— Подойдите сюда, — подозвал его к себе доктор Штанц.
Рихтер обернулся и увидел, что Штанц держит в руках стеклянную колбу с деревянной пробкой. Сосуд был наполовину заполнен жидкостью ярко-красного цвета. Рихтер подошёл и взял колбу из протянутой руки доктора.
— Что это? — спросил молодой человек, рассматривая жидкость на свет, излучаемый загадочными шарами.
— Это и есть субстанция вечной жизни, — ответил Штанц. — Или если хотите, эликсир молодости.
— Кажется, вы такой же давали почтенному герр Штроделю?
— Тот, что я давал герр Штроделю, был лишь частичкой этой субстанции, добавленной в вино, — сказал Штанц. — Вы же держите сейчас, его основу.
— Всё это предвосхищает, доктор, — сказал Рихтер, открывая колбу и водя над поверхностью сосуда носом, — но важны результаты исследований. Вы их проводили?
— К сожалению, у меня не было ещё такой возможности, — ответил Штанц.
— Но без них, вам никогда не узнать, достигли ли вы своей цели и действительно ли эта жидкость, является тем самым лекарством от старости, — заметил Рихтер, странно морща лоб. — Вообще, честно говоря, ваш эликсир и по виду, и по цвету, и по запаху, напоминает человеческую кровь.
— Это она и есть, — с серьёзным видом, торжественно ответил Штанц, сверкнув при этом глазами.
Молодой человек заткнул колбу и отшатнулся от доктора, сделав шаг назад.
— Но вы же сказали, что это эликсир молодости, — пролепетал он испуганно.
— И молодости, и новой жизни, — ответил Штанц, не сводя с молодого человека взгляда. — Разве ни кровь является тайным источником жизни на земле? Жизнь и кровь тесно взаимосвязаны между собой — это открыли ещё древние учёные. Недаром, в те далёкие времена после сражений победители поглощали кровь своих повергнутых врагов, считая, что вкушают их жизненные силы, храбрость, и тем самым дарят себе долголетие. Древние охотники, видя, как вытекающая из раненного ими животного кровь уносит с собой его жизнь, считали обязательным ритуалом употребить из них этой красной жидкости, несущей им, по их мнению, силу убитого трофея. А чтобы отвести от себя злых духов, задабривали их, принося им кровь в жертву. Договора, братания, торжественные клятвы многие народы мира скрепляли между собой либо смешиванием крови друг друга, либо её поглощением. А древние египтяне, чтобы спасти себя от порчи и несчастий натирали кровью своё тело. В этих книгах содержатся подтверждённые опытами и вековыми наблюдениями знания о жизненно-важном значении крови, переписанные с табличек ассирийцев, вавилонян и папирусов египтян.
Штанц подошёл к полкам с книгами, взял один из талмудов, потряс им перед самым носом Рихтера, и сказал:
— Вот метафизика Галена, — поставив талмуд на место, он вытащил следующий, — а вот — воззрение древних учёных Китая.
— Простите, но я имел возможность лишь немного изучить Гарвея, Пеке и Мальпиги, — растерянно сказал Рихтер, никогда даже не слышавший, не о вавилонянах, не, тем более, об ассирийцах.
— Но вы сильно устарели, мой друг! И как только с такими познаниями вам удалось защититься? Работы этих мужей науки я тоже читал, — махнув небрежно рукой, ответил Штанц. — Они лишь научно доказали и изложили на бумаге в современной интерпретации, понятной широким массам учёных наших дней, то, что было открыто задолго до их рождения; и ассирийцами и египтянами и тибетскими ламами.
Иоганн Рихтер смотрел на Штанца с замешательством и недопониманием. Он, видевший до сих пор в докторе настоящего учёного, которому подвластны химические формулы и знания всех известных, связанных с медициной наук, открывал его сейчас для себя с совсем другой стороны. Молодой врач никак не мог понять, как, в человеке, обладающем невероятными способностями к лекарскому делу, могут уживаться подобные противоречия. С одной стороны Штанц мог бы сойти за настоящего учёного, но с другой, в нём появилась эта непонятная для Рихтера вера в метафизику и даже мистику, что для человека с такими знаниями должно было быть противоестественно.
