Гермиона по-видимому пыталась в чем-то убедить его.

Он не слушал. Слышал и впитывал каждое ее слово, но явно боролся с желанием заткнуть себе уши или ей рот. Его руки немного подрагивали, а когда Гермиона подступила ближе и проговорила что-то особенно яростно, терпение Драко лопнуло.

Он развернулся и вышел из дома, посильнее хлопнув дверью. Не потому, что не рассчитал силы, нет. Скорее наоборот — он был так зол, что хотел отомстить Грейнджер хотя бы таким способом.

Все ведь так иногда делают, правда?

***

Свой день рождения Гермиона провела слишком тихо и умиротворенно, будто и не праздник вовсе. Она почти весь день сидела дома, нервно выглядывая в окно, и несколько раз в течение дня комнату озаряло голубоватое свечение голограмм, которые я не видела очень давно.

Разные звери появлялись один за другим прямо перед Гермионой, и она одаривала вниманием каждого, однако, появление Драко — человека, не животного — будто бы разочаровало ее. Она улыбнулась тепло, когда он вошел в гостиную, но не слишком-то радостно и приняла подарок из его рук, не торопясь разрывать обертку.

Они стояли, глядя друг на друга, но не говорили, не дотрагивались, не двигались с места.

Молчали. Как будто им было нечего сказать.

Когда молчание стало настолько невыносимым и болезненным, что не выдерживали стекла, дрожащие как от напряжения, Гермиона усадила Малфоя на диван подле себя, и они все-таки вытолкнули все свои слова наружу.

Они говорили о чем-то бесконечно долго и пугающе спокойно. Даже выражения их лиц не сильно менялись, кроме той жутковатой кривой усмешки, появившейся на губах Драко, и печального, пронзительного взгляда Гермионы, когда она переводила глаза со своих скрещенных рук на лицо Малфоя.

В тот вечер он ушел. Не остался с ней.

На прощание Драко трепетно обнял Гермиону и поцеловал в лоб, но, когда она дернулась ему вслед, схватив за левое предплечье, он вздрогнул, вырвался и все равно ушел.

***

Теплый осенний вечер — прекрасное время для румяного, пышного пирога с ревенем и яблоками. Я бы даже сказала, самое время, и мама согласилась со мной, однако было одно «но».

Разложив все продукты, приготовив всю посуду и подключив духовку, мама обнаружила, что кое-чего не хватало. Конечно, это один из подпунктов всем известного закона подлости, но кто знал, что это может обернуться удачей? По крайней мере, для меня.

Мама отправила меня за сахаром.

Наши ближайшие соседи, Дженсены, с которыми мы поддерживали по-соседски приятельские отношения, уехали, потому как их младший сын выпустился в прошлом году, и у них наконец-то появился шанс отправиться в то путешествие, о котором они всегда мечтали. Хотя, конечно, это долгая история, которую можно было рассказать, если бы речь шла о доме под номером девять, а не четырнадцать.

В общем, обстоятельства сложились так, что мама предложила зайти в любой дом. Вряд ли, сказала она, мне откажут в небольшой миске сахара, и наказала передать, что мы потом обязательно угостим их пирогом.

Это был мой шанс.

Конечно, мама не так уж редко забывала купить сахара (или соли, или муки, или разрыхлителя — ох, уж эти хозяйки!), а Дженсены часто бывали в разъездах и с сыном-школьником, и без, но то, что эти события совпали, повлияло на меня положительно, и мне подумалось, что, возможно, больше никогда не представится возможности даже украдкой взглянуть на то, что на самом деле происходило в четырнадцатом доме.

В тот момент все происходило так быстро, что я не успевала анализировать собственные мысли. Вот мама объясняет мне, сколько нужно сахара, вот я хватаю миску, а затем уже бегу по двору, хлопаю калиткой и все-таки заставляю себя замедлиться, подходя к четырнадцатому.

Ничего особенного не произошло.

Гермиона была еще милее, чем я помнила, а Драко так и не спустился. Я слышала его шаги где-то наверху, но, конечно же, не осмелилась задать ни единого вопроса Гермионе, касающегося его. Хотя, если говорить совсем откровенно, я вообще не задавала ей вопросов. Впрочем, и она мне.

