— Прости?

— Уходи. Из этой. Школы.

— Ч...что ты имеешь в виду? — Я заикаюсь.

— Ты умная, Новенькая, иначе тебе бы не предложили место здесь. Сколько бы Маллиз ни умолял. — Датч продолжает наступать на меня. — Мне нужно. Мне нужно, чтобы ты ушла. Сегодня же.

Я отступаю назад.

Сердце стучит в груди. Это неправильно. Единственное место, откуда мне нужно уйти, — эта комната. Но Датч стоит между мной и дверью. И даже если я побегу, Зейн и Финн могут меня поймать. Они все худые и сильные. Им не понадобится много сил, чтобы затащить меня обратно.

Я не могу убежать от них.

Я не могу ничего сделать, кроме как бороться.

— К...Кто ты такой, черт возьми, чтобы приказывать мне уходить? — Кричу я.

Но из моего тона пропадает язвительность, когда я отступаю на дюйм.

Рука Датча вырывается, и он хватает меня за плечо. Хватка у него сильная. Хотя он не впивается в нее настолько сильно, чтобы причинить боль, этого достаточно, чтобы доказать, что он может сломать меня, если захочет.

Все чувства, которые я испытывала к нему, когда мы встретились на улице, исчезают, сменяясь пульсирующей яростью. Он подставил меня. Дружелюбие, предложение работать вместе — они хотели заманить меня сюда.

Это дьявольщина. Это жестоко. Мне не нужно гадать, кому из братьев пришла в голову эта идея.

— Отпусти меня! — Я бьюсь с ним, размахивая руками и пытаясь вырваться из его хватки.

— Осторожнее, новенькая.

Он рывком разворачивает меня, и юбка развевается вокруг моих ног.

Я оглядываюсь назад, задыхаясь, и понимаю, что собиралась врезаться в его блестящую гитару.

Датч рывком подает меня вперед, и я ударяюсь о его грудь. Его глаза блуждают по моему лицу.

— Мы все знаем, что ты не смогла бы оплатить свое обучение, если бы не деньги нашей семьи. У тебя был шанс пожить на другой стороне некоторое время. Мы всегда рады. Взамен мы просим лишь о том, чтобы ты ушла тихо и спокойно. Ты ведь сможешь это сделать, правда?

Мои ноздри раздуваются. Одно дело — выдвигать нелепые требования ни с того ни с сего. Другое дело — смотреть на меня свысока, потому что я бедна.

Да кем он себя возомнил, черт возьми?

Я наклоняю подбородок вверх.

— А что, если я этого не сделаю?

— Если нет, — его губы придвигаются к моим, так близко, что я чувствую его дыхание, пахнущее корицей, — тогда я сделаю своей личной миссией уничтожить тебя.

Его глаза каменно-холодные. Он подразумевает каждое слово.

Его пылающий антагонизм скребется в глубинах моей души. Та часть меня, которая верит в справедливость, добро и честность, сжимается внутри.

Всю жизнь я верила в то, что добро существует и что в конце концов все должно наладиться. Я цеплялась за эту истину. Я должна была. Когда тебя окружают только боль и тьма, не остается другого выбора, кроме как держаться за что-то неосязаемое.

Прекрасные идеалы.

Недостижимые мечты.

Но Датч Кросс просто поднес дубинку к моему карточному домику и разбил его вдребезги. Я поняла, насколько я бессильна в этом мире. Везение? Трудолюбие? Чушь собачья.

Все, что касается моего существования, поддается лепке. Сколько бы гордости я ни испытывала, я всего лишь игрушка в руках богатых и могущественных. Рука, схватившая меня, — тому доказательство.

Разочарование, даже больше, чем боль, разжигает ярость в моих венах. Как он посмел украсть мою надежду? Этот крошечный цветок, который сумел выжить под кучами грязи и мусора.

Как он посмел отнять у меня такую драгоценность — мои собственные искаженные идеалы — и разорвать ее в клочья?

Я бросаю на него гневный взгляд и вижу момент, когда он замечает мое выражение лица. По его лицу пробегает отблеск веселья. И за это я его тоже ненавижу.

— Я бы не советовал тебе выбирать трудный путь, Новенькая девочка.

Его пальцы скользят по моему торсу и зацепляются за зияющую дыру на рубашке. Каким-то образом, во время всей этой возни, булавка расстегнулась. На Датча смотрит бледная плоть, и его глаза фиксируются на ней, как у хищника.