— Кровь — это жидкая ткань, необходимая для организма и непрерывно циркулирующая в его сосудах, — продолжал Штанц, после секундной передышки. — Я уж не говорю о создании гомункула, жизнедеятельность которого так же абсолютно невозможна без крови.
Вот тут для Рихтера пошла уже непознанная для него информация. Кто такой гомункул и из чего он состоял, молодой доктор представлял себе очень смутно.
— Я не открою вам пока секрет той жизненной субстанции, которую вы держите, — сказал Штанц учтиво, — но в этом сосуде не чистая человеческая кровь. Сюда добавлены некоторые секретные ингредиенты, открытые и добытые мной в результате многолетних собственных опытов путём проб и ошибок. И, если мои опыты на основе науки о веществах показали верные результаты, то эта жидкость обладает всеми необходимыми для истощённого и изжившего себя человеческого организма, восстановительными и регенеративными свойствами.
Доктор Штанц резко развернулся, и, подойдя к дальней стене помещения, открыл в ней малоприметную дверь. Она была сделана из железа, но покрыта побелкой, как и стены.
Сильно наклонившись, чтобы не удариться об верхний косяк, Штанц нырнул в плотную темноту другого помещения, из которого резко потянуло мертвенным холодом, и, пробыв там не более пары секунд, появился вновь. На большом металлическом подносе он вынес из таинственной тёмной комнатки несколько стеклянных банок.
Поставив поднос на стол, он жестом руки подозвал весьма удивлённого Рихтера.
— Что это? — рассматривая содержимое банок, поинтересовался молодой человек.
В тёмно-бурой жидкости, залитой в банки, что-то лежало, только из-за её цвета было невозможно распознать, что именно.
— Это некоторые человеческие органы, — спокойно ответил Штанц. — Печень, селезёнка, почки и даже есть сердце.
Рихтер резко отшатнулся и изменился в лице. Внимательно наблюдающий за его реакцией доктор Штанц, ухватил молодого человека за рукав пиджака.
— Где же вы их взяли? — с трепетом, проглатывая тугую слюну, спросил осторожно Рихтер.
— А я не ожидал от вас такой реакции, — сказал Штанц, поправляя усы. — Ведь вы доктор и не должны пугаться подобных вещей. Успокойтесь, эти части тела мне достались не от живых людей, а их родственникам, убитым горечью потери близкого человека, было не обязательно знать, что в погребаемых ими покойниках отсутствуют некоторые органы. Хотя многие из них и могли бы ещё послужить заменой больных или разлагающихся внутренностей у живых людей. Я же для своего эксперимента помещал в сосуды лишь не совсем здоровые части человеческих внутренних органов. Но пусть их история останется моей маленькой тайной, — широко улыбаясь, закончил свою речь Штанц.
Несмотря на стоящий в помещении холод, молодой человек достал из кармана большой носовой платок и вытер им со лба крупные градины выступившего пота.
— И каковы результаты опытов? — задал он вопрос Штанцу, не без интереса разглядывая содержимое банок.
— Они поразительны, дорогой коллега, — ответил Штанц. — Например, поражённая эрозией печень, извлечённая скорей всего из тела человека, любящего при жизни приложиться к бутылке спиртного, начала свою регенерацию по истечении всего пары часов. То же касается и некоторых других органов. Правда у селезёнки и почек, этот процесс проходил гораздо медленнее, пока я не увеличил в эликсире концентрацию порошка из безоарового камня и мумиё.
— Мумиё? — встрепенулся молодой человек. — У вас есть настоящее мумиё? И как же оно выглядит? Обладает ли оно действительно теми свойствами, которые ему приписывали Авиценна и Аристотель? — моментально засыпал он Штанца вопросами.
Доктор усмехнулся, опять прошёл в скрытую комнату, играющую своего рода роль погреба предназначенного для сохранности лекарств и человеческих органов, и вынес оттуда большой восточный медный кумган, с рельефными узорами и художественной гравировкой. Открыв его маленькую крышечку, он поднёс сосуд к глазам Рихтера. Тот заглянул внутрь кумгана и увидел в нём чёрное вещество, похожее на затвердевшую грязную жижу, только источающую тонкий, великолепный, доселе незнакомый ему аромат, чем-то напоминающий церковные благовония.
