— Весь прошлый год ты не думал так, Драко, — замечает Гермиона, и, взглянув на нее, я понимаю, что она тоже не отводила глаза от татуировки, пока это было возможно.

Малфой, кажется, тоже обратил на это внимание. Он печально усмехается.

— Ты знаешь, что Азкабан больше не тюрьма, без дементоров во всяком случае, а Поттер со всей горсткой дамблдоровских ребят из ордена был слишком милосерден, чтобы предположить худшее, что теперь и происходит.

— Я тоже из той команды, Малфой, — жестко заявляет Гермиона и насмешливо прибавляет: — И ты, как я полагала, с некоторых пор, по крайней мере.

Но ухмылка быстро сходит с ее лица — Гермиона не способна на подобное, и я знаю, что собственные слова задели ее даже сильнее, чем Драко. Хотя и он в некотором смысле ранен.

— Мы в опасности, Гермиона, — он сокрушенно качает головой, тон его голоса меняется, и уголки губ дергаются, как будто Драко пытается не дать им опуститься вниз.

Ее лицо мрачнеет. Гермиона прищуривается и сжимает губы, а потом, склонив голову, горько спрашивает:

— Мы? — она тоскливо, жалобно вздыхает. — Так тебя волнуем мы? А может, дело в тебе, Малфой? Ты в опасности! — неожиданно сурово и яростно восклицает Гермиона, и на ее лице разгорается болезненный румянец. — Ты игнорируешь неприятности, а потом пытаешься сбежать, как только появляется реальная угроза. Да ты просто трусишь, Драко! — презрительно выплевывает она.

Теперь она не жалеет о своих словах. Не знаю, как так выходит, но в этот раз все написано на ее лице, поэтому-то я все и понимаю: больше жалости и милосердия по отношению к обездоленным Гермиону олицетворяет ненависть к трусости и подлости. Но какая-то часть меня не верит, что речь идет о том Драко, что я знаю. Он определенно не самый лучший человек из всех, но он не так плох, нет, точно нет.

Так некстати вспоминается его дурацкая татуировка, которая и сейчас видна под болтающимся рукавом.

Я знаю, понимаю и чувствую, что в их словах гораздо больше, чем может показаться. Они оба уже не те, но еще не другие, будто застряли на стыке двух миров, двух веков или двух истин — и не знают, что выбрать.

— Они убьют нас, Грейнджер, — глухо стонет Драко, на миг прикладывая ладони к лицу. — Они убьют нас всех.

Две тонкие дорожки оказываются прочерчены на его худом, истощенном лице — Драко умеет плакать и делает это хорошо, будто далеко не впервой.

Мое сердце разрывается, однако Гермиона почти не реагирует.

Она отходит к окну, закрывая лицо руками, и молчит. Убийственно, холодно, словно посылая в Драко и почему-то в меня невидимые отравленные стрелы с ядом, разъедающим изнутри. Малфой издает странный, булькающий звук, как будто подавляет всхлип, и отводит волосы с лица, провожая Гермиону взглядом. Мне хорошо видно, что его глаза на мокром месте, будто он все-таки пытается сдержать слезы, а затем порывается что-то сказать.

В этот самый момент я смотрю на Грейнджер и неловко передвигаюсь, чтобы разглядеть ее получше.

И да — спотыкаюсь.

Дверь как будто слетает с петель, распахиваясь резко и стремительно, отчего я практически вваливаюсь в гостиную и, кажется, встречаюсь взглядом одновременно и с Гермионой, и с Драко, и даже с котом, который обнаруживается в углу.

Шок и изумление разливаются по комнате, встречаясь с моим бешеным испугом и стыдом, когда я чувствую, что наконец-то могу ровно стоять на ногах, и обвожу взглядом комнату.

Все дальнейшее происходит в считанные секунды.

Драко оттаивает первым. На его лице появляется злое, ожесточенное выражение и вместе с тем бледность насмерть перепуганного человека, и я не знаю, какая из множества эмоций руководит им, когда он вскидывает прутик, который повсюду таскает с собой, и дрожащей рукой направляет на меня.

Гермиона видит все. Видит и меняется в лице, бросается вперед, что-то крича, но Малфой успевает до того, как она достигает его, намереваясь схватить за запястье и опустить вскинутую руку.

