– Я же говорил тебе не называть его так. И не болтай о нем, иначе сестрица тебя на кол посадит.

– В темницу брошу. В Могорских горах, – спокойно ответила Марена. – Готовьте носилки для Мориана. Выступаем на рассвете.

– Мориан, значит, – ухмыльнулся Велес и скрестил на груди руки, затянутые в золотые наручи. – Почему так назвала?

– Увидела морское дно.

– Может, и зло в нем рассмотрела?

– Я не так слепа, как ты, Велес.

– На твое имя похоже. Может, и повенчаетесь заодно?

– Может, и повенчаемся, – также ровно ответила девушка, поворачиваясь к своим военачальникам, – кто из вас будет дружкой, а кто дружком – решайте сами. И чтобы волос с головы Мориана не упал.

– Так он же лысый! Эй, Велес, хватит меня толкать! – снова воскликнул Перун и потер ушибленное плечо, провожая взглядом стройную фигуру Богини Войны в серебристой кольчужной рубашке со свисающей до земли черной косой.

Велес проследил за его взглядом и отвесил другу крепкую затрещину.

– Нечего так на будущую царицу Дивмара глазеть. У тебя Жива есть, – процедил сквозь зубы военачальник отряда «Солнце».

Перун, охая, взъерошил свои и без того торчащие во все стороны кудри и улыбнулся.

– Но со спины они так похожи, – игриво подмигнул он хмурому Велесу.

– Ничего подобного. Сравнил орлицу и голубицу.

– Да признайся уже, что влюблен в Марену, и тогда мы напьемся и поплачемся друг другу на безответное чувство.

– Дурак ты.

– Зато не трус.

– Зато отвергнут.

– Зато она знает. Знает и думает обо мне, и вода камень точит. Вот увидишь, когда-нибудь Жива станет моей женой, а ты так и останешься старым и одиноким ворчуном.

– Я не старый.

– Это тебе так кажется. Ты моложе всех нас, а выгрызаешь плешь, словно предтеча царя Белесара. Может, поэтому он усыновил тебя?

Перун снова охнул, ощутив болезненный пинок, и спланировал целую серию атак, намереваясь свести счеты с другом, но тот предостерегающе поднял руку, указывая на пленника – тот пришел в себя и открыл глаза, синие, как воды легендарного океана Мордон, на дне которого затаилась огромная хищная рептилия.

Ощутив приступ дурноты, Велес попятился спиной назад и уперся в каменную опору палатки и с отвращением произнес:

– Лучше с Чернобогом сразиться, чем «это» домой везти. Гиблое это дело. К беде. К худу.

– Мара вернулась!

Средняя дочь царя Белесара, царица Жива, обычно тихая и спокойная, ворвалась в светлицу, словно ураган, сметая со своего пути перепуганных дворцовых девушек, занятых вышивкой кружевных платочков, на которых красовался вензель «ВБ», что означало – Велес Белесарович.

Она и сама с радостью вышила бы такой платочек, чтобы восторженно размахивать им перед воинами Белой армии, ловя взглядом улыбку самого прекрасного, умного, сильного и талантливого дивовича, улыбку, предназначенную именно ей, обещающую, что в скором времени в дверь ее дома постучатся сваты и заиграет охотничий рог, объявляющий охоту жениха за невестой.

Но, увы, Велес Белесарович был ее братом, нежные чувства к которому она научилась скрывать за нежной сестринской заботой. Вот и сейчас она умышленно и словом не обмолвилась о благополучном возвращении своего возлюбленного.

– Мара вернулась! С победой! Леля, просыпайся, соня, наша сестра вернулась с войны! Живой! Хватит дрыхнуть!

Жива растолкала гору кремовых одеял, из-под которой послышалось невнятное мычание, а затем маленькая белая ладошка звонко шлепнула среднюю царевну по руке.

– Отстань. Мне все равно. Пусть даже ее приволокли мертвой.

– Леля! Вот же дрянная девчонка!

Жива с удвоенной силой принялась распихивать гору одеял, чтобы добраться до избалованной младшей сестры.

Она решила проучить ее и притащить, в чем мать родила, на центральную площадь Белоса на торжественное шествие, которое должно было вот-вот начаться.

Правда, каштановые кудри средней дочери царя Белесара еще не были уложены, зеленые глаза – не подведены, а губы – не накрашены.

