Всего несколько ступенек отделяли теперь мужчину от выхода, где через рассохшиеся дверные доски пробивался спасительный дневной свет. Однако поднимаясь к нему по хлипкой скрипучей лестнице, он вдруг услышал из глубин подвальных помещений стон и ругательства. Доктор Штанц очнулся!

«А что если…? Нет, не убивать больше этому мерзкому доктору людей! Не ставить ему больше своих жутких экспериментов!» Маркус вдруг решил покончить со Штанцем и его женой раз и навсегда. Навечно похоронить в подвале этих жутких и странных людей, уничтожив чету вместе со всеми их страшными тайнами.

Оставив младенца на верхней ступени, он спустился опять вниз. Нырнув под лестницу, Маркус выбил из бочек с лампадным маслом пробки. Вязкая жидкость сразу же облила своим напором поленницу, при этом мгновенно затопив и эту часть подвала, где в отличие от предыдущего помещения пол состоял из деревянных досок морёного дуба.

И вдруг, только Маркус ступил обратно на лестницу, кто-то с чудовищной силой схватил его за ногу и потянул вниз. Обернувшись, Фабер увидел доктора Штанца. Его залитое кровью лицо было искажено бесконечной злобой и ненавистью. Он рычал, как дикий зверь и пытался затащить Маркуса обратно в своё жуткое логово.

В ужасе Фабер сделал то, что намеревался. Разбил свой старый фонарь с пыхтящим фитилём и бросил его в растущую лужу лампадного масла, успевшего уже достаточно хорошо пропитать и деревянный пол, и сухие дрова. Жидкость сначала зашипела, сильно задымила, но потом всё же вспыхнула и ярко озарила подвал. Ноги Штанца, покрытые жидкостью выше щиколоток, загорелись вслед за полом, и Маркус увидел, как высокие языки пламени стали нещадно лизать его перекошенное злобой и чернеющее от копоти лицо. Однако поглощённый жарким огнём доктор даже не закричал, будто он ему и вовсе не был страшен.

Маркус собрал все свои силы и выдернул ногу из левой руки Штанца, оставив в ней лишь свой слетевший старый башмак и при этом заметив, что с кисти доктора, наконец-то, сползла кожаная перчатка. На его оголённой ладони в свете разгорающегося пламени отчётливо проступал какой-то знак, выжженный на ней, по всей видимости, калёным железом. Теперь мужчина понял, почему тот так тщательно скрывал свою кисть от посторонних глаз под этой митенкой. Вот только что обозначал этот символ, Маркус, конечно же, знать не мог.

Чувствуя, как огонь уже обжигает его спину, Маркус отвернулся, быстро поднялся на ещё одну ступеньку, подобрал оставленного им там младенца, и, распахнув деревянную дверь, выскочил на спасительную улицу.

К его счастью он очутился на заднем дворе какого-то постоялого двора, где никого не оказалось. Обернувшись, Фабер решил рассмотреть здание, из которого выбежал; с виду оно напоминало небольшую гостиницу. Только дверь, из которой он вышел, располагалась в примыкающей к ней с боку пристройке. Обогнув двухэтажное деревянное строение, он увидел и его главный вход, над которым красовалась вывеска с весьма странным названием «Корона Империи».

Увидев выезжающий с территории двора дилижанс, мужчина, скинул второй башмак, быстро нагнал огромную карету и, распахнув на ходу её дверцу, запрыгнул внутрь. В дилижансе никого не было, кроме разве что наваленных друг на друга мешков с письмами. Услышав взволнованные крики людей, молодой человек заглянул в дверное окошко и увидел далеко позади себя растущий столб чёрного дыма, который высоко вздымаясь в голубое небо, застил собою весеннее солнце.

Откинувшись на набитые бумагой мешки, Маркус прижал к себе кряхтящего и всхлипывающего младенца и закрыл глаза. Раскачивание кареты на ухабах и неровностях дороги подействовало на него и на малыша, как снотворное.

Он не знал, куда их вёз дилижанс. Да для него это сейчас было и неважно. Главное, что он увозил его подальше от того места, где остался доктор Штанц. Маркус старался не думать, сгорел ли доктор в том подвале или выбрался, и желал сейчас только одного; забыться и поспать без постоянно мучающих его страшных снов и жутких видений. Затем добраться до ближайшего города, оставить младенца у дверей какой-нибудь церкви или богатого дома и поехать дальше. Туда, где он, наконец, обретёт долгожданный покой. Где не останется больше никакого прошлого, а будет только настоящее и будущее.

