— Да-да, конечно. Я восхищён вашими познаниями в медицине, — откровенно высказал своё мнение молодой человек, засучивая рукава рубашки и подходя вслед за Штанцем к чану с водой. — Все мои знания, которые я получил в университете, просто ничто в сравнении с вашими методами лечения. Они новы, они нетрадиционны, они действенны.
— Видите ли, основная масса докторов консервативна и, к сожалению, они даже не пытаются увеличить тот багаж знаний, который им дал университет, — объяснил Штанц, открывая фрамугу окна и впуская небольшой поток чистейшего воздуха. — А что касается лавра, ладана и иных благовоний, то у вас на городском рынке имеются их неплохие поставщики. Я могу назвать вам фамилии сразу нескольких лавочников, постоянным клиентом которых являюсь с самого моего приезда в Вюрцбург. Ведь без помощи этих травников мне не из чего было бы создавать свои чудодейственные лекарственные микстуры и порошки. Если же мне необходимы более сложные химические составы веществ, то я обращаюсь прямиком в ваш университет, на кафедру химии, где меня тоже уже неплохо знают и никогда не отказывают.
Из-за обилия светильников и сосудов с чадящими благовониями в помещении стоял приторный и удушливый смог, который после открытия створки окна тут же устремился лёгкой вьющейся сизой лентой на улицу.
Заняв место в небольшом кресле, доктор Штанц продолжил свою речь:
— Не многие наши коллеги стремятся открыть или познать что-то новое, считая, что другие учёные мужи древности, от имени которых они благоговеют, — он потряс ладонями, — сделали это уже за них. Хотя по современным меркам и знаниям, многое в трудах тех учёных, кажется теперь конечно не просто заблуждением, а откровенной глупостью. Но это издержки времени. И сегодняшние достижения в самых значимых науках нашим потомкам когда-нибудь также покажутся слишком ма́лыми и недостаточными. Ведь настоящие доктора, это ещё и учёные, посвящающие всю свою жизнь выбранной ими профессии и никогда не прекращающие пополнять багаж собственных знаний.
— Но ведь это не каждому дано, — заметил молодой Рихтер, вытирая руки полотенцем и тоже садясь на стул.
— А тем, кто не желает всю жизнь учиться и искать, вообще в нашей профессии делать нечего, — резко ответил Штанц. — Медицина — это наука, которую нужно познавать и в которой умный человек всегда откроет что-то новое. Любой лекарь должен стремиться к этому, иначе из него ничего не выйдет. Сколько раз, путешествуя даже по Европе, наиболее просвещённой, в области медицины, чем весь остальной свет, я наблюдал докторов мучающих и убивающих своих пациентов бесконечными кровопусканиями. До сих пор использующих жуткие колотушки, которые не применяли даже египтяне, и травящие несчастных больных снадобьями с примесью свинца и ртути, убивающими даже самый крепкий человеческий организм. Я уже не говорю о несоблюдении элементарной гигиены при проведении кровопусканий и даже более сложных операций. Сколько бездарей и неучей среди нашей братии. Но для того, чтобы медицинский факультет выпускал учёных, а не лекарей, необходимо полностью менять нынешние университетские методы обучения. Обязательно добавляя такие предметы, как химия и физика, математика и ботаника, тем самым расширяя познания людей об окружающем их мире.
Многие, отучившись, идут по пути неверному, но зато придерживаются полученных ими знаний и не отступают от традиционных методов ни на шаг; не изучая болезнь, не вникая в её источники и саму суть. Истинный же лекарь должен учиться всю свою жизнь и хотя бы пытаться познавать что-то новое. Стремиться стать очередным Парацельсом или Амбруазом Паре, Робертом Бойлем или Лораном Лавуазье. Все их научные трактаты имеются и в моей библиотеке, а многие их опыты удалось повторить и мне, и извлечь из них немалую пользу для себя.
— Я был восхищён методами вашего лечения, а теперь восхищён вашими словами, которые смело можно записать на заглавной странице всех известных медицинских справочников, как напутствие будущим докторам, — сказал Рихтер, не сводя с доктора Штанца глаз и впитывая каждое слово, сказанное им.
— А вы сами, похоже, уже многое познали и открыли для себя и других, — заметил он.
— Что-то может быть и познал, но вот значимых открытий ещё не сделал. Я лишь пока стою на пороге этого.
— И что же вы хотите открыть? — живо поинтересовался Рихтер, и, улыбнувшись, предположил, — философский камень?
