Мне показалось это очень символичным, — наверное, так и было, — и я улыбнулась, когда он ковырнул носком ботинка сугроб, отчего снег полетел в сторону Гермионы.

Она тоже улыбалась.

***

Драко и Гермиона одновременно закончили писать, отложили ручки в стороны и обменялись листами.

***

На мой четырнадцатый день рождения Энди научил меня читать по губам. Он всего лишь объяснил основные принципы, научил концентрироваться и показал несколько впечатляющих примеров, правильно воспроизведя даже полную белиберду, которую я шептала. Это было забавно и интересно. Правда, сначала я не была уверена, что мне понадобится такое умение, но после вспомнила, где мне иногда совсем не хватало звука.

Я решила опробовать свое новое умение на Драко и Гермионе.

Подлость, скажете вы, ну и что? Это лишь маленький эксперимент — вряд ли я смогу понять что-то особо секретное, тайное или личное.

В любом случае, попытка не пытка.

***

Знаете, что такое весна?

Весна — это растаявший снег, который уже начал угнетать; легкая утренняя дымка, пронизанная солнечными лучами; розово-желтые рассветы и теплые звездные ночи.

Знаете, кто такая Гермиона Грейнджер?

Я не знала, но всё еще строила предположения.

Гермиона Грейнджер — это вечно спутанные волосы; карандаш, ручка или даже перо в руке; книги — иногда на полках и на столе, реже — на полу. Гермиона Грейнджер — это любовь к коту и терпимость к Малфою — не наоборот, это я вам точно говорю.

Знаете, что такое кот Гермионы Грейнджер?

Одно сплошное недоразумение!

В начале апреля Гермиона раскрыла окна, видимо, устав от спертого воздуха и духоты комнаты. Кот не преминул воспользоваться этим.

Уже к обеду жалобный и немножко устрашающий крик заставил всех вокруг выглянуть из окон, чтобы узреть рыжий — потолстевший и распушившийся за зиму — комок, застрявший в ветвях каштана между бело-желтыми соцветиями. Мне было видно, что вокруг него порхали первые проснувшиеся бабочки, которых он старательно, хоть и безуспешно, сбивал лапой в перерывах между заунывным воем.

Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно. Гермиона весь день не находила себе места: она звала его и снизу, и из окон, она угрожала ему или завлекала, несколько раз доставала откуда-то из кармана ветку, печально смотрела на нее и, покачав головой, прятала обратно.

Малфой появился к пяти — вы и так знали, что он придет, правда же?

Я вот знала.

Он прошел мимо моего дома, несколько раз скривился, услышав рев кота, а затем увидел Гермиону во дворе, рыжее пятно среди зеленых веток и открытые нараспашку окна — и все понял.

Казалось, первым его порывом было развернуться и уйти, но Драко переборол себя. Он прикрыл за собой калитку и сразу же подошел к Грейнджер. Я даже не старалась прислушаться к их голосам — кот кричал слишком громко, чтобы было возможно что-нибудь расслышать. Единственное, что я заметила — Малфой тоже достал из рукава свою палочку, но, заметив строгий взгляд Гермионы, что-то раздраженно пробурчал и убрал обратно.

Он не был похож на принца или чудесного спасителя — ни из сказок, которые мы слушаем в детстве, ни из дешевых мелодрам, которые крутят по всем каналам, ни из сильно преувеличенных историй знакомых. Но Малфой на какой-то короткий — очень короткий, правда, — промежуток времени стал героем для Гермионы.

Вот до сих пор вспоминаю эту фразу и зубы сводит: слишком громко сказано.

Конечно, он тогда не замолкал ни на минуту: жаловался, страдал, возмущался и негодовал. И, наверное, немножко боялся. Пожалуй, он был слишком капризным и вечно — та самая бесконечная вечность! — недоволен Гермионой, ее домом, окружающими предметами, людьми, погодой (неважно, светило ли солнце, была метель или шел дождь) и более всего дурацким рыжим котом, которого он сам и притащил.

Одно всегда устраивало Драко — он сам.

