Сгоревший в усадьбе фон Веберов особняк наводил теперь такой ужас, что многие отказывались даже на пару миль приближаться к нему или проходить рядом. Однако по городу поползли слухи, что те смельчаки, которые всё же отваживались рыться на пепелище в поисках какой-нибудь дорогой, чудом уцелевшей вещицы, находили там черепа и кости людей. Каменный остов здания, конечно, остался, но весь почернел от копоти и не имел больше в оконных рамах витражей стёкол, лопнувших от высоких температур при пожаре. А в парке, по вечерам, горе поисковики замечали тени бродящих по нему существ, издающих зловещий и страшный вой.

Приезд специальной комиссии во главе с бургомистром, немного разрядил обстановку и теперь все ждали официального разъяснения от властей о тех таинственных исчезновениях и убийствах, которые так напугали население маленького, некогда тихого и спокойного городка.

Брюмер и Штольц несколько недель готовили материалы по делу о докторе Штанце. И с каждыми прошедшими сутками папка с его делом росла и пухла. Брюмеру удалось собрать и опросить почти всю прислугу доктора, кроме разве что итальянца Гвидо, успевшего покинуть город, и ещё одного человека, привратника, который по утверждению управляющего Хейно Грина: «Ну как сквозь землю провалился».

Хотя был и ещё один обвинитель, некий доктор Фридрих Брудер, давший письменные показания о том, как Штанц испытывал на его товарище, тоже докторе, некий таинственный эликсир, не прошедший должных проверок, и, в конце концов, убивший последнего.

Но больше всего надежд начальник жандармерии питал в отношении таинственного незнакомца, найденного ими в ту ночь, когда собирались арестовать Штанца. Вот уже больше трёх недель этот человек находился в церкви святого Бурхарда под неустанным присмотром монахов и солдат фон Майера.

Дважды Штольц приезжал сюда, чтобы допросить незнакомца, но тот упорно продолжал утверждать, что абсолютно ничего не помнит. Но время шло, народ и власти волновались и ждали развязки. Пришлось дать задание Брюмеру, получившему, временно, должность инспектора, сидеть возле этого человека и ждать, когда к нему вернётся память, чтобы не потерять ни минуты, если тот вдруг откроет им какую-нибудь страшную тайну или назовёт местоположение доктора.

Через почтовые сети, о поиске особо опасного преступника доктора Хенрика Штанца были оповещены власти почти всех городов страны. Давалось и его подробное описание. Так что дело начинало принимать широкий резонанс.

Брюмер очень был рад новой должности, хотя и понимал, что получил её только благодаря смерти своего наставника, учителя и начальника, Леманна. Однако это не удержало его от желания похвастаться своим назначением, хоть и временным (а вообще он очень надеялся, что ни что этого уже не изменит) перед своей возлюбленной, Ребеккой Либлинк. Но больше всего, он, конечно, желал расположить к себе её родителей. Отец девушки ни раз, громко заявлял, что его дочери давно пора выходить замуж и даже называл некоторых претендентов на её руку. Вот только в их списке не было места Брюмеру, а мелькали фамилии местных владельцев лавок и даже знатных домов. Сама же девушка благосклонно относилась к Брюмеру и часто, и по долгу, не без его стараний, конечно, проводила с ним вечера. Правда, частенько озираясь и косясь по сторонам, словно боясь, что её родители или их знакомые увидят её в обществе этого в сущности бедного и без должного рода, молодого человека. А один раз она даже одарила Брюмера лёгким воздушным поцелуем, когда он случайно, или намеренно, смотрел на окно её спальни. И хотя это было давно, молодой человек думал об этом жесте, как о чём-то большем, нежели об обычном дружеском выражении чувств с её стороны. Поэтому когда Штольц завалил его работой, Брюмер стал очень скучать по своей возлюбленной и невольно думать о ней гораздо чаще. Приказ же о временном переселении в церковь Святого Бурхарда окончательно оградил его от этих сердечных мук. Пришлось полностью сосредоточиться на своём новом задании, которое сводилось к тому, чтобы вести наблюдение за единственным свидетелем, дабы выудить из него хоть какую-нибудь полезную информацию о «достопочтимом» докторе Штанце.