Гермиона казалась задумчивой, рассеянной и немного расстроенной, пока рылась в шкафу, и только на прощание попыталась выдавить улыбку.

Обстановка в четырнадцатом была ровно такой, как я видела из окна и додумывала сама. Этакое уютное гнездышко с небольшой щепоткой странностей. А главное, все предметы навевали на меня определенные воспоминания: плита и кухонный стол, раковина и тот самый зеркальный шкаф, цветок на окне, переехавший из гостиной, а также краешек дивана, который я углядела, выходя из дома. Даже кот выскочил мне навстречу, будто желая дополнить картинку, но не особо вспомнил наше знакомство, как мне показалось, однако, милостиво разрешил себя погладить.

В общей сложности я пробыла там не больше трех минут, как мне показалось, правда, часы показывали гораздо больше, но я решила, что просто неправильно запомнила время, когда выскакивала из дома. Тем более что мне было совсем не до этого.

Все прошло ровно, спокойно и без неожиданностей, даже самых маленьких, и сахар был получен в обмен на обещание поделиться пирогом (что, однако, не особо расшевелило встревоженную Гермиону), поэтому я возвращалась домой.

Но эта встреча произвела на меня такое неизгладимое впечатление, что той же ночью и следующей, и даже после, с завидной периодичностью, мне снился один и тот же сон.

Я толкаю калитку четырнадцатого дома, которая с легкостью поддается, и пересекаю двор. Крыльцо немного скрипит первой и третьей ступеньками, но все-таки недостаточно громко. Я поднимаюсь и только заношу руку, чтобы постучать, как передо мной сама собой распахивается дверь.

Четырнадцатый приглашает меня.

Я не ощущаю ни малейшего намека на стыд или страх, когда ступаю в коридор, не дождавшись приглашения хозяев. В моей голове картинка собирается до конца — пазл достраивается из тех кусочков, которые были вне зоны досягаемости эти шесть лет. Справа от меня — вход в кухню, светлую и чистую; слева — прикрытая дверь, за которой — уж я-то знаю — находится гостиная.

Оттуда слышатся голоса.

Мое дыхание обрывается, и вместо того, чтобы вежливо дать знать о себе, я стараюсь двигаться тихо и незаметно, подступая к двери. Тонкая, едва заметная полоска света дает понять, что дверь закрыта не до конца — я приникаю к щелке, стараясь одновременно слышать и видеть происходящее.

Внутри светло и немного пыльно, к тому же пахнет старыми книгами, котом и чернилами. Из окна падает красноватый свет заходящего солнца, который проходит сквозь разноцветные листья на дереве у дома, приобретая множество разнообразных оттенков. Сама комната выглядит знакомо: ближе к центру находится диван, правда, одна подушка валяется на полу, а у всех стен — даже больше, чем я видела и представляла себе — стоят шкафы.

Но, конечно же, совсем не это первым делом привлекает мое внимание.

Посреди комнаты полубоком в двери — и ко мне — стоят они. Мне хватает одного взгляда на их позы и выражения лиц, чтобы понять – я стала свидетелем отнюдь не мирной беседы. Они молчат и грозно взирают друг на друга, оба прерывисто дышат и явно борются с собой. Гермиона стоит левее, у окна, и я вижу, как нервно сжимает она кулаки; Драко — правее и чуть ближе ко мне. Его губы немного дрожат, а руки приподняты: он возится с пуговицами на манжете левого рукава, видимо, стараясь расстегнуть их.

На все мои наблюдения уходит от силы десяток секунд, и тут картинка оживает, словно в четырнадцатом только и ждали меня.

Раздается голос Малфоя, глухой и надтреснутый:

— Ничего не изменилось, Грейнджер, на моей руке всё тот же рисунок, после имени та же фамилия, а я сам — предатель, — горячо проговаривает он и одновременно со своими словами дергает вверх наконец-то поддавшийся рукав, обнажая кожу левого предплечья и показывая миру (мне и Гермионе) ту самую малопривлекательную татуировку.

В свете последних лучей солнца она выглядит еще хуже, чем когда я впервые увидела ее. Иссиня-черный отпечаток на бледной коже, представляющий собой неприятный рисунок. Создается ощущение, что змея покачивает головой, но я не успеваю все как следует рассмотреть, потому что Драко опускает руку.