Антонио Пигафетта не мог поверить своим глазам. В июне 1520 г. на южной оконечности американского континента итальянский исследователь увидел настоящего «великана». Девятью месяцами ранее экспедиция во главе с Фернаном Магелланом, участником которой был Пигафетта, вышла от берегов Испании в первое кругосветное плавание. Их первой задачей было пересечь Атлантический океан и обогнуть побережье Южной Америки. Когда наступили холода (июнь в Южном полушарии – зимний месяц), Магеллан принял решение перезимовать в бухте Святого Юлиана на территории современной Аргентины. «Тут мы провели два месяца, не видя ни одного человека, – писал Пигафетта в своем дневнике. – Однажды мы вдруг увидали на берегу голого человека гигантского роста, он плясал, пел и посыпал голову пылью». Хотя в это трудно поверить, по оценке Пигафетты, рост человека превышал 240 см. «Он был такого роста, что самый высокий из нас доходил ему только до пояса», – записал итальянец в своем дневнике. Лицо этого великана было «все разрисовано красной краской, а около глаз – желтой». Поначалу европейцы попытались установить мирные отношения: они пригласили туземца на корабль, накормили и напоили его. Но мир довольно быстро сменился враждой: несколько дней спустя Магеллан приказал команде захватить двоих «гигантов» в качестве трофея для испанского короля. В завязавшейся схватке один испанский моряк был убит, а великаны бросились наутек «быстрее, чем лошади»{52}.

Открытие Америки познакомило европейцев с новым растительным и животным миром. Но для многих самым поразительным в Новом Свете оказалось его население. Дневник Пигафетты – лишь одно из множества свидетельств о невиданных ранее людях, попавших в XVI в. из Америки в Европу. Описания каннибализма и человеческих жертвоприношений будоражили воображение европейцев; туземцы Нового света фигурировали во многих поэмах и пьесах той эпохи, включая шекспировскую «Бурю». Магеллану не удалось захватить пленников, но другие путешественники привозили в Европу коренных американцев – как правило, силой. Сам Колумб в 1493 г. представил испанскому королевскому двору Изабеллы и Фердинанда шестерых островитян с Карибских островов. В 1528 г. Кортес взял в плен 70 побежденных ацтеков в Теночтитлане и доставил их в цепях в Испанию. Среди них было трое сыновей Монтесумы, которых показали двору Карла V в Мадриде – вместе с попугаями и ягуаром{53}.

Само существование коренных народов Америки поставило перед европейцами серьезные вопросы о природе человечества. Можно ли считать этих аборигенов людьми? Или они чудовища? И если они люди, то происходят ли они от Адама, как учит Библия? Или же они были созданы отдельно? Но если это люди и если они зародились в Европе, то как попали в Америку? Ответы на эти вопросы требовали совершенно нового взгляда на человечество. И вновь стала ясна ограниченность знаний, содержавшихся в древних текстах. Плиний ни словом не упоминал о существовании неизвестных народов, а Аристотель и вовсе доказывал, что если дальние земли и существуют, то безлюдны. Итак, это побудило европейских ученых приступить к изучению людей так же, как они уже начали изучать естественную историю, – собирая факты и проверяя гипотезы опытным путем. Этот новый подход привел к тому, что люди постепенно стали рассматриваться не отдельно от мира природы, а как его часть. Таким образом, XVI в. дал рождение новым наукам – наукам о человеке и человечестве: это стало откликом не столько на религиозные или интеллектуальные изменения в самой Европе, сколько на встречу с коренным населением Америки. Открытие Нового Света стало и открытием человечества{54}.

