— Самим кронпринцем? — переспросила удивлённая девушка, садясь за стол рядом с отцом. — Но этого не может быть?

— К сожалению, это так, — серьёзно ответил граф. — Я сам видел этот приказ.

— Но за что же вас было задерживать?

— После сегодняшнего разговора с королём, я подозреваю, что принц заключил меня под стражу из-за моих обещаний написать его отцу, — вздыхая, ответил граф.

— Его отцу? Вы угрожали Людвигу, что расскажете королю о моём положении? — спросила девушка с дрожью в голосе, сменившей радостные нотки от встречи с отцом.

— Прости, но у меня не было выхода, — ответил граф, наливая себе вина. — Но сегодняшний приезд короля и его разговор со мной, расставили всё на свои места. А за то, что ты написала королю письмо, честь тебе и хвала, доченька. В противном случае не известно, сколько бы я ещё просидел в крепости. Знаешь, в помещениях там у них довольно холодно.

— Вы не понимаете, что унизили меня? — плача, спросила Брунгильда.

— Это чем же? — опрокинув в себя бокал, спросил граф. — Если ты думаешь, что я рассказал королю о твоей беременности, то ты ошибаешься. Это сделал сам Людвиг, когда король надавил на него. Видимо известием об этой новости он и пытался оправдать перед королём моё заключение в крепость. Так чем же я мог унизить тогда тебя, дочь моя? Чем?

— Тем, что у любой девушки должна быть гордость, — утирая слёзы и задирая подбородок, ответила Брунгильда. — Да, принц отверг меня, но я не буду из-за этого унижаться и бросаться к ногам короля, чтобы он заставил его жениться на мне. Тем более что это претит государственным интересам.

— Тьфу, холодное, — выругался граф, бросая обратно в тарелку, кусок откусанного им только что, жареного мяса. Вытерев губы, он вновь глотнул вина и, посмотрев на дочь, сказал, — Так я и хотел, чтобы мы не лишились чести и уважения.

— Но каким образом? Как вы связываете, отец, эти понятия, с выданной вам на содержание моего ещё не родившегося ребёнка бумагой.

— Как твой отец, я желал, чтобы тебе назначили пожизненное содержание и дали возможность достойно воспитать твоего ребёнка. И, слава Богу, наш король оказался намного достойнее своего сына. Если честно я даже опешил, когда он со своей свитой посетил крепость.

— Боже, отец, как стыдно, — закрывая лицо руками, проговорила девушка.

— Ничего не стыдно, — возразил граф. — Зато теперь, твоё будущее для меня представляется более перспективным, чем у девушки родившей бастарда. Извини, но этого я позволить тебе никак не мог. Теперь же, после того, как ты родишь, и ребёнку исполнится год, ты будешь получать достойную сумму на его содержание и воспитание. Бумага, подписанная самим королём, находится у меня. А так же он обещал найти тебе достойную пару. Так что благодаря мне, мы не будем преданы забвению и вести унижающий положение ребёнка образ жизни. Пойми, у тебя будет всё, чего достойна мать ребёнка самого кронпринца. Единственное условие короля, на которое я дал своё согласие, это никому не раскрывать имени настоящего отца твоего ребёнка.

— Извините меня отец, — резко встав из-за стола, сказала девушка, — но я не возьму ни одного гроша, ни от короля, ни от кронпринца. Я сама воспитаю своего ребёнка!

— Но почему!? — вскричал, вскакивая, граф.

— Не хочу! — ответила девушка, выходя из-за стола и направляясь к выходу из гостиной.

— В таком случае ты останешься ни с чем, кроме своей гордыни! — прокричал ей вдогонку граф. — Ты не сможешь жить так, как имеешь на то, полное право; достойно и ни в чём не нуждаясь! Опомнись, дочь моя! Опомнись!

Но Брунгильда уже не слышала отца, в одном только платье она уже выбежала на улицу, громко хлопнув входной дверью.

— Ах, чёрт возьми! — выругался граф, бросаясь вслед за дочерью. — Отто, хватайте факел и верните немедленно мою дочь! — приказал он своему слуге, когда встретил его у входных дверей. И тут же чуть слышно пробормотал, — вот тебе и вернулся домой.

