Я попытался закрыть ему рукой его рану, но всё было тщетно; его кровь продолжала нещадно сочиться даже сквозь мои пальцы, согревая их своим теплом. Я отчаянно стал кричать и звать на помощь. Но полицейские, словно не слышали меня и не появлялись. Наконец Алоис притянул меня к себе и едва слышно прошептал:

— Она. Она, ведьма, — и, приподняв руку, показал указательным пальцем куда-то вверх.

Я посмотрел в указанном направлении и обмер. Через дымку тумана, прямо у нас над головами, светились чьи-то зелёные глаза. И хоть странное явление длилось не больше секунды, меня обуял нечеловеческий страх. Однако это было только началом дальнейших ужасов. Как только глаза исчезли в тумане, раздался безудержный, злобный и жуткий хохот. Неистовый смех, принадлежащий женщине. Только не обычной женщине, а восставшей из самых глубин ада. Разносясь повторяющимся эхом, её хохот стал отдаляться от нас и вскоре совсем исчез, растворившись где-то в недрах густого леса. Лошадь моя окончательно взбесилась и если бы не была крепко привязана к ветке дерева, то наверняка оставила меня без спасительного и единственного средства передвижения.

Ругая вслух сгинувших полицейских, которых обвинял в предательстве и побеге, я вновь попытался поднять своего брата. И вот, когда мне это уже почти удалось, и я собирался сделать последний рывок, чтобы положить его на свою взмыленную от страха лошадь, раздался дикий и отчаянный человеческий вопль. Вместе с братом на руках я встал как вкопанный. Раздавшийся вопль очень напоминал недавний крик Алоиса; такой же резкий, громкий, но короткий, оборвавшийся на середине. А спустя какие-то секунды, послышался ещё один вскрик. Только уже с другой стороны.

Чувствуя, как ледяной холод пробежал по моей спине и сжал моё сердце с такой силой, что оно перестало биться, я положил тело брата на лошадь, залез следом за ним и что есть мочи воткнул в бока перепуганного не меньше меня животного шпоры. Но поездка моя оказалась не долгой. Проскакав, минут пять, я внезапно наткнулся на гуляющего коня. Оглядевшись по сторонам, я нашёл и его всадника. Несчастный лежал на земле без признаков жизни, и мне хватило даже одного беглого взгляда, чтобы рассмотреть на его шее такую же рваную рану, как и у моего брата. Только в отличие от Алоиса человек этот был мёртв, о чём говорили его синюшнее, искажённое ужасом лицо и скрюченное в неестественной позе тело.

Спешиваться не имело смысла, и я поехал дальше. Только проехав ещё немного, передо мной появилась другая лошадь и тут же, рядом, лежал ещё один труп.

«Значит уже двое», — подумал я, и опять, не разбирая дороги, помчался вперёд. Оставался ещё третий полицейский, их старший жандарм, и я очень надеялся, что не услышу его крика.

Проскакав по лесу, ещё минут десять, я, наконец, наткнулся и на него. К моей радости он был абсолютно живым и здоровым. Только стоял без своей лошади прямо посреди небольшой поляны и зрел куда-то в туман. Обрадованный этой встречей, напрочь позабыв, что ещё полчаса назад я проклинал их всех за предательство, я медленно подъехал к нему и потрепал за плечо. Мужчина резко обернулся и, не выказав никакой ответной радости от нашей встречи, приложил к своим губам указательный палец, призывая меня к молчанию. Затем протянул ту же руку вперёд и, указав мне направление, тихо сказал: «Там, выход».

— А вы? — спросил я его.

— Т-с-с-с, — вновь приложив палец к губам, прошипел он, и показал теперь рукой за мою спину. — А там, — прошептал он, — «оно».

Я медленно обернулся и остолбенел. Позади меня, в футах десяти, не больше, стояла обнажённая девушка. Я сразу узнал её. Это была та самая красавица, которую мы подобрали в лесу. Она молчала, и широко раскрыв свои глаза, наблюдала за нами.

— На вас имеется крест? — тихо поинтересовался у меня полицейский.

— Да, — ответил я, невольно приложив руку к груди, где с цепочки свисал серебряный крестик, подаренный мне моей крёстной матерью, ещё в детстве.

