Вечерело. Голубой тон неба становился прозрачным и оттого на нём загорались первые звёзды. Вода в реке стала похожа на чёрное зеркало, в котором эти звёзды отражались. Зеленеющий на крутых берегах ковёр из молодой травы потихоньку накрывал собой прошлогоднюю солому, которую золотили лучи заходящего солнца.

Брюмер ещё раз вздохнул и, стукнув кулаком по перилам крыльца, резко спустился к реке. На этот раз он решил, во что бы то ни стало, выбить из незнакомца информацию о Штанце. Хоть какую-нибудь, всё равно. Однако когда он уже почти подошёл к незнакомцу, с крыльца церкви неожиданно донёсся окрик человека. Обернувшись, Брюмер увидел подзывающего его к себе жестами руки, отца Густава, одного из главных викариев данного прихода, входящего в ректорат. Немного удивившись, он, хоть и с досадой, вернулся обратно.

— Что случилось, преподобный? — раздражённо задал Брюмер вопрос священнику, взбираясь по ступеням паперти.

— Простите, сын мой, что прерываю вашу прогулку, но вам только что передали вот эту записку, — и он протянул молодому человеку маленький листочек бумаги.

— Кто передал? — удивился молодой человек, открыв рот.

— Какой-то проворный мальчишка, — ответил священник. — Он вручил её в руки нашему канонику, который отдал её мне. Я подумал, что может быть это послание делегировано вам из жандармерии?

— Отнюдь, — отрицательно завертел головой Брюмер, разворачивая маленький, надушенный женскими духами, розоватый клочок бумажки. И более тихо, добавил: — Такие послания пишут только дамы.

И действительно, к его великому изумлению, записка оказалась написана его возлюбленной, фрейлейн Либлинк. Он, конечно, никогда не видел её почерка, но подпись «Ребекка Либлинк» говорила сама за себя.

«Мой дорогой друг, очень соскучилась по вас, и уже не знаю, когда же мы сможем увидеться. Надеюсь, вы не откажете в просьбе девушке, желающей встретиться с вами сегодня, ну хотя бы на Торговой площади, в семь часов вечера. Понимаю, как это выглядит, но ничего не могу с собой поделать. Только оставим нашу встречу в строжайшей тайне, и это будет вашим первым испытанием мне в верности. И не заставляйте мёрзнуть и ждать вашу даму сердца, потому что это будет вашим вторым испытанием. А заодно и проверим, что вам дороже, ваша служба или моя любовь. И если вы меня не подведёте, то я завтра же осмелюсь говорить о нас с вами со своим отцом».

— Всё в порядке? — задал Брюмеру вопрос викарий, дождавшись, когда тот закончит читать.

— Всё отлично! — радостно воскликнул молодой человек, захлопав в ладоши, и сорвался с места, как ошпаренный.

— Но куда же вы? — окликнул его отец Густав, весьма удивлённый таким поведением полицейского.

— Извините, нет времени, — отозвался Брюмер, оборачиваясь и отвечая на ходу, — ведь уже почти шесть часов.

— И что?

— Потом, потом…, — помахав рукой, ответил молодой человек и скрылся в конце трансепта, ведущего к главному выходу из церкви.

А когда отец Густав проследовал к алтарю, чтобы начать вечернюю службу, Брюмер уже переехал Старый мост и мчался во весь опор к центру города, напрочь позабыв обо всех мучающих его, ещё несколько минут назад, тайнах мира. Но оставим его пока в пути и вернёмся в церковь.

Как только отец Густав взошёл на алтарь, к нему тут же подошли два юных каноника и быстро, и умело, поверх далматика, надели на него белую столу. А расположившиеся по двум сторонам от него другие викарии и дьякон замерли в ожидании главной молитвы. Но не суждено было её начать с первым ударом колокола призывающего священников и прихожан к вечерней литургии, потому что в открытых дверях церкви резко появилась огромных размеров фигура, которая, нарушая весь церковный антураж, громко и быстро стала приближаться к алтарю.

Возмущению собравшихся священнослужителей и прихожан не было предела. Указав взглядом диакону начинать службу пока без него, отец Густав вынужденно покинул приступок алтаря, снимая на ходу столу.