И даже тогда, карабкаясь сначала по шаткой лестнице, а после — по раскидистым ветвям, Малфой был преисполнен чувства собственного достоинства. Знаете, как аристократ, который, даже выпивая кофе из пластикового стаканчика в дешевой забегаловке, отставит в сторону кончик мизинца.

Я подошла поближе к окну, всматриваясь в переплетение ветвей. Драко уже был совсем близко — протянет руку и, если не сорвется, сможет схватить сорванца.

— Мне бы метлу! — громко крикнул Малфой, обращаясь к Гермионе. У меня оказалась открыта форточка, и я все же услышала его голос, хотя после — снова вой, еще более раздраженный от того, что Драко наконец схватил кота за шкирку и прижал к груди, держась за ствол только одной рукой.

Грейнджер внизу охнула и побелела — не знаю, за кого она волновалась больше.

Однако Малфой справился без особых травм и потрясений — лишь ободранное о жесткую кору запястье и несколько царапин… почти везде.

Но он почему-то теперь держался вполне уверенно и спокойно — а я ведь не врала, когда называла его капризным, — и я даже не успела представить, как бы Драко воспользовался метлой, окажись она у него. Он спустился пониже и, минуя лестницу, спрыгнул вниз, нацепив особо высокомерную и презрительную маску.

Шок?

Не похоже.

Гермиона облегченно выдохнула и счастливо улыбнулась, бросившись к Малфою. Все долгие минуты, что он покорял каштан, она стояла, не сдвинувшись с места, но теперь не выдержала. Она приняла из его рук кота, который тут же вырвался и умчался на безопасную территорию в стенах дома. Гермиона вновь расплылась в улыбке, проследив его путь, а потом развернулась обратно к Драко и сделала короткий шаг к нему.

Я не слышала, что она сказала, но легко можно было догадаться.

Она обняла его почти по-братски, целомудренно и радостно обхватив за плечи и едва пристав на носочки, — Драко ошарашенно застыл и через мгновение медленно, аккуратно сомкнул руки у нее за спиной.

Не удержавшись, я дернула штору, прикрывая окно.

***

Мокрый асфальт ярко блестел, отражая солнечные лучи. Крупные капли падали вниз; по лужам — маленьким озерам — расходились круги; листья с приглушенными хлопками прогибались под тяжестью водяных горошин, и только весело зеленеющая трава стойко держалась, продолжая тянуться вверх.

Солнечный свет, несмотря на кратковременный, как обещали синоптики, но бурный грибной дождь, заливал двор: скакал бликами по крышам, карнизам, козырькам, рисовал узоры на сверкающем боку гаража и нещадно слепил глаза. Прищурившись, чтобы сберечь зрение, я, как это часто бывало, далеко не сразу заприметила Драко.

Его худощавая фигура двигалась торопливо, решительно и иногда немножко неуклюже; длинные ноги старательно переносили тело через лужи, но нет-нет да и приземлялись прямо в центр очередной, устраивая фонтан из брызг. Малфой весь промок насквозь: челка прилипла к вискам, светлые ресницы слиплись в крохотные треугольники, лоб пересекали водные дорожки: капли бежали вниз, срываясь с кончика носа и заостренного подбородка. Одежда презабавно облепила его тело, и в ботинках хлюпала вода. Желто-белые волосы — до сих пор не знаю, как правильно обозвать этот цвет, — влажно блестели, а кожа мягко сияла и казалась еще более бледной, чем обычно.

Почему-то именно в этот момент мне представился Драко на пляже под обжигающими лучами. Обязательно в солнечных очках и дурацких широких шортах, обмазанный всевозможными кремами для и против загара он бы манерно развалился на лежаке под цветастым зонтиком и незаметно передвигался бы вслед за солнцем, переворачиваясь с живота на спину и обратно по часам. Картинка, возникшая перед моими глазами, была настолько отчетливой, что мне пришлось зажмуриться, чтобы отогнать ее.

Между тем Малфой в реальности уже добежал до четырнадцатого дома — до самого крыльца. Взбежал по ступенькам.

И позвонил.

Никогда не замечала, чтобы он звонил в дверь.

Сквозь витиеватый водный узор на стекле я увидела, что Гермиона, находившаяся на кухне, сполоснула руки и направилась в прихожую, на ходу стягивая через голову фартук.