— Иди и попроси целый кулёк, — погладив мальчика по голове, Расим указал на лавку со сладостями. — И ты иди, — сказал он девочке.

— Господин, я не могу…

Расим не дал женщине договорить, учтиво подняв руку.

— Я понимаю, — тихо, но многозначительно сказал он ей. — Я заплачу.

У женщины в белом обношенном платье с растительным узором и в красно-жёлтом платке глаза залились слезами. Она не знала, как отблагодарить посла, и взяла его правую руку, чтобы поцеловать. Но Расим не позволил ей, положив свою левую руку на её.

— Скоро мы выйдем из этого кризиса, — уверенно обещал Расим.

Её дети вернулись с широкими и сияющими улыбками. Мальчик взял полный кулек миндаля в сахаре, а его сестрёнка взяла кулёк с зелёным лукумом.

— Спасибо, господин посол, — в один голос сказали дети.

— Цените свою мать, — негромко наказал Расим детям и, погладив их по голове, он подошёл к лавке со сладостями. В его голосе звучала толика зависти, вызванная тем, что он рос без матери. Помахав вслед этой женщине и её детям, Расим расплатился за сладости и, не вняв словам торговца, пошёл дальше…

Его приёмная находилась на северном крыле дворца. В конце коридора, шириной в три газа, его ожидали трое мужчин. По их виду, можно было сказать, что их терпение уже было на исходе. Расиму было всё равно на это, но воспитание не позволяло ему проявить безразличие. Он улыбнулся и пожал им руки.

— Прошу меня простить. Я не ожидал вас… сегодня, — слукавил он, склонив голову набок. Расим достал из серо-зелёных шаровар ключ и открыл им дверь со сложным резным орнаментом. — Прошу, — встав в сторону, он указал гостям пройти первыми.

Приёмная Расима была похожа на гостиную в его доме, но была меньше на две трети. А дверь с полукруглой аркой посередине стены справа вела не на кухню, а в другой небольшой коридор, который в свою очередь вёл в просторный зал с роскошными коврами и резьбой и чеканкой на кессонных потолках. Их изящество было скрыто от глаз гостей. Впрочем, они могли любоваться резьбой и в самой приёмной.

Однако им было не до этого.

Четыре пятых от площади приёмной, не считая альков слева от входа, занимал алый ковёр с золотистым овальным узором, обрамляющим три тёмно-синих дисков солнца. Такие же диски, но поменьше, раскинулись по углам ковра, от них тянулись золотистые побеги к друг другу.

Противоположная от входной двери стена скрыта за четырьмя арками с книжными полками в трёх из них. Пазухи между арками украшены объёмной резьбой в виде охоты львов на степных оленей. Четвёртая арка в дальнем углу была занавешена шёлковым полотном красно-коричневого цвета.

Расим прошёл за гостями и поднялся на возвышение в пятиугольном широком алькове. На этом топчане был устлан зелёный ковёр с жёлтыми узорами. Посередине была бархатная курпача синего цвета с растительным узором. Рядом стоял низкий стол с замысловатым ромбовидным орнаментом. Расим сел, скрестив ноги под собой и, положив руки на стол, он предложил гостям сесть прямо на ковре.

Гости только хотели расположиться, как вдруг в приёмной Расима появился придворный слуга в белых одеяниях, синем камзоле и синим широким поясом. Он почтительно склонил голову перед послом и с его же позволения побежал к занавешенной арке. Резким движением этот юноша распахнул штору, чем заработал укоризненный взгляд Расима в свою сторону. Он достал из ниши шёлковые алые курпачи с золотистым кантом. Сложив каждую пополам, он постелил по одной для каждого гостя. С небольшим поклоном и правой рукой у сердца, слуга другой рукой предложил гостям сесть. После он быстрым шагом встал у подножия топчана и с довольным видом посмотрел на посла.

