Проследив за взглядом первого советника, Штанц усмехнулся.
— Нет-нет, — поводил он указательным пальцем, — вам нельзя. Помните?
Вагнер перевёл взор на Штанца, и в его сознании тут же возникла вспышка из далёкого детства. Он словно опять хлебнул холодной воды из Майна. Но только он опустил глаза в пол, как вспышка исчезла.
— Я не понимаю, каким образом этот кошелёк может быть связан с вашим слугой? — спросил он, сглатывая слюну. — Ведь ваш слуга, кажется итальянец, а…
— Ах, что вы! — опять резко перебил Вагнера, доктор. — Я имел в виду совсем не его. Я говорил о своём личном слуге, Бенгсби, — и Штанц опять пристально посмотрел в глаза первого советника, выпустив в потолок, струю синего дыма.
— Но при чём здесь он? — расширив зрачки от волнения, спросил Вагнер. — Объясните же! — развёл он руками.
— Тогда слушайте, — вздохнув, сказал Штанц, и откинулся на спинку кресла, устремив взгляд в потолок, словно пытаясь вспомнить каждую деталь тех далёких событий.
История Бенгсби
— В 181. году я посетил славный город Лейпциг. А приехал я туда из Праги по приглашению ректората Лейпцигского университета, и главным образом при протекции бургомистра города Карла Мюллера. Мне было предложено прочитать курс лекций на медицинском факультете университета по разнообразию хирургических методик и важности трепанации черепа после травм. Так же меня попросили провести несколько бесплатных занятий по ботанике и естественным наукам в новой школе для детей из небогатых семей. За что жители Лейпцига должны быть бесконечно благодарны, своему бургомистру просветителю.
Мне выделили комнату в хорошем доме возле университета, и даже оплатили питание в местной таверне. И вот, однажды вечером прогуливаясь по городу, моё внимание привлёк голосящий шум толпы, доносившийся почти из центра. Поспешно прошагав пару улочек, я оказался на Рыночной площади, которая, несмотря на сгустившиеся сумерки, была вся освещена огнём уличных фонарей и почти до отказа забита людьми.
Оказалось, в это время там проходило представление кочевых артистов цирка. По краям площади воздвигли несколько палаток, где дети и их родители могли поучаствовать в разных играх, а в центре, выступали акробаты и дрессированные животные. Ажиотаж стоял неимоверный. Кстати, я не сказал, что все циркачи были цыгане. Да-да, самый обыкновенный табор расположился на главной городской площади и давал цирковое представление. И надо отдать им должное, весьма неплохое. До определённого момента, — тут Штанц кашлянул и замолчал.
— Что значит до определённого момента? — решил уточнить Вагнер, насторожившись.
В отличие от доктора, он крепко держался за подлокотники кресла и, подавшись немного вперёд, старался не упустить ни одного слова из рассказа Штанца.
— Я наблюдал за всем этим со стороны, взобравшись, как и многие, на приступок стоящего у площади здания. Меня поразило, что многие зеваки держали за своими плечами чем-то набитые котомки и мешки. И только мне вроде уже всё это наскучило, как все артисты цирка резко разбежались по палаткам. Даже увели зверей, и вышедший главный Баро (большой цыг.), сообщил, что сейчас будет что-то особенное, а маленьких детей и впечатлительных зрителей, он просит покинуть площадь. Заинтригованный, я решил задержаться.
Наступила тишина. И вдруг, на центр площади цыгане выкатили повозку, в которой стояло что-то большое, накрытое аляпистым полотном. Люди замерли, и, судя по донёсшимся до моего слуха словам и фразам, уже знали, кто там находится. Я так понял, данное представление повторялось уже не одну ночь.
Интрига сохранялась не долго. Один из цыган подошёл, и сильным рывком сдёрнул полотно. Моим глазам открылась большая клетка. В ней кто-то сидел. Но разобрать кто, оттуда, где я стоял, не представлялось возможным. Тогда я спрыгнул с приступка, и стал нагло прорываться через внезапно заголосившую толпу вперёд. Пока я дошёл до ограждений из обычной протянутой по периметру площади верёвки, клетку открыли и вывели из неё на цепном поводу невысокого, сгорбленного и весьма уродливого человека. Бедолага смотрел испуганными глазами на озверелую и гукающую толпу и безудержно, как зверь ревел.