Он просовывает в щель свой безымянный палец и тянет меня вперед.

— Я буду очень рад возможности сломать тебя.

Мое тело дрожит с головы до ног, но это не из-за моего прежнего, жалкого увлечения. На самом деле мне как никогда стыдно, что я поддалась чарам братьев Кросс. Особенно его.

Само порождение зла.

Датч вдыхает мой страх, как наркотик. Я чувствую, как тьма вибрирует в его костях и отзывается на моей коже.

Это личное.

Но почему? Чем я могла заслужить такую жестокость? Я никогда в жизни не встречала этих мальчиков. А если бы и встретила, то прошла бы мимо, зная, что я всего лишь пятнышко грязи на их идеальном, первозданном мире.

— Есть только один правильный ответ. — Говорит Датч мне на ухо. — Дай мне его услышать, новенькая.

— Ты действительно думаешь, что сможешь сломать меня? — Выдавливаю я.

Уголок его губ подрагивает.

Я сжимаю пальцы в кулаки и бросаюсь на него. Он легко обхватывает мои запястья и отбрасывает меня назад. Я ударяюсь о стену с такой силой, что дыхание вырывается из приоткрытых губ.

Его тело прижимается к моему. Я чувствую его всего. Его вес практически погружается в меня.

Он наклоняется. Слова, которые он произносит, врезаются в мою шею, как крошечные кинжалы. Укус вампира.

— Не возбуждай меня при мысли о драке, Новенькая. Я так стараюсь покончить с этим сейчас.

— Датч. — Раздается позади нас голос Зейна.

Финн поднимается со стула.

Братья выглядят мрачными и грозными.

Он отпускает меня, и я прижимаюсь к стене, прижимая руку к груди, когда сердце бьется о ребра.

Я поднимаю голову и смотрю на волосы, спадающие на лицо. Датч расхаживает перед приборами, его взгляд горит презрением ко мне. Для него я едва ли человек. Едва ли я заслуживаю уважения.

Слезы застилают глаза, но я не позволяю им упасть. Сохранив остатки достоинства, я зажимаю дыру на рубашке.

С детства, когда я росла в тени бедности, я всегда была в отчаянии. Жаждала воздуха, шанса стать свободной. Когда мама была на взводе, а младшая сестра искала у меня пропитание, у меня не было другого выбора, кроме как носить свою бедность на рукаве.

В моем районе были те, кто умел скрывать зловоние запустения и безнадежности, но я к ним не относилась

Я носила свою боль как значок на шее и держала свою сломленность на поверхности.

Именно поэтому я так обрадовалась, когда узнала, что в Redwood Prep все еще используется униформа. Наконец-то я смогу слиться с толпой и быть хоть немного похожей на нормальную. Наконец-то люди не будут смотреть на меня и узнавать. Знать, что мамины руки были испещрены следами от уколов. Знать, что большую часть моего детства наши кровати были надувными матрасами. Знать, что горячая еда была товаром, а горячая вода — волшебным единорогом, который существовал в сказках.

Уехать из Redwood Prep?

Я думаю о Виоле и ее волнении, когда она узнала, что я поступила в Редвуд.

«Ты, наверное, шутишь? Это же так круто! У них там самые крутые дети. Я слежу за всеми их каналами!»

Она была бы убита горем, если бы увидела, что я покидаю заоблачный замок не только с пустыми руками, но и бросив все.

Благодаря Redwood у моей сестры появилась надежда, как и у меня. Выход. Другой выход. Не имеющий ничего общего с продажей своего тела или своей мечты, чтобы поскрести по сусекам в поисках возможностей.

Это слишком много значит. Redwood. Стипендия. Это значит все. И я не позволю голландскому отродью злобного Кросса вырвать ее из моих рук.

— Мне все равно, что ты сделаешь. — Хрипло кричу я. — Я не покину Redwood, пока они не вынесут мое холодное, мертвое тело.

Его зловещий смех — последнее, чего я ожидала, но он вырывается из его рта и почему-то пугает сильнее, чем все хмурые взгляды, которые были до него.

Смех говорит о том, что он ничуть не обеспокоен. Он говорит мне, что я мышь перед львом, чья гибель неизбежна, и он будет возиться со своей пищей, пока она ему не надоест.