— Тогда у вас есть шанс, — сказал мужчина, удовлетворённо кивнув головой. — И оставьте этого бедолагу в лесу, — указал он рукой на брата, — ведь он уже умер.

Я вздрогнул и посмотрел на Алоиса. К сожалению, полицейский оказался прав, о чём свидетельствовали остекленевшие глаза брата и его затвердевшее тело. Но бросить его здесь, в лесу! Ни за что! Он не будет обглодан волками и прочими дикими животными. Я вывезу отсюда его тело и похороню, как подобает христианину. Как подобает нормальному человеку.

Заметив мой отрицательный жест головой, полицейский вздохнул и, хлопнув мою лошадь, громко сказал:

— Убирайтесь же отсюда милейший. Да поскорей. Путь я вам указал.

И видя, что я медлю, добавил:

— Я ненавижу игру в благородство. Вы не бросаете меня, а я сам остаюсь. Сам!

И он вновь ударил мою лошадь, только на этот раз так сильно, что она сорвалась и понесла меня в том направлении, куда указал полицейский.

И действительно, проехав совсем немного, я отчётливо различил между деревьев просвет и услышал журчание реки. Но как только я выскочил из проклятого леса на берег, позади меня раздался последний, жуткий и хриплый крик человека. В том, кто это был, я, к сожалению, не сомневался. Сразу за этим криком над лесом разнёсся и леденящий душу женский хохот, который потом ещё долго вторил мне вслед. Перекрестившись и направив свою лошадь в реку, через пару минут я без проблем форсировал её. Передо мной открылась равнина, а на горизонте показались шпили башен Святого Килиана. Никакого тумана здесь уже не было, а полуденное солнце быстро согрело меня. Боясь даже оборачиваться в сторону леса, я припустил, как мог, выбивающуюся из сил лошадь и вскоре, миновав проклятую усадьбу, фон Веберов, выехал на дорогу, ведущую в город. И вот я здесь. Перед вами.

Джекоб опустил голову и опять зарыдал.

— А где же ваш брат? — осторожно поинтересовался у него начальник жандармерии.

— Там, на лошади, — утирая слёзы, ответил молодой человек, и махнул рукой на окно.

— Что ж, похороним его, как положено, не переживайте, — нахмурившись и интенсивно покручивая ус, попытался успокоить юношу фон Майер.

В этот момент во дворе крепости опять раздался топот копыт, и послышались чьи-то крики.

— Герр Штольц здесь? — донёсся вопрос какого-то человека из коридора, заданный дежурившему у дверей караулу.

— Кажется, это по вашу душу, — сказал комендант, направляясь к открытым дверям, где через секунду возник человек в форме жандарма.

— Что случилось, любезный? — встав со стула, спросил у него Штольц и сделал шаг вперёд.

Жандарм отдышался и, вздохнув, ответил:

— Только что получено печальное, и я бы даже сказал ужасное известие.

— Опять!? — закатив глаза, воскликнул фон Майер, но заметив брошенный на него взгляд герр Штольца, тут же осёкся.

— Говорите, — попросил смутившегося жандарма начальник полиции.

— Час назад, в своём доме, найдено тело застрелившегося из собственного пистолета первого советника бургомистра, временно исполняющего его обязанности, Абеларда Вагнера.

Выпавшая из рук фон Майера кружка громко звякнула об каменный пол.

— А его жена? — не сводя с жандарма напряжённого взгляда, спросил Штольц.

— Обнаружена застреленной из того же пистолета в своей спальне.

Штольц вытер выступивший на лбу пот, медленно дотащился до стола и, взяв в руки бутылку с вином, стал с жадностью поглощать её содержимое.

19 глава

Жуткие события, захлестнувшие в последнее время Вюрцбург, сковали сердца его жителей безумным страхом.

Новость о самоубийстве первого советника и известие о смерти его жены (её убийство тщательно скрывалось властями) стали последними каплями, переполнившими чашу терпения народа. Город затих, словно всё его население вымерло. Нельзя уже было встретить спешащих по своим делам ремесленников или услышать громких разговоров торговцев на рыночной площади и весёлого заливного смеха детей во дворах. Только гулкий звон колокола зловещим эхом разносился над Вюрцбургом перед началом каждой службы в соборе, заставляя его жителей креститься и смиренно читать молитвы, направленные на защиту от той страшной чёрной неведомой силы, которая вот уже несколько месяцев правила здесь бал.