Он выпаливает пугающе спокойным, но вибрирующим голосом одно слово.

— Обливейт.

В этом месте сон всегда заканчивался.

***

Я не знала, что значило «Обливейт» и даже не была уверена, что правильно запомнила это слово. Да и другие слова тоже.

Некоторые из них напоминали те, что я когда-либо уже слышала от Драко и Гермионы, но другие были совершенно незнакомы мне, и я понятия не имела, откуда они могли возникнуть в моем подсознании, однако весь сон напоминал хорошо поставленное театральное представление с прописанным сценарием, отменными декорациями, осмысленным и связным сюжетом, который я просто не могла до конца понять, и профессиональными актерами, которые идеально перевоплотились в Малфоя с Грейнджер, научившись подражать их замашкам, двигаться и говорить совсем как они.

И все это разворачивалось в моей голове, но лицо режиссера было прикрыто сине-зеленой дымкой.

***

Не знаю, можно ли это связать, но с тех пор, как мне начал сниться тот сон, Малфой больше никогда не поднимал взгляда, когда шел навстречу по улице.

***

Я думала, что страшно было — когда Гермиона кричала.

Но потом она заплакала.

Заплакала не от дикой, снедающей усталости, не из-за очередного своего дела, или задания, или операции, не потому, что не могла вынести все, что окружало ее.

А из-за Драко.

Она прижала ладони к лицу, попятившись, практически упала на диван и зарыдала, сотрясаясь всем телом и согнувшись так, что от знакомой мне сильной и независимой женщины остался лишь сухой, сгорбленный силуэт.

Когда Малфой сделал коротенький шаг вперед, она почти в панике замотала головой, явно запрещая ему приближаться и сокращать расстояние между ними, но он, воспользовавшись ее рыданиями, сделал вид, что не разобрал слов, и подошел, опускаясь рядом на диван и придвигаясь к Грейнджер как можно ближе, прижимаясь плечом к ее плечу, бедром — к ее бедру.

Тогда-то она и оттолкнула его.

***

На Хэллоуин в том году Гермиона не раздавала конфет.

А на Гая Фокса стреляли все дома, кроме четырнадцатого.

***

Она сидела в кресле, книга — в руках, кот — на подлокотнике.

Драко появился незаметно: осторожно вошел в комнату и прикрыл за собой поскрипывающую дверь. Гермиона заметила его и подняла глаза от книги, только когда он был на середине комнаты.

Не уверена, но думаю, что она ничего не сказала. Только смотрела широко раскрытыми от удивления глазами, как Драко опускается перед ней на колени и по-детски обнимает за ноги, прижимаясь лбом к бедру.

Это был так трогательно, сокровенно, но вместе с тем абсолютно жутко.

Она замерла и вся обледенела, механическим движением отложив в сторону книгу. Ее взгляд — взгляд, который упал на голову Драко, склоненную к ее ногам, — выражал так много всего, что мне не удалось понять и разобраться. Глаза были как будто единственным живым и реальным в ее теле, во всем ее организме.

Она молчала долго и напряженно.

Длинное, худое тело Малфоя содрогнулось, когда спустя вечность Гермиона опустила руку ему на макушку и медленно погладила по голове, перебирая пальцами пряди. Драко напрягся, но очень быстро расслабился под ее движениями, усиливая объятие. Гермиона что-то прошептала, склонив голову, как будто хотела, чтобы услышал только он — не кот, не окружающая мебель, не стены, а только Малфой.

Он молча поднял на нее свое бескровное, грустное лицо и ничего не ответил, но Гермиона почему-то улыбнулась.

***

Когда мама сказала, что к нам заглядывала соседка, я далеко не сразу поняла, кого именно она имела в виду. Впрочем, как только до меня дошло, я не удержалась и, усадив маму за стол, тщательно допросила ее, не раздумывая о том, насколько странно и подозрительно выгляжу.

Мама удивлялась, но покладисто отвечала на мои вопросы.

Она слышала, как тихонько заскрипел снег под легкими, неспешными шагами, когда кто-то приоткрыл нашу калитку и двинулся по двору к дому.

Это была Грейнджер.