Отто, мимо которого только что промчалась плачущая навзрыд девушка, накинул плащ и выбежал на улицу. Граф же не мог так быстро двигаться, поэтому он лишь вышел на крыльцо и стал наблюдать, как Отто погнался вслед за исчезнувшей в ночной темноте Брунгильдой.

В этот самый момент со стороны ворот послышался топот копыт и перед графом вдруг возник незнакомец на лошади. Увидев нежданного гостя, граф растерялся и моментально переключил всё своё внимание на него.

— Кто вы такой и что вам угодно? — громко задал чужаку вопрос граф.

Всадник спешился и, чеканя шаг, стал подниматься по ступенькам крыльца. Фон Вебер немного испугался столь странного незнакомца, нанёсшего такой поздний визит, но постарался взять себя в руки и, никоим образом не выдать этого.

— Я ещё раз вас спрашиваю, кто вы такой? — стараясь сделать свой голос ещё более грозным, задал вопрос незнакомцу граф.

— Моё имя вам ничего не скажет, — ответил незнакомец, приблизившись к графу так близко, что тот заметил под шляпой ночного визитёра белый платок, которым была перевязана его голова. — Могу я видеть Брунгильду фон Вебер?

— Я её отец, — ответил граф, — и хотел бы знать, для чего вам понадобилась моя дочь в столь поздний час. Потрудитесь мне это объяснить.

— Я привёз очень важное для вашей дочери письмо, — сказал незнакомец.

— Какое ещё письмо? — удивился граф. — И от кого вы его привезли?

— К моему сожалению, этого я вам сказать не могу, — ответил незнакомец, — но письмо должно быть передано из рук в руки.

— Приказываю вам немедля, отдать это письмо мне, — громко сказал граф.

Незнакомец сделал шаг назад.

— Простите граф, но я не могу этого сделать, — сказал он. — Я получил приказ отдать письмо лично в руки вашей дочери.

В этот момент возле крыльца появился конюх Генрих. Он только что покормил лошадей и как раз направлялся в дом, когда вдруг стал невольным свидетелем странного разговора незнакомца со своим хозяином. Завидев Генриха, граф окончательно осмелел.

— Или вы сейчас же отдадите мне письмо, — сказал он, наступая на незнакомца, — или я прикажу отобрать его у вас силой.

Ночной визитёр сделал, не оборачиваясь, несколько шагов назад, и в тот момент, когда увидел боковым зрением возникшего позади человека, попытался выхватить из-под длинного дорожного плаща обшитого лисьей опушкой, заткнутый за пояс пистолет. Однако пришедший на смену дневной оттепели ночной морозец, сковал покрытые влагой ступеньки коркой тонкого льда, из-за чего бедняга поскользнулся и, взмахнув руками, упал спиной прямо на землю.

— А ну-ка, придержи этого невежу, Генрих, — обратился к своему конюху с неожиданной просьбой граф, поспешая вниз.

Генрих недолго думая наклонился и, заломив незнакомцу руки, прижал его своим могучим коленом к земле так, что тот не то что не мог пошевелиться, но и с трудом стал дышать. Граф наклонился над поверженным незнакомцем и стал своевольно ощупывать его камзол. Ничего в нём не найдя он спросил:

— Где?

Незнакомец молчал. Тогда по выразительному взгляду графа, Генрих надавил коленом на грудь человека с такой силой, что тот захрипел.

— Где? — вновь задал ему граф вопрос.

— Кажется в ботфортах, — сказал вдруг Генрих, обратив внимание на то, как поверженный им незнакомец, указывает пальцем вниз.

Граф наклонился ещё ниже и действительно увидел за отворотом ботфорта правой ноги торчащий кусок бумаги. Засунув ему руку в сапог, граф вытащил свёрнутое и порядком измятое письмо.

Незнакомец напрягся и попытался освободиться, но Генрих был слишком могуч, чтобы его можно было так просто сбросить с себя.

— Отпусти его, — скомандовал граф своему конюху, когда заветное письмо оказалось в его руках.

Сначала Генрих выхватил у незнакомца пистолет, и только после этого убрал от него своё колено. Жадно хватая ртом холодный воздух, ночной визитёр, отряхиваясь, встал и попятился к своей лошади.

— Вы не имели права, — прохрипел он, держась за грудь. — Отдайте мне немедленно пистолет.