Направившись навстречу громиле в чёрном плаще, священник остановил его только тогда, когда где-то на середине центрального нефа они упёрлись друг в друга. От такой дерзости отец Густав даже опешил. Поэтому он резко, хоть и негромко, спросил визитёра:

— Вы в своём уме, милейший, чтобы вот так врываться в церковь к началу богослужения?

Только теперь, с более близкого расстояния, викарий заметил на широком лице мужчины чёрную маску из бархата, похожую на те, что носили во время маскарадов и шутейный тематических балов. При чём, глаза этого человека были настолько черны и огромны, что почти сливались с самой маской. Левой рукой он опирался на огромную трость, с оригинальным, похожим на хрустальный шар, набалдашником.

Громила, превосходящий священника, несмотря на его немаленький рост, чуть ли не на целую голову, заметив, как тот внимательно разглядывает его маску, сказал:

— Лепра давно изуродовала моё лицо, поэтому, даже избавившись от этой дьявольской болезни, я вынужден теперь скрываться под этой маской, — голос мужчины был грозным и повелительным.

Затем мужчина откинул плащ с красной подстёжкой, расстегнул верхние пуговицы чёрного камзола и достал откуда-то из недр внутреннего кармана немного помятое, запечатанное письмо.

— Это вам, — сказал он, сунув его викарию чуть ли не в лицо.

Отклонившись и нахмурившись, тот вырвал письмо и хотел сейчас же вернуться к алтарю, когда мужчина вновь резко остановил священника, схватив его за плечо.

— В чём дело, милейший? — спросил, оборачиваясь, опешивший викарий.

— Прочтите письмо, — ответил ему мужчина и в голосе его прозвучали приказные нотки.

— Не видите? У меня служба, — возмутился отец Густав.

— Это нужно прочесть сейчас, — повторил ещё более грозным тоном странный визитёр, сжав плечо священника с такой силой, что тот чуть не взвыл от боли.

— Хорошо, хорошо, — скривившись, ответил отец Густав, и посмотрел на наружную печать письма, которую распознал с первого взгляда.

Мужчина убрал руку и остался стоять, недвижим, внимательно наблюдая за тем, как взволнованный священник сломал печать и развернул бумагу.

— Так и думал! Это же от монсеньора! — воскликнул он, пробежав быстрым взглядом весь текст.

— Хм, — усмехнулся мужчина.

Отец Густав отошёл к боковому нефу, и, встав возле подсвечника, более внимательно, прочёл:

«Во имя справедливого суда прошу вас немедленно обеспечить срочную отправку свидетеля по делу о массовом убийстве людей в городе Вюрцбурге, находящегося на вашем попечении, Жоржа Лабуле, в главное министерство юстиции нашего королевства города Мюнхена».

Внизу послания была размашистая подпись Лотар Ансельма Фрейхер фон Гебсаттеля и постскриптум, с указанием исполнить все требования судебного исполнителя, которым и будет осуществляться дальнейшая перевозка свидетеля.

Отец Густав смущённо свернул приказ и спросил:

— Но у меня есть время провести вечернюю литургию?

— Нет. У нас с вами нет ни секунды, чтобы откладывать переданный высшим руководством королевства приказ, — отрезал мужчина. — Вы исполняйте свой долг, а я — исполню свой.

— Ну что ж, — вздохнув, ответил викарий, — тогда прошу следовать за мной.

И они зашагали по боковому нефу, где вскоре свернули в трансепт с расположенными в нём по двум сторонам четырьмя кельями. Остановившись у крайней из них, где нёс службу конвой из двух солдат, приставленных фон Майером, отец Густав сказал:

— За этой дверью находится ваш подопечный, — и, заметив замешательство мужчины в маске при виде охраны, добавил, — а дальше, разбирайтесь сами, так как эти люди, — и он указал на солдат, — подчиняются только коменданту крепости.

— Так покажите же им приказ монсеньора, — прогремел человек в маске, преграждая путь попытавшемуся уйти викарию.

Вздохнув, отец Густав развернул гербовую бумагу и сунул её под самый нос одного из стражников. В этот момент к нему подошёл человек в маске и громко спросил: