Ваня беззвучно рассмеялся, а Миля резко отвернулась от Вики и села на своё место. Вика тоже села, испустила глубокий вздох и прилегла на парту, положив вытянутую руку под голову.

– Еще только восемь сорок пять, а этот день уже меня утомил, – простонала она и посмотрела на Ваню: – Удачи на репетиции. С этими двумя она будет сплошным удовольствием, – Вика указала взглядом на Петю, который только что зашёл в класс. В новом костюме. Староста был чернее тучи, что не слишком сочеталось со светло-бежевым цветом его пиджака.

– Ну, надеюсь, всё будет не так плохо.

– Надейся, надейся. На концерте я сяду в первый ряд и буду бросать тебе цветы. Или помидоры. Смотря как будешь играть.

– В первом ряду сидят учителя, – вклинилась Яна, которая, по-видимому, слышала всё, что говорилось за первыми партами. – Так что помидоры придётся бросать мне. Извини, – она улыбнулась Вике.

– О, я не против, так даже ещё лучше, – хихикнув, ответила Вика.

Ваня с усмешкой поднял брови, глядя на Яну:

– То есть вы в меня вообще не верите и принесёте только помидоры?

– Верю, конечно, но давай добавим тебе мотивации: если плохо сыграешь, получишь помидор, а если хорошо…  не получишь помидор! Отличная мотивация!

– И чисто учительская логика, – Ваня засмеялся. – Не сделал домашку – два, а сделал – просто молодец, но оценку не ставим.

Вика с Яной тоже засмеялись, а Яна согласилась:

– Да, примерно так это и работает.

Отсмеявшись, Вика снова посмотрела через плечо, туда, где сидел Певцов и хмуро глядел в пространство перед собой.

– Что это с нашим стилягой сегодня? Никак не мог подобрать носки под цвет ниток на трусах?

Ваня ухмыльнулся и очень вовремя бросил взгляд на Яну. Он успел поймать ту секунду, когда после Викиной фразы у неё тоже чуть заметно дрогнули уголки губ, хотя она смотрела не на ребят, а в учебник. Хорошо, что ей в словаре слово «юмор» показывать не нужно.

Прозвенел звонок. Ребята встали перед Яной.

– Здравствуйте, присаживайтесь! – с улыбкой сказала Яна Сергеевна.

Петя сел и рывком открыл тетрадь. Он был зол. Вместе со всеми он записывал число, а в ушах у него до сих пор гремели слова отца:

– Какие ещё репетиции? Ты после школы будешь ездить ко мне на работу. Каждый день! Практика перед вузом не помешает. Света всё тебе покажет.

Они ехали в машине. Отец неожиданно предложил его подвезти, и Петя почему-то согласился. Оказывается, отец хотел сообщить ему новость о практике именно здесь, в замкнутом пространстве, где Пете некуда деться. Он был полностью во власти отца, который вёл машину. Петя сидел на переднем сиденье, отвернул голову к окну и, глядя на проносящиеся мимо жилые дома, резко выдохнул:

– Что же она мне покажет? Как кофе подавать на совещаниях?

– Если я скажу, будешь и кофе подавать, и посуду мыть, и мусор выносить! – рявкнул отец. – У тебя поступление на носу, экзамены, тебе учиться нужно и получать бесценный опыт, а ты всё брякаешь себе. Выкину твои барабаны к чёртовой матери!

– Но это же для концерта! К Дню учителя! – Пете хотелось придушить себя за то, как жалобно это прозвучало.

Отец перестроился в соседний ряд и сердито хмыкнул:

– А что у вас там, выступать больше некому? Ты вроде бы не один в классе учишься.

– Да, некому. Сейчас нужно выступить, а на Новый год будут другие.

– Сейчас тоже будут другие. Никаких выступлений, за тобой к четырём приедет шофёр. Тебе ясно?

К лицу Пети хлынул жар:

– Но я уже в школе сказал, что…

– Мне плевать, что и кому ты там сказал. – Отец снова перестроился, громко просигналив водителю перед ним. – Мне ты тоже много чего говоришь. В четыре тридцать ты должен стоять передо мной в кабинете.

