Когда наша группа нырнула в лес по этому, спасительному для нас пути, небо озарила вспышка восходящего солнца. Луна постепенно белела и отдалялась, звёзды растворялись в голубеющем небосводе, а дневной свет становился ярче с каждой минутой. Однако в лесу оказалось настолько темно, что нам это не сильно помогало. Огромные старые ели плотно закрывали своим лапником доступ золотым лучам пробивающего себе путь на небо солнца. И чем выше оно поднималось, тем сильнее нас начинал окутывать белый утренний туман. Сходящие проталины испарялись так интенсивно, что мы даже не заметили, как оказались в плотном молочном дыму. Насыщенный влагой воздух искрился и, оставляя на открытых участках тела капельки ледяной росы, заставлял нас дрожать и стучать зубами от пронизывающего насквозь холода.

С трудом разбирая дорогу, которая становилась всё уже, постепенно превращаясь в обычную лесную тропу, мы, наконец, решили остановиться.

— Странно, совсем не слышно пения птиц и других, привычных, человеческому слуху, звуков просыпающегося леса, — заметил один из полицейских.

И мы все с ним согласились. Лес молчал, и от этого молчания становилось не по себе. Тут между нами возник диалог, двигаться ли дальше или возвращаться.

— Мы даже не знаем, поехал ли Штанц по этой дороге, или по какой другой. Лучше вернуться, пока мы не заблудились и окончательно не замёрзли, — вынес предложение старший жандарм.

Очень не хотелось признавать это, но он был прав. Ведь с тех пор, как мы въехали в лес, никто из нас больше так и не увидел впереди Штанца и ни до кого из нас ни разу не донеслись звуки его скачущей лошади. И это несмотря на такую глушь. Да и от сырой одежды и холода, начинали уже коченеть все члены. В общем, мы единогласно приняли решение возвращаться и развернули своих лошадей в обратный путь.

Однако вскоре выяснилось, что тот полицейский всё же накликал на нас беду, и мы каким-то образом потеряли свою дорогу. Лес становился угрюмее и темнее, а деревья уже с трудом позволяли протискиваться среди них. И тут, в начинающем уже чуть рассеиваться тумане, мой брат заметил у упавшего дерева человеческий силуэт. Поначалу, было не ясно, что это, обман зрения или всего лишь коряга. Но подъехав ближе, мы все увидели сидящую на земле и прислонившуюся к стволу упавшей огромной ели, прекрасную девушку.

— Да-да, девушку, — повторил молодой человек. — Откуда она здесь взялась, и что тут делала, мы даже не могли предположить. Но ещё большее удивление у нас вызвала её нагота. Девушка была абсолютно голой, — и, смотря в одну точку, словно вновь увидел её, молодой человек тихо добавил, — но, очень прекрасной. Прекрасной.

Закрыв на мгновение глаза, и чуть помолчав, он продолжил:

— Все мы сразу спешились и ринулись к ней. Первым скинул с себя плащ мой брат. Аккуратно положив её на него, и укутав, мы склонились над ней. Но девушка, по-прежнему не подавала никаких признаков жизни. Алоис приложил к её прекрасной пышной груди своё ухо и стал слушать сердце.

— Оно не бьётся, — с сожалением сказал он.

Это было очень странно, так как тело девушки не одеревенело и не посинело, как у покойницы. И мы решили, будто сердце стучит настолько слабо, что его просто не слышно.

Теперь встал вопрос, что делать дальше. Наши лошади начали вести себя очень беспокойно и так и норовили сорваться и убежать. Что их так напугало, пока было неясно, но нести девушку на руках мы не могли. Тем более мы ещё сами не знали обратной дороги, а вокруг нас глухой стеной простирались только разлапистые пушистые ели. В конце концов, с трудом успокоив лошадей, мы всё-таки водрузили девушку на кобылу моего брата. Она оказалась самой смирной.

И тут началось. По первости странные звуки стали доноситься из далёких глубин леса. Но затем они быстро приблизились и уже через каких-то пару минут обступили нас со всех сторон, взяв в плотное кольцо. Мёртвый лес ожил. Только не прекрасное пение птиц или крики животных воскресили его, а страшный и жуткий визг каких-то существ. Зашумели верхушки елей, жалобно заскрипели раскачивающиеся стволы, зашуршали и захрупали их ветви; словно кто-то невидимый нашему глазу прятался за ними, перемещаясь от дерева к дереву и внимательно следя за нами. Слившись в одну безумную какофонию, эти звуки так сильно напугали нас, что мы мигом запрыгнули на своих лошадей и, не разбирая дороги, помчались через лес напролом. Алоис конечно немного отстал со своей ношей и ехал последним. Но я периодически оглядывался и сбавлял темп своей лошади, если видел, что он уже далеко позади.

