Оказавшись в безмерном пространстве, Фабер стал метаться по нему как освободившийся от бренного тела дух. Только куда бы он ни мчался, везде была серая пустота. Им уже начала овладевать паника и он стал думать, что останется здесь теперь навсегда, как вдруг окружающее его пространство осветилось яркой вспышкой, и он резко почувствовал боль. Эта боль заполнила всё его тело, в которое он, наконец, вернулся, и даже заставила его издать громкий, жалобный стон.
— С новым днём рождения, — услышал он над самым ухом мерзкий голос доктор Штанца.
Открывать глаза ему не хотелось, но всё же почему-то пришлось. Словно кто-то заставил сделать это. Подняв веки, Маркус обозрел полутёмную комнату. Поза его тела изменилась, и он теперь не лежал, а сидел на стуле с высокой спинкой, холод которой ощущал голой спиной, потому что сорочка оказалась сзади распорота и залита кровью, как и штаны. Помещение напоминало большой подвал; стены, пол и потолок состояли из весьма белоснежного камня. От висящего смога с очень дурманящим ароматом было трудно дышать.
Повертев головой, Маркус увидел напротив себя дверь, а в центре помещения длинный стол, застеленный обагрённой кровью ветошью. На потолке висели светильники и сосуды с тлеющим в них благовонным чадом. В слабом свете Фабер рассмотрел распластанное на столе тело человека. Он явно был мёртв. А приглядевшись к лежащему телу внимательнее, Маркус заметил вокруг его головы растёкшуюся лужу крови. Ярко-алая липкая жидкость медленно стекала с краёв стола на каменный пол, и, оставляла на нём тёмно-бурые пятна. На высоком табурете находился большой медный чан с парящей в нём горячей водой, а рядом лежали нарезанные тряпичные лоскуты, часто используемые врачами для перевязки ран. Нагнувшись немного вперёд, Маркус разглядел, что верхняя часть головы человека полностью отсутствует, а вместо неё рдеет жуткая глубокая рана. Лицо трупа рассмотреть не представлялось возможным.
«Боже! Кто же этот несчастный? За что он подвергся такой страшной смерти?» Вдруг до слуха Маркуса донеслись странные чужие стенания. Раздавались они из-за расположенной перед ним двери. Мучительные стоны явно принадлежали женщине. «Но кто она, и что здесь делает? Уж не очередная ли это жертва злодея доктора?»
Фабер услышал позади себя шаги, и вскоре из другой части комнаты показалась знакомая фигура Штанца.
— Началось! — воскликнул он радостно и, распахнув дверь, за которой всё громче раздавались женские крики, зашёл в другое, абсолютно тёмное помещение.
Теперь Маркус видел только склонённую широкую спину Штанца. Доктор стал интенсивно двигать руками, словно что-то притягивая к себе, и негромко шептать слова на непонятном Маркусу языке.
Стоны женщины усилились и постепенно переросли в жуткий и отчаянный крик.
«Боже! Что же он с ней делает!?» Фабер напрягся и вдруг почувствовал, как подлокотники старого стула, к которому были привязаны его руки, благодаря его усилиям, слегка подались вверх. Приободрённый этим обстоятельством он изо всех сил потянул свои руки и оторвал подлокотники от стула. Это произошло так резко, что Маркус чуть не перевернулся и не упал назад. Однако радоваться было рано. Оставались ещё путы, которые крепко держали его привязанным к спинке стула.
Тем временем Штанц продолжал свои странные действия, а женщина потихоньку начинала понижать свой крик. Не сводя с них глаз, Маркус поднял руки и стал извиваться как уж, понемногу ослабевая верёвку. Наконец, он почувствовал, что может одним рывком встать и освободиться от неё. Вот только прежде, чем это сделать, нужно было найти спасительный выход, и удостовериться, что он выведет Маркуса на свободу. Однако обшаривая взглядом помещение, Фабер не находил других дверей, кроме той, за которой Штанц по его предположению мучил несчастную жертву.
Но вдруг женские стенания прекратились, и помещение огласил резкий и звонкий детский плач. Фабер быстро приложил руки к оторванным подлокотникам и сделал удручающий вид узника, отчаявшегося на спасение. Штанц, наконец, разогнулся и вышел из соседней комнаты. В вытянутых руках он держал орущего младенца. Лицо доктора светилось каким-то злорадством.