Вот теперь-то я понял, для чего у многих людей были взяты с собой котомки. Правда людьми, в понимании Диогена, как разумных и сострадающих ближнему, этих существ назвать было нельзя. Народ стал доставать из мешков и сумок фрукты и овощи, и даже какие-то объедки и кидаться ими прямо в это безобидное, хоть и обезображенное создание. Несчастный ревел всё громче пытаясь уворачиваться от летящих в него предметов, а толпа всё звонче ликовала, и некоторые даже дозволяли бросать в него огрызки своим детям. К сожалению, я не мог остановить данное безумие, силы были не равны. Но решил, во что бы то ни стало, дождаться, когда всё это закончится и серьёзно переговорить с цыганами. Хотя и понимал, насколько это опасно.
Народ успокоился только тогда, когда полностью опустошил свои мешки и сумки. Цыгане затолкали бедолагу обратно в клетку и увезли в темноту ночи, туда, где располагался их табор. Несколько цыганок и их маленьких детей стали быстро оббегать с подносами для сбора денег собравшихся зрителей. Кто-то ничего не давал, а кто-то кидал даже серебряные монеты.
Подождав пока опустеет площадь, я двинулся к их кибиткам. А проходя через место представления с изумлением заметил, как все цыганские дети собирали в холщовые мешки разбросанные овощи и фрукты. Да так быстро, что через пять минут слой объедков уже полностью исчез с мощёной площади. Зайдя в месторасположение их лагеря, я увидел, как всё это перекочевало в кормушки для лошадей и даже пары верблюдов. Тогда-то мне и стало понятно, для чего цыгане устраивали это представление. Они просто пытались прокормить имеющихся у них животных. Хотя оправдания в дозволении издевательств над тем несчастным, пусть хоть и ради доброго дела, я им не находил.
— Господину что-нибудь угодно? — вдруг поинтересовался подбежавший ко мне цыганёнок, хитро прищурившись.
Моя рука невольно легла на пояс, где висел кошелёк.
— Мне нужен ваш Баро, — ответил я.
Мальчишка схватил меня за руку и повёл к огромному костру, вокруг которого сидело несколько стариков. Он им что-то сказал, (цыганский, я, к сожалению, не знаю) и быстро убежал в темноту. Меня начали расспрашивать, зачем я здесь. Объяснив им, что я доктор и имею чисто научное желание познакомиться с их существом в клетке, меня чуть не подняли на смех. Правда потом ко мне подошёл самый старый из них цыган и посмотрел мне прямо в глаза. А так как я имею навыки магнетизма, пусть и не такие как Сен-Жермен или Кольмер, то взгляда я не отвёл и даже показал свою внутреннюю силу. Старик затрясся, выстроив между нами невидимую преграду, и приказал отвести меня к клетке. Похоже, эти цыгане действительно обладают магией, и не просто так у большинства людей вызывают суеверный страх. Вновь появился тот же мальчишка и, взяв меня опять за руку, повёл в самую отдалённую часть их лагеря. Здесь, возле телеги с клеткой была разбита ещё одна палатка.
— Шувани хочет поговорить с тобой, — сказал он, поднеся палец к губам, и быстро убежал обратно к костру.
Его отдалённое зарево всё же осветило немного клетку, и я приблизился к ней вплотную, чтобы получше рассмотреть заключённое туда существо. Бедный малый истекал от попавших в него объедков и, завалившись на бок, молча смотрел на меня. Похоже, он так устал, что не хотел вставать. С близкого расстояния его облик был не так и страшен. Кроме глубоких морщин, ничего сверхъестественного я на нём не увидел. Обычный человек, только горбатый, с неправильным развитием тела. Просто его густая, видно никогда не стриженная шевелюра, и неухоженная борода, закрывали ему большую часть лица, и воображение людей невольно рисовало чудовище. Глаза этого человека светились как голубая лагуна, но, как следствие физиологических нарушений и неправильного питания, из приоткрытого рта, разносилось тяжёлое, немного зловонное дыхание.