Петя ничего не ответил и сейчас ненавидел себя за это. Ненавидел за то, что не может возразить отцу, за то, что всегда делает, как он скажет. Обычно эти мысли переходили в обжигающую волну гнева, унять которую могли только удары. И Петя бил. Бил по ударной установке как одержимый, пока не начинал задыхаться, пока палочки не падали из рук. Он любил музыку, любил чёткость барабанного ритма, любил ту власть, которую он имеет над любой композицией. Стоит только чуть сменить темп, и она звучит иначе. Он любил это ощущение контроля, которое возвращало его к жизни, когда казалось, что земля уходит из-под ног.

Доехали до школы в молчании под аккомпанемент «Машины времени», тошнотворно бодро звучащий из динамиков. Когда отец припарковался, Петя вышел из машины, не попрощавшись. Сейчас, сидя на уроке и бездумно переписывая что-то с доски, Петя в красках представлял сцену, как в кино, где он в порыве гнева дёргает ручник, выпрыгивает из машины, орёт отцу, что ни за что не придёт к нему на практику, даже если ему приставят пистолет к виску. И отец пугается и соглашается на концерт. Но на деле Петя даже дверью машины хлопнуть побоялся – тихо закрыл её и молча пошёл к школьному крыльцу.

После урока в коридоре он заметил Милю, которая сразу отлепилась от стены и подошла к нему.

– Как дела? – аккуратно спросила она.

– Он запретил мне репетировать, – без всяких предисловий выпалил Петя.

Миля вытаращила глаза. Она сразу поняла, о ком речь.

– Что? Почему?

Петя горько усмехнулся:

– Потому что устроил меня на практику в свою фирму? Потому что ненавидит музыку? Потому что ему наплевать на всё, кроме своей работы? Выбирай, что тебе больше нравится.

– Но… – Миля продолжала растерянно смотреть на Петю. – У нас же концерт. Мы же уже договорились.

У Пети снова вырвался горький смешок:

– Думаешь, его волнуют какие-то школьные концерты?

Миля немного помолчала, потом робко спросила:

– И что делать?

Петя обвёл мрачным взглядом коридор, по которому шёл нескончаемый поток учеников, и ничего не ответил.

– Блин, Петь, это ужасно. – Миля накручивала на палец прядь волос и выглядела по-настоящему расстроенной. – Может, можно что-то придумать?

Петя сделал глубокий вдох и провёл рукой по волосам.

– Я не знаю, что придумать. Он не поверит, что у меня болит живот или что-то в этом роде.

– Может быть, сказать, что тебя попросила лично Мариша?

– Он обязательно ей позвонит, а Мариша сразу даст заднюю. Я уверен, – с нажимом сказал Петя, когда увидел, что Миля собирается спорить. – Она с отцом связываться не будет лишний раз. И я её понимаю.

– А если сказать, что тебе много домашки задали?

Петя поморщился:

– Так отмазываются только дилетанты. И то в начальной школе. – Петя вздохнул: – Ладно. Наверное, я просто скажу Марише, что не смогу.

Миля открыла рот – очевидно, чтобы возразить, но он покачал головой. Ему и без неё было тошно.

– Пойдём, сейчас биология. Может, нас ещё озарит какой-нибудь достойной идеей, – сказал Петя, давая понять, что не готов продолжать разговор.

У кабинета биологии Миля до конца перемены прощебетала с Алиной и Лизой, то и дело оглядываясь на Петю, который стоял, угрюмо облокотившись на стену, и крутил поочерёдно в руках палочки так быстро, что они сливались в единую окружность.

Он стоял один. Ни у кого не возникало желания подойти, когда он стоял с таким видом – все уже были научены горьким опытом: Певцова в гневе лучше не трогать. И Петя чувствовал благодарность за понимание. Он перебирал в голове десятки причин, почему мог бы задержаться сегодня в школе, но ни одна не выглядела достаточно весомой, чтобы убедить отца. Прозвенел звонок, и учитель биологии, Роман Николаевич, открыл перед ними дверь. Довольно молодой, активный и дружелюбный – в него были влюблены почти все девочки школы. Петю не интересовала биология, но учителя он уважал. Сегодня на уроке отмалчивался, сидел, уставившись в тетрадь, и благодарил небо, что Роман Николаевич не докапывался и не устраивал опытов с микроскопами.

После звонка Петя подождал, пока Миля закончит выяснять с учителем что-то по поводу задачи по генетике, которая у неё не получилась, махнул ей головой, и они вместе, лавируя в потоке учеников, направились в библиотеку. В коридоре было шумно, а в голове Пети – ещё громче. Гнев на отца не утихал, и вместе с ним росло отчаяние. Миля молча шла с ним всю дорогу до библиотеки.