И даст Бог в спасение! Аминь.

Заключение

Как только алый закат вспыхнул над городом Женевой, накрыв его своим лазоревым покрывалом, сотканным из ситцевых лучей заходящего солнца, перед Собором Святого Петра остановился странный и чёрный рыцарь. Чёрным его можно было назвать уже только потому, что и породистый конь и одежда рыцаря имели совершенно неестественный чёрный цвет. Словно только сейчас они вынырнули из горнила адовой печи, покрытого сажей самых отчаянных грешников.

В соборе в этот момент как раз закончилась вечерняя служба, и прихожане спешно спускались по каменным ступеням выходного портика, поддерживаемого массивной колоннадой.

Встав под сенью большого дерева, чёрный рыцарь начал осматриваться. Сначала его живой взгляд, направленный через прорези, надетой на лицо маски, остановился на металлическом острие ружейного штыка, которое мелькнуло за выступом крайней колонны портика. Затем, он отчётливо увидел несколько плюмажей солдатских киверов, неосторожно торчащих над росшими у собора кустарниками. А при дальнейшем изучении территории, его взор выхватил блестящий белый палаш, вытащенный нетерпеливым драгуном, спрятавшимся за углом большого, стоящего рядом с собором дома.

Закончив осмотр, чёрный рыцарь скривился в усмешке. Он выждал, пока каноник закроет входную дверь за последним верующим, и только после этого покинул своё укрытие и направился в обход обители к боковому нефу её базилики. Здесь он спешился, привязал к заполонившим этот угол собора кустам, коня, и, раздвинув заросли хвоща, нырнул в едва заметную, расположенную в стене пристройки собора дверь.

Оказавшись в тёмном сводчатом коридоре, где едва прошёл бы ещё более крупный человек (хотя это трудно себе представить) чем он, рыцарь чиркнул огнивом, зажёг небольшой фонарь, снятый со стены и, уверенной походкой пошёл вперёд. Проход оказался длинным, с небольшим, но заметным уклоном, уводящим рыцаря куда-то вниз. Вскоре коридор закончился, и перед неизвестным предстала сплошная каменная стена. Однако он ловко протянул в угол руку и приподнял скрытый там, едва заметный рычаг. Часть стены задрожала, и чуть сдвинулась внутрь, образовав небольшой проём. Рыцарь опустил рычаг и быстро покинул подземный ход под гул закрывающейся позади него потайной двери.

Помещение, в котором он оказался, было огромно, и ярко освещено паникадилом и канделябрами. В его центре собралась большая толпа людей. Все они с волнением перетаптывались с ноги на ногу и поочерёдно о чём-то шептались, создавая из-за разносимого эха какой-то загробный гул.

У другой стены располагался небольшой подиум, на котором восседали в креслах три священника, облачённые в красные сутаны с вышитыми эмблемами на груди. Позади них, в жерле большой печи, заполненной углём, горел огонь. Рядом стоял стол и бочонок с водой. Рыцарю в чёрном одеянии данная мизансцена показалась до боли знакомой (как впрочем, так же могло показаться и нашим читателям, и они не ошиблись бы). Незнакомец даже слегка потряс своей головой, чтобы проверить, уж не обман ли это зрения или очередное наваждение. Но всё осталось на своих местах.

Рыцарь вздохнул, расправил плечи и зашагал через толпу людей к подиуму. Расталкиваемый им народ расступился и замолчал, не сводя с рыцаря своих удивлённых и восхищённых взглядов. Людей очень поразило это внезапное появление человека в чёрном одеянии.

Откуда он взялся? Как попал сюда? Возможно ли, появиться вот так, неоткуда? Все эти вопросы с лёгкостью читались в их глазах.

Поднявшись на подиум, рыцарь потянул шнурок плаща, скинул его и предоставил присутствующим людям наслаждаться видом висевшего у него на шее амулета, в точности повторяющего нагрудные знаки сутан трёх священников; золотой перевёрнутый циркуль с крестом и розой, над которыми красовалась пятиконечная корона, осыпанная рубинами. Знак ярко светился в свете сотни свечей и хорошо выделялся на фоне чёрного бархата камзола незнакомца. Но не менее сильно, чем амулет, сверкали его глаза, смотрящие в прорези маски из чёрного шёлка, почти полностью закрывающей широкое лицо.