— Вот он, первый гибрид человека и ламии, созревший в утробе всего лишь за двести пятьдесят пять дней! Потомок адамовой ветви и Лилит! — воскликнул Штанц, и поднял над своей головой младенца. Затем медленно подошёл к Маркусу и, показав ему родившегося ребёнка, сказал, — только за это я благодарен тебе. И пусть ты не продлил моей жене жизнь, не дав завершиться для этого ритуалу в Зелёной долине из-за вступившихся так внезапно за тебя светлых сил, но ты всё же подарил мне её ребёнка.
Маркус плохо понимал, о чём говорил доктор. У него ужасно болела голова, просто раскалывалась. Посмотрев на младенца, который был мужского пола, и на первый взгляд казался неестественно крохотным, он стал выжидать подходящий момент для побега. Всё происходящее мало его интересовало и уже совсем не шокировало. Как не шокирует солдата смерть, с которой он постоянно идёт рука об руку и уже не удивляется распластанным на поле брани изуродованным и изувеченным телам своих товарищей, соратников по оружию.
Штанц подошёл к столу, где лежал труп человека и, положив на тряпичные лоскуты младенца, стал омывать его тело всё ещё тёплой водой из чана. Лучшего момента Маркус решил не выжидать. Резко вскочив и сбросив с себя все путы, он одним прыжком оказался возле доктора. В правой руке мужчина держал массивный деревянный подлокотник. Взмахнув им, Маркус обрушил его сильнейшим ударом на голову Штанца. Подлокотник не выдержал и сломался пополам. Доктор, успевший лишь обернуться, упал как подкошенный на колени. Однако из-за разницы с Маркусом в росте удар не лишил Штанца сознания. И когда доктор попытался протянутой рукой схватить отчаявшегося на спасение мужчину за горло, Маркус нанёс ему обломком деревяшки второй удар, который всё-таки вырубил Штанца.
Как только грузное тело доктора повалилось на пол, Маркус снял с крюка фонарь и бросился в соседнюю тёмную комнату, единственное, по его мнению, место, где мог находиться выход.
Сердце мужчины от возбуждения и страха вырывалось из груди, ноги подкашивались, а нескончаемый крик расплакавшегося младенца больно резал слух. И тем ни менее он старался двигаться максимально быстро. Настолько, что оказавшись в другом помещении, Маркус с разбега налетел на ещё один стол и чуть не сломал об него свои ноги. Представшая здесь его взору картина оказалась не менее ужасной, чем в той комнате, где он только что находился. Выставив руку с фонарём, он увидел лежащую на столе девушку. И хотя на её лице застыла гримаса боли, оно всё же было прекрасным. Неестественное положение тела девушки и её окаменевшее, немного посиневшее, словно от удушья лицо, красноречиво свидетельствовали о том, что она была мертва. И вдруг, Маркуса, словно молнией поразило. Мощный, многотысячный разряд сотряс всё его тело. Он узнал её! Это было Аннабелла!
Испытывая весьма смешанные чувства, то ли ужас, то ли вспыхнувшую любовь, Маркус медленно попятился назад. Но к его счастью столь сильное замешательство владело им не долго. Запнувшись об порог и войдя обратно в помещение, где неистово кричал младенец, мужчина вновь ощутил опасность и стремление выбраться отсюда наружу. Вот только плач ребёнка призвал его задержаться, подойти к нему и взять к себе на руки.
Завёрнутый в лоскуты младенец почти сразу успокоился и потянул свои крохотные ручонки к Маркусу. Сердце мужчины дрогнуло, и, сам не понимая, почему он так поступает, совершенно не отдавая отчёта своим действиям, Маркус завернул ребёнка в тряпьё и, прижав его к своему сердцу, выбежал с ним из комнаты. Во втором помещении он вновь на секунду задержался и бросил на Аннабеллу свой последний полный любви взгляд. Неужели это она? Неужели это та, которой он столько грезил, которую так боялся и так страстно любил? Теперь она унесёт свою страшную, так и неразгаданную Маркусом тайну с собой в могилу.
Почувствовав, что младенец зашевелился, Фабер распахнул ещё одну, найденную им в комнате дверь. За ней он увидел деревянную лестницу, под которой были сложены в несколько рядов колотые дрова, и стояла пара огромных бочек с лампадным маслом.