— К сожалению или счастью, его создали ещё задолго до меня, — с серьёзным видом ответил Штанц. — Но вот понять истинное предназначение ребиса, дано далеко не каждому.
Наступила минута тишины. Рихтер не знал, расценивать ли ответ на его вопрос как шутку или принимать всерьёз.
— Я раскрою вам одну тайну, — подавшись немного вперёд, более тихо проговорил Штанц, — я уже почти создал эликсир вечной жизни.
На губах Рихтера поначалу заиграла кривая улыбка, но после того, как молодой человек заметил невероятную серьёзность доктора, эта улыбка исчезла и вместо неё, на его лице возникло выражение недоумения и замешательства. Хотя он слышал, и даже не раз, о ползающих по городу слухах о якобы чудотворных способах лечения доктора Штанца. Но вот сам лично, ассистируя ему уже не один день, он ещё ни разу не видел подобных чудес. Доктор Штанц хоть и был человеком загадочным, умным и начитанным, никогда при нём не проявлял себя как какой-то чародей. Рихтер видел лишь инновационные методы лечения и безграничные знания, которыми обладал Штанц, и вот, тот вдруг ему сообщает об эликсире жизни. Даже теперь, зная возможности доктора, Рихтеру с первого раза было трудно в это поверить. Все же те сеансы, которые провёл Штанц на своих раутах и свидетелем которых молодой человек стал лично, Рихтер расценивал лишь как желание доктора поразвлечь гостей.
Только что речь шла о знаниях, науке и медицине, и вдруг, возникает информация о чудодейственном эликсире, о котором можно прочитать лишь в тайных доктринах, не имеющих, как правило, ничего общего с истинной наукой.
— Вы говорите серьёзно? — решил переспросить Рихтер.
— Абсолютно, — ответил Штанц, вставая с кресла. — Пройдёмте в мою лабораторию, — и широким жестом руки он пригласил Рихтера идти за собой.
Отворив маленькую дверь под лестницей дома, доктор снял с крюка висевший рядом фонарь, зажёг его и нырнул в тёмный проём. Рихтер последовал за ним. По деревянным скрипучим ступенькам они спустились в подвальное помещение, настолько просторное, что горящий за закопчёнными стёклышками фитиль фонаря не смог осветить его полностью. Штанц подошёл к расположенной напротив ступенек железной двери и с большим усилием открыл её. Так они вошли в его лабораторию.
Несмотря на одно очень маленькое узкое подвальное оконце, расположенное где-то под потолком, здесь было светло. Несколько подвешенных стеклянных шаров с клубящимся внутри паром, исходящим от небольшого количества залитой в них жидкости, освещали комнату не ярким, но приятным светом. Что это за субстанция и благодаря чему в ней происходила такая реакция, Рихтер не представлял даже несмотря на свои обширные познания в химии.
В центре помещения стоял огромный стол, сплошь уставленный ретортами, колбами и мензурками. По зажатым в штативах стеклянным трубкам текла бурлящая жидкость, постоянно меняющая цвет. Пройдя долгий путь, она стекала маленькими, но частыми каплями в поддон, из которого благодаря наклону, вновь возвращалась в трубки и делала очередной оборот.
Несколько стеллажей с книгами, стеклянными банками наполненными порошками разного цвета, и даже черепа каких-то животных, опознанных Рихтером, как собачьи и лошадиные, придавали комнате вид лаборатории настоящего учёного.
В воздухе витало столько запахов, что обоняние молодого человека было не в силах их все распознать. В свой первый визит сюда многое для него осталось незамеченным и вот теперь, при более детальном осмотре комнаты, Рихтер осознал всю мощь и силу знаний доктора Штанца.
Молодой человек подошёл к стеллажам с книгами, желая посмотреть какими же научными трактатами пользуется доктор, но среди находящихся здесь экземпляров не нашёл ни одной книги на немецком или хотя бы латинском языке. Имелись чьи-то труды на греческом и арабском языках, эта письменность ему уже встречалась в библиотечных изданиях университета. Но в отличие от них, находящиеся у Штанца папирусные свитки, похоже, являлись оригиналами. Вот только Рихтер не читал, не по-гречески, не по-арабски. Зато он узнал современное издание на французском языке: «Элементарный трактат по химии», написанный Лавуазье. В книге находилось множество закладок из бумажных лоскутков, в местах которых Рихтер обнаружил отредактированные рукой Штанца формулы, словно учитель исправил ошибки в проверочной работе своего ученика.
