И как только былые падишахи любили их ужасное кудахтанье? Расим просто терпеть не мог белого павлина Нодира. Вкусное, однако, из Златогрудки вышло жаркое. Хоть какая-то польза от болезни падишаха.

Ухмыльнувшись, Расим бросил презирающий взгляд на роспись стены и сел на заранее уготовленное ему место на возвышении.

Роспись занимала все стены алькова и изображала тот самый яблоневый сад с большими красными яблоками. Слева от Расима на стене вырезан и окрашен красный поющий павлин, с гордо расправленным голубовато-фиолетовым хвостом. Расим сидел на тёмно-синей бархатной курпаче и невольно представлял, как поёт этот павлин. Это ещё больше угнетало и без того угрюмое состояние Расима. Около четырёхсот просителей и все они будут кудахтать об одном и том же.

Да-а, день действительно будет долгим и нудным.

Справа от него на стене вырезана девушка с длинной косой в голубом атласе и с красно-зелёной тюбетейкой на голове. Левой рукой она прижимала к груди небольшой кувшин, а правой из чашки высыпала зерно синему павлину с зелёным сложенным хвостом. Она была дочерью Расула Третьего — Гузал.

Расим облокотился о длинную бархатную подушку алого цвета и угрюмо оглянулся на трон-топчан в пяти газах от центральной стены алькова. Закон Зебистана не позволяет никому занимать трон падишаха, даже наследникам во время аудиенций или других мероприятий.

Расим хмыкнул с кривой гримасой и посмотрел на старшего писаря. Акмал стоял в нескольких шагах от колонн и ожидал разрешения пустить первого просителя. Расим иронично склонил голову набок, поднял левую руку в сторону писаря и, потеребив пальцами, дал ему знак разрешения позвать людей.

— «Давай уже начнём этот балаган».

На приём к Расиму и в правду приехали из Чехры и Джоду, а вот из Шомабада никого не оказалось. Ничего удивительного. Этот город живёт за свой счёт и мало зависит от казны падишаха, потому его жителей не волнует, что происходит за высокими стенами Шомабада. Единственная их забота — это следить за могилами ушедших падишахов.

Уже после третьего просителя Расиму наскучила эта аудиенция. Он захотел прислониться к спинке, но, тщетно подав спину назад, вспомнил, что сидит на курпаче, а не на троне. Скрывая своё раздражение под приветливой улыбкой, ему приходилось облокачиваться то на правую руку, то на левую, перекрещивая ноги — ровно ему сидеть сегодня не суждено. Унылые прошения людей навеяли на него смертную тоску. Нужно ещё раз разъяснить этому тугодуму, что значит «важные прошения или донесения».

Расим был бы рад любому донесению, но люди от одной аудиенции до другой всё просили и просили. Их просьбы звучали по-разному, но, в основном, носили общий характер. Многие просили уладить спор. Кто-то не поделил землю с соседом; кто-то использует нетронутые Чёрной напастью клочки земли без разрешения или не делится урожаем. Двое братьев не поделили наследство; у кого-то увели корову, а у кого-то целое стадо…

И так по кругу…

Расим кивал, обещал разобраться и указывал на выход. Изумлённый тем, что не было ни одной благодарности в его адрес за налаживание торговли с Ахоруном, некоторых Расим и вовсе не слушал. Из-за незначительности их просьб Расим опускал взгляд в сторону и считал точки на углах золотистых ромбов, составляющих узор красного ковра, постеленного в алькове. Он каждый раз сбивался со счёта, когда к нему обращались со словами: «Господин премьер-министр, очень надеюсь на вашу помощь».

Он устал поправлять, что вступит на эту должность с Наврузом, потому снова кивал, обещал и указывал на ворота. Так он принял уже более ста пятидесяти просителей, а время на дворе стремилось к третьему часу после полудня. Желудок дал понять, что его пора снова наполнять. Расим щёлкнул пальцами и привлёк внимание старшего писаря, что сидел в нескольких шагах от возвышения. Акмал сидел за низким письменным столом и вёл протокол аудиенции.

— Нужно устроить перерыв на обед, — сказал Расим.

В ответ Акмал посмотрел на него косым недоумевающим взглядом.

— Необходимо выслушать всех, мой господин. Таковы правила. Они могут расстроиться…

— «Расстроятся, не то и взбунтуются. Люди — это неконтролируемые животные». Расим кисло вздохнул и, согласившись с Акмалом, жестом указал Одилу, что стоял у ворот в аудиенц-зал, пустить следующего просителя.

В самом начале Расим распорядился, чтобы людей пускали по очереди, сначала пятьдесят из Расулабада, потом пятьдесят из Чехры, затем столько же из Джоду, и так по кругу.

Следующим в зал вошёл крестьянин с кудрявой бородой. Его мешковатая серая одежда говорила о том, что когда-то этот человек был довольно упитанным. На его лысой голове была чёрная тюбетейка с белым узором. Он был жителем западных окраин Расулабада и начал уверять, что видел, как на выжженных посевных полях некая тень ушла прямо в землю.

Расим укоризненно бросил взгляд на Акмала. Немного просверлив старика таким взглядом, с лёгкой усмешкой он снова посмотрел на крестьянина.

— «Просьбы закончились. Теперь они будут нести чушь», — утомлённо подумал Расим.

— Мы все переживаем трудные времена, господин, — учтиво начал Расим. — Немудрено, что нам порой кажутся невероятные вещи… Мы все устали, но скоро всё будет хорошо, — Расим покивал, надеясь, убедить крестьянина, и намекнул ему на выход.

Однако тот был убеждён в своих словах.

— Господин премьер-министр, я своими глазами видел, как некий тёмный силуэт словно бы провалился в землю на моём поле.

— «Проваливай!» — хотел взреветь Расим, но сдержал порыв ярости. Вместо этого он снова заверил мужчину, что это могло ему показаться. — При наступлении сумерек тени играют в игры с нашим взором, — аргументировал Расим и, снова указав на выход, добавил, — Но не волнуйтесь, я отправлю пару вои проверить окрестности вашего поля.

Приняв ложь Расима за правду, крестьянин с почтением и рукой у сердца склонил голову и покинул зал.

За ним в зал вошла женщина в чёрном кафтане с белой бутой, поверх был надет серый камзол с коричневой бутой, а на голове накинут большой шерстяной платок с чёрной бутой. Женщине было чуть больше сорока лет, но этот наряд добавлял её ещё десять лет. У неё были заплаканные глаза, а голос дрожал.

— Простите, что без очереди, о досточтимый господин, но я больше не могу ждать, — она встала в пяти шагах от возвышения и подняла умоляющий взгляд на Расима.

— Без очереди? — тихо повторил Расим и вопросительно насупил брови на Одила. Тот кивнул, что так надо было, и Расим обратился к женщине. — Что с вами случилось? — коротким жестом руки он позволил ей говорить.

— Не со мной, господин, — заговорила она. — Пропала моя семилетняя дочь. Я уложила её спать, а на следующее утро Марджоны уже не было в постели. Мы искали её чуть ли не всем городом, но не нашли, — сквозь ком в горле и со слезами проговорила она.

— Всем городом? — озадаченно переспросил Расим.

— Я из Чехры, господин, — вытерев слёзы, уточнила она.

— Что на это сказал наиб падишаха в Чехре? — сдвинув брови, осведомился Расим. Раздражённая нота в его голосе говорила о негодовании тем, что ради помощи в поисках дочери эта женщина приехала в саму столицу. — Чем занимается наиб Чехры?!

— «Может, лучше было бы остаться там и потратить всё это время на более усердные поиски?» — негодовал про себя Расим. Город Чехра расположен недалеко от реки Гурез, и дети часто без присмотра ходят купаться в ней. — «Может, и она утонула?» — предположил Расим, но не стал произносить очевидную мысль в слух. Он не хотел, чтобы эта безответственная мать залила своими слезами чисто постиранную дорожку.

— «С другой стороны, кто зимой ходит купаться в реке?» — засомневался Расим.

— Я направлю письмо лентяю Окилу35 и прикажу ему выделить больше людей на поиски вашей дочери, госпожа. Не волнуйтесь, она найдется, — учтиво заверил Расим и указал женщине на выход.