее, чем их обычные городские лекари, и начнут приходить ко мне, а не к ним, со своими недугами. Ведь ты знаешь, зачем мы здесь и каковы наши цели.
— Твои цели, а не мои, — теперь поправила его девушка. — А что же станет с тем несчастным, который выпил твоего эликсира? — поинтересовалась она. — Ведь они будут ждать его возвращения.
— С ним всё будет в порядке, — ответил доктор, небрежно махнув рукой. — Бенгсби поместил старика в одну из комнат подвала этого здания, где я намерен создать свою лабораторию. Там он пробудет не больше недели, как я им и обещал. Правда бедолаге действительно придётся помучиться, прежде чем он вернётся в свой естественный возраст. Но оно того стоило.
— Для кого? Для тебя или для него? — с издёвкой в голосе, спросила девушка.
— Для нас обоих, — ответил доктор. И тут же задал ей встречный вопрос: — Неужели ты этого не понимаешь?
Но на этот раз девушка ничего не ответила, а лишь часто и тяжело задышала. Штанц подошёл к ней и сев на кровать приложил свою руку к её голове.
— У тебя ледяной лоб, — констатировал он, затем дотронулся пальцами своей руки до её губ и чуть раздвинул их. Между двух ротовых посиневших складок, показались два ряда ровных, белых как жемчуг, зубов. Правда два передних клыка, заметно выступали и росли на глазах.
— Чёрт возьми! — выругался доктор и, схватив девушку в охапку, встал с кровати.
Взвалив её на свои вытянутые руки, он громко крикнул:
— Бенгсби! Бенгсби!
Через пару секунд дверь в спальню открылась, и на пороге появился личный слуга доктора.
— Помоги мне отнести госпожу в комнату на чердаке, — обратился доктор к нему.
Бенгсби моментально подбежал к хозяину и хотел забрать у него из рук девушку, но доктор одёрнул его:
— Ты что?! Я имел в виду совсем другую помощь. Со своим ростом ты можешь только тащить её по полу. Лучше открой двери и посвети мне.
Слуга схватил подсвечник и пошёл рядом с доктором, освещая длинный коридор второго этажа. Вскоре они дошли до дверей, за которыми оказалась маленькая узкая винтовая лестница, ведущая на чердак.
Когда лестница кончилась, они вошли в небольшую комнату со сводчатым низким потолком и всего одним круглым окном, через которое ярко светила жёлтая луна.
— Спасибо, Бенгсби, — поблагодарил слугу доктор, когда тот поставил подсвечник на маленький столик.
Трёх свечек в подсвечнике вполне хватило, чтобы осветить небольшое чердачное помещение. Мебели здесь было совсем немного; всего один книжный шкаф, платяной комод, столик, кресло, длинный высокий стол и односпальная кровать в углу, на которую доктор положил девушку.
— Чего стоишь? — обратился Штанц к слуге. — Видишь, госпоже совсем плохо. Ты приготовил то, что ей нужно?