Описание «гигантов», данное Антонио Пигафеттой, было типичным для многих первых встреч с обитателями Нового Света. Европейцы удивительно легко верили в то, что Америка населена чудовищами. Высадившись на Кубе, Колумб писал, что там живут «люди с одним глазом и другие с собачьими мордами, которые едят людей». Америго Веспуччи утверждал, что обитатели Бразилии «частично покрыты перьями» и «живут по 150 лет». Строго говоря, такое восприятие проистекало из давней традиции. Плиний описывал мир за пределами Средиземноморья как изобилующий чудесами – великанами, пигмеями, троглодитами. Позже это нашло отражение в христианской идее: будто по мере удаления от Иерусалима люди становятся все больше похожими на чудовищ. Но, несмотря на эти древние фантастические описания, европейские исследователи довольно быстро признали истину: в Америке действительно живут люди – такие же, как и в Европе. В 1537 г. папа Павел III выпустил специальную буллу, в которой объявил: «…индейцы воистину являются людьми и не только способны к восприятию католической веры, но и, согласно тому, что мы установили, в высшей степени жаждут к ней приобщиться». Для европейцев это было очередным тревожным свидетельством: древние авторитеты знали далеко не все. Даже, о ужас, в Библии не было ни слова по этому поводу. Как заметил миссионер-иезуит Хосе де Акоста, о котором шла речь ранее, «многие древние считали, что в тех краях не существует ни людей, ни земли, ни даже неба»{55}.

Было очевидно, что назрела необходимость в совершенно ином подходе. Акоста, в частности, подчеркивал важность опыта в изучении происхождения американских народов. Он сетовал на то, что некоторые авторы «без доказательств утверждают, что индейцы и все присущее им есть плод суеверия». Акоста считал, что людей нужно изучать точно так же, как растения и животных. Само название написанной им книги – «Естественная и нравственная история Индий» – передавало суть его воззрений: существовала «естественная история» природного мира и «нравственная» история населяющих его людей. И первое, и второе нужно было исследовать одинаковым образом; и первое, и второе взаимосвязаны. Акоста, повторимся, хотел соединить старое и новое. Как для миссионера-иезуита, отправной точкой для него по-прежнему служила Библия. «Священное Писание ясно учит, что все люди произошли от первого человека», – объяснял Акоста. Следовательно, ацтеки, инки и другие коренные народы, которые населяли Новый Свет, также вели свое происхождение от Адама{56}.

Однако в связи с этим возникал серьезный вопрос: как эти люди туда попали? Акоста отвергал любые чудесные объяснения. «Не стоит верить, что был второй Ноев ковчег, и уж тем менее возможно, что некий ангел принес сюда первых жителей, держа их за волосы», – писал он. Идея, будто люди прибыли в Америку из Европы в древние времена, переплыв через Атлантический океан, тоже была Акосте не по нраву. «Нигде в Античности я не нахожу следов, кои непременно были бы оставлены столь важным и знаменательным событием», – пояснял он. Вместо этого Акоста предложил, что «земли Индий связаны с другими землями мира или, по крайней мере, лежат весьма близко к ним». Проще говоря, Акоста утверждал, что между Старым и Новым Светом должен быть сухопутный мост, расположенный где-то на севере (как мы теперь знаем, он был прав – люди впервые достигли Америки по некогда существовавшему сухопутному перешейку между Сибирью и Аляской примерно 15 000 лет назад). Это также позволяет объяснить, отмечал Акоста, как земли Нового Света были заселены растениями и животными: они попали туда из Старого Света тем же путем, что и люди{57}.

Вопрос о происхождении коренных американцев носил не только научный, но и политический характер. В XVI в. по всей Европе шли жаркие споры о моральной стороне конкисты (в буквальном переводе с испанского – «завоевание»), как испанцы называли колонизацию Америки. Некоторые утверждали, опираясь на ошибочные убеждения, описанные выше, что ацтеки были не более чем варварами, которых следовало изгнать силой. Они сравнивали конкисту с реконкистой (освобождением Испании от мусульман), окончание которой – 1492 г. – совпало с началом колонизации Нового Света. Другие указывали на то, что ацтеки были цивилизованным народом: они строили впечатляющие города, имели развитое политическое устройство, разработали сложную правовую систему, обладали передовыми для своего времени медицинскими знаниями. Следовательно, разрушение испанцами Теночтитлана и порабощение его жителей было аморальным. Конечно, мало кто из европейцев призывал испанцев отказаться от своих завоеваний и покинуть Америку, однако многие выступали за то, чтобы предоставить коренным народам больше прав. Одним из тех, кто наиболее решительно отстаивал эту точку зрения, был испанский священник по имени Бартоломе де лас Касас{58}.