Как она могла в таком неприглядном виде показаться своей доблестной сестре? А вдруг на нее бросит взгляд Велес? И что тогда? Не видать ей сватов и замужества, как своих ушей!

Леля пищала и брыкалась, как коза, пока Жива не выплеснула на постель таз с водой, по крайней мера она очень надеялась, что это была вода, а не…

В любом случае, Леля на шествие не пойдет, но и разозлится не на шутку, если будет дурно пахнуть, и тогда, прощай, чарующий макияж и дивная прическа.

– Отвали, Жива! Катись в Навь вместе со своей любимой Марой! – сердито крикнула младшая сестра и сбросила на пол одеяла, после чего замоталась в вышитый розами шелковый халат, зевая во весь рот и недовольно щуря голубые глаза.

Непонятно было, в какого Леля уродились такой красивой, вредной и своенравной.

Мара была вылитой копией отца, и, как и он в молодости, выбрала военное дело. Жива во всем походила на мать, поэтому стала в свое время жрицей Храма Богини Жизни, а вот Леля…

– «Вся в проезжего молодца, – так перешептывались за ее спиной дивовичи, – то ли удочерили ее тайно, то ли заколдовал кто – неизвестно, а спросить об этом – боязно».

Жива любезно подала Леле чашку ароматного ягодного отвара, который каждое утро пила младшая царевна, чтобы дивовичи глаза от нее отвести не могли, когда она по садам Белоса прогуливаться будет.

– Чего тебе? – сменила гнев на милость Леля и хитро улыбнулась. – Снова на свидание идешь?

– Нет! Что ты, сестрица. Хочу просто выглядеть красивой, все-таки, царская дочь, дивовичи смотреть будут…

– Не обольщайся. Никто на тебя не смотреть не будет. Даже на меня никто смотреть не будет, хоть я первая красавица Дивмара. На Мару все таращиться будут, да еще на Велеса. Тили-тили тесто у них. Зря стараешься. Вот увидишь, скоро он сватов зашлет, да не к тебе только.

– Ну, Лелечка, миленькая, ну помоги еще разочек, – жалобно запричитала средняя царевна, вцепившись в край розового халата сестры и состроив умильную рожицу, – ты же самая умелая и самая красивая из всех нас…

– Так-то лучше! – смягчилась младшая царевна и улыбнулась. – Поставить морок красоты?

– Так через морок он увидит, – покраснела Жива, – а через краску – нет.

– Он – это кто? – снова хитро улыбнулась Леля. – Перун? Велес?

– Отряд Мары! – поспешно выпалила средняя сестра. – Отряд воинов-стражей Мары. Они там все через морок видят, ведь отцом заколдованные.

– Вот же, ненасытная. В этом отряде тридцать три воина. Всех соблазнять будешь?

Известная на весь Дивмар своей целомудренностью и скромностью Жива покраснела и прижала указательный палец к губам, с тревогой посматривая на дверь спальни, за которой сгрудилась, как она точно знала, толпа дворцовых девушек, чтобы подслушать очередную утреннюю перебранку средней и младшей царевны.

– Пусть слушают! – догадалась Леля. – Я прикажу всех их в тюрьму бросить и волосы отрезать, а вместе с ними и уши!

Младшая царевна на цыпочках подкралась к двери и распахнула ее ударом маленькой белой ножки. Все дворцовые девушки сосредоточенно вышивали кружевные платочки, бледные и испуганные, словно тень Чернобога увидели.

– Ладно, садись на стул и не вертись, а то, как в прошлый раз получится – пойдешь на свидание с перекошенными бровями и кривыми губами, – сказала Леля и достала из-под кровати деревянный ларец с красками.

Средняя дочь царя Белесара послушно замерла, отдавшись в умелые руки Лели, которая рисовать только и умела, а больше – ничего, даже колдовать толком не могла, ведь ленилась копить личную силу, зато целыми днями гуляла по Белосу – каждый день в новом платье и с новой прической, и, тем не менее, мать души в ней не чаяла, любила и баловала ее, словно она не хулиганкой и бездельницей была, а золотым самородком.

«Хотя лучше бы она куском стали была, как Мара, тогда бы ее любил и отец», – с грустью подумала Жива и вздохнула, вспоминая, как ей сложно заслужить одобрение матери и почти невозможно – отца.