Находясь в выделенной ему келье вторую неделю, Брюмер уже выучил почти все псалмы, которые пелись в храме по утрам и вечерам. А благодаря протекции Штольца его стол был всегда уставлен самыми разнообразными блюдами, многие из которых молодой человек и ни ел-то никогда. Хотя они и состояли в основном из приносимых даров часто зажиточных прихожан. Главный же электорат церкви питался куда скромнее.

Назвавшийся Жоржем Лабуле незнакомец жил за стенкой в соседней келье и обедал отдельно. Но Брюмер не раз замечал насколько разнился их стол. Монахи приносили незнакомцу лишь похлёбки и каши. Но тот, ничего — не роптал. Выходил Жорж Лабуле из своей кельи довольно часто, но прохаживался лишь до площадки у реки, и всегда сопровождаемый конвоем из двух человек. Они терпеливо ждали, пока их арестант насладится прекрасным видом на реку, и возвращались с ним обратно, провожая до дверей кельи. Странно, но незнакомец даже не выказывал никакого удивления или возмущения при виде эти двух вооружённых солдат, всегда находившихся рядом. Он подолгу задумчиво смотрел на них, словно пытаясь что-то понять, а затем так же задумчиво, продолжал проводить свой ежедневный моцион.

Брюмер давно заметил столь странное поведение незнакомца и часто с любопытством, откуда-нибудь со стороны, часами рассматривал его. У мужчины всё время брови были сдвинуты, лоб нахмурен, а взгляд убегал куда-то вдаль, как будто он действительно пытался что-то вспомнить, но никак не мог. Эти исчезнувшие воспоминания очень терзали его и накладывали на весь его облик бесконечную тоску. Тоску по тому, чего он пока и сам не знал.

Несколько раз Брюмер пытался заговорить с незнакомцем, но их разговор всегда резко обрывался на одном и том же месте. Со стороны это выглядело примерно так; Брюмер приветствовал мужчину, обменивался с ним любезностями, а затем резко подводил к главному:

— Так значит, вы сегодня себя чувствуете лучше? — спрашивал он.

— О, да! Намного! — радостно отвечал незнакомец, и лицо его просветлялось.

— Тогда скажите, что же вы делали в усадьбе доктора Штанца и кем вы ему приходитесь? — резко задавал следующие вопросы Брюмер, применяя известный полицейский приём внезапности, и надеясь, что на этот раз получит исчерпывающие ответы.

— Ах! — сразу восклицал незнакомец, меняясь в лице, и прикладывал к своему нахмуренному лбу ладонь. Затем разворачивался и просто уходил; склонив голову и о чём-то задумавшись. Оставляя при этом Брюмера в полной растерянности.

Хотя этим странности в поведении незнакомца не заканчивались. Находясь в церкви уже третьи сутки, Брюмер отчётливо слышал, как мужчина стонет и странно хрипит по ночам. А с падающим на пол кельи, через маленькое зарешёченное окно, первым золотым лучом солнца, Лабуле издавал кратный душераздирающий крик. И так он просыпался каждое утро.

На исходе четвёртого дня в церковь пожаловал посыльный из жандармерии. Он застал Брюмера тогда, когда тот наблюдал с крыльца за любующимся на реку незнакомцем. В переданной новому инспектору записке герр Штольц писал:

«Завтра состоится первое судебное заседание по делу о Штанце. Будут зачитаны обвинительные заявления и, обличающие его преступные дела, протоколы. Надеюсь, что ко второму заседанию ваш подопечный хоть что-нибудь, да вспомнит и хоть как-то поможет нам в этом трудном и путаном деле, потому как начнутся слушания показаний живых свидетелей и потерпевших. Очень надеюсь на вас и вашу компетентность. С нетерпением жду известий».

Брюмер вздохнул, отпустил посыльного, который так и не дождался ответного письма и, свернув листок, опять посмотрел на незнакомца. Тот сидел на берегу и, приложив подбородок к колену, поднятой на камень ноги, задумчиво смотрел на бегущую тёмную воду Майна. Лёгкий весенний ветер с неистовой силой трепал его светлые волосы. И окажись рядом с ним Тёрнер, он бы с радостью взялся за кисть и палитру, потому что только он бы смог перенести на холст то буйство и разнообразие красок, которое царило вокруг.