Звуки же, появившиеся так неожиданно, не прекращались и продолжали сопровождать нас на протяжении всего пути. А вскоре к ним добавился и волчий вой. И смотря по сторонам, я стал замечать периодически вспыхивающие дьявольским красным огнём чьи-то глаза. Были ли это глаза волков или кого-то другого, я не знаю. Но такого панического страха, охватившего нас всех в одну секунду, я не испытывал никогда.

— Мальчишка! — закричал на него, не выдержав нахлынувших эмоций, фон Майер. — Да вы просто сборище трусливых зайцев, а не мужчины! Испугаться каких-то волков, да к тому же днём. И так спокойно об этом рассказывать. И кому? Нам! Вашим начальникам! Командирам! Мужчинам, не знающим, что такое страх!

Герр Штольц решил не вмешиваться и ждал, когда комендант выскажет своё возмущение. Но как только он замолчал, Джекоб продолжил:

— Зря вы так ругаетесь, — покачал он головой. — Вы там не присутствовали, и поэтому не можете даже представить, что там началось.

— Мальчишка! Он ещё будет мне…, — комендант так и не договорил, потому что начальник полиции схватил его за руку и, приложив к губам палец, призвал к молчанию.

— Продолжайте, дружище, — попросил он Джекоба, и протянул ему очередной стакан с вином. Но юноша на этот раз вежливо отказался.

— Несмотря на зачавшийся день, туман так и не рассеялся. А по мере нашего продвижения мне даже показалось, что он наоборот усиливается и всё плотнее начинает обступать нас. Я уже едва различал своего брата и скачущих впереди жандармов. И в какой-то момент, обернувшись назад, вовсе не увидел Алоиса. Остановив свою лошадь, я подождал пару минут, и так и не дождавшись его появления, решил поехать обратно, прямо ему навстречу. Но, вскоре, совсем потеряв ориентиры для дальнейшего продвижения, стал громко выкрикивать его имя.

Однако брат не отзывался. Только сопровождающий нас шум (вой, жуткие стенания, рёв, свист) продолжал нарастать и давить на слух и психику. По сходящему светло-серому снегу забегали причудливые странные тени, совсем не похожие на силуэты деревьев. Они как чёрные кляксы, то расползались, грозясь поглотить тебя, то исчезали, но появлялись вновь. И вдруг, всё стихло. Резко, быстро и неожиданно. Лес словно умер. Ни одного движения, ни одного шороха. Проехав ещё чуть вперёд, моя лошадь внезапно встала на дыбы и дико, безумно заржала. Вцепившись ей в гриву, я с трудом удержался в седле. И тут раздался человеческий крик, не менее безумный и жуткий, чем ржание моей лошади. Но я узнал его! Узнал родной голос моего брата!

Крик был не долгим и прекратился так же быстро, как и возник, будто кричавшему человеку резко закрыли рот рукой. Подстегнув упирающуюся изо всех сил лошадь, я всё-таки заставил её поехать в направлении этого крика. Проехав совсем немного, я услышал стоны. Человеческие стоны.

Спешившись, я стал шарить глазами в плотном тумане и чуть не споткнулся о распластанное на земле тело брата. Алоис лежал на спине с широко открытыми глазами и надрывно стонал. Упав на колени, я приподнял ему голову и тут же заметил расстёгнутый ворот его мундира. Меня смутило, что пуговицы ворота были вырваны, как говорится, с мясом, а на шее, сбоку, зияла глубокая рваная рана, из которой потихоньку сочилась ярко-красная кровь. Капая на талый снег, она оставляла на нём тёмно-бурые пятна.

Ни его кобылы, ни подобранной нами девушки рядом не было. Схватив брата за плечи, я попытался его поднять, но у меня не хватило на это сил. Зарыдав от страха и отчаянья, я стал трясти его и умолять сказать хоть слово. В ответ он лишь стонал и ещё шире открывал свои глаза, смотря куда-то в небо. Что-то ужасное и сильно пугающее для себя видел он там.