В это время Расим бесцельно смотрел на дверь, ведущую в балкон, из которого выходит вид на фруктовые сады падишаха. Эти гниющие сады обрамляют северное крыло дворца. Как только Урун встал справа от него, Расим перевёл на слугу выжидательный взгляд. Придворный слуга с детской улыбкой на лице не понимал намёка в глазах посла. Потому он вопросительно поднял бровь.

— «Ах, что за дурень», — Расим бровью указал ему на бежево-коричневые шторы, скрывающие высокие окна.

Урун сообразил и раздвинул шторы — в приёмной сразу же стало светлее. По следующему кивку посла он открыл и саму дверь в балкон, чтобы впустить свежий воздух. Затем он опять встал у подножия топчана, ожидая дальнейших поручений.

— Дорога была долгой и утомительной, — заговорил Расим, меряя взглядом своих гостей. — Полагаю, сегодня вы не держите рузу, — Аъзам, севший посередине кивнул, а его спутники, которые сели подле него и лицом друг к другу, покачали головой, что в совокупности выражало их согласие. — В таких случаях исключения дозволяется лёгкая закуска и напитки. К сожалению, из-за нашего положения, только это мы и можем предложить вам… Не откажетесь ли вы от мятного чая с перегородками ореха? — посмотрев на Уруна и снова на гостей, спросил Расим. — Такой чай успокаивает нервы и приводит мысли в порядок, — негромко пропел Расим в добавок.

Гости согласно покивали, благодарно приложив правую реку к своим сердцам.

— Я бы с радостью предложил вам айву из своего сада, но боюсь, они ещё не поспели. Может, вы хотите хурмы из садов падишаха? — с наигранным добродушием предложил Расим, зная, что плоды, если и не сгнили, то куда меньше, чем его айва.

— Мы бы хотели повидаться с самим падишахом, — отрезал Аъзам лицемерную лесть Расима. Хоть им было и велено переговорить с послом, Аъзаму султан также поручил проведать падишаха Нодира. Вся эта ситуация вокруг него озадачивала Бузурга ибн Махмуда, а теперь и самого Аъзама. Когда они пришли во дворец и узнали, что посла пока нет, они решили навестить падишаха. Однако их не пустили в покои Нодира, сославшись на запрет господина посла.

Расим повёл голову назад. Всё притворное радушие на его вытянутом лице перешло в огорчение. Он на мгновение нахмурился, ибо не терпел дерзости в свою сторону, но не здесь и не сейчас… Расим спокойно опустил взгляд на Аъзама.

— Светлейший падишах не в силах принимать даже собственных визирей, что уж там до иностранных гостей, — безмятежно ответил Расим. — Вы уж извините за дерзость, — выждав паузу, добавил он.

— Султан желает ему скорейшего выздоровления, — мягко разрядил обстановку Юсуф. От волнения в его голосе присутствовала лёгкая дрожь — он то знал, на что способен Аъзам, когда бывает жёстким. Хотя его должно было волновать то, на что был способен Расим, но откуда Юсуфу знать?

— Да?.. Понимаю. Я передам пожелания его светлости падишаху, — Расим медленно перевёл взгляд на Юсуфа. В его улыбке была скрыта насмешка. — Видите ли… — он посмотрел на Уруна и ядовитым взглядом выплеснул на него всю злость. — «Ты ещё здесь?» — Расим кивком указал на выход, что означало: «Убирайся и с чаем возвращайся!»

Снова посмотрев на гостей, он спокойно продолжил:

— …на Зебистан свалилось двойное несчастье.

Расим подчёркнуто вздохнул и смерил взглядом третьего гостя. Расим не знал его, в отличие от Аъзама, с которым он несколько раз переговаривал на главном рынке Ангурана. А этого толстопузого Юсуфа он знал ничуть не лучше.

— Наш светлейший падишах поражён неведомым нам недугом, а Чёрная напасть продолжает портить наши земли и урожай, — объяснил Расим, не отрывая глаз от незнакомца. — Это привело к упадку в нашей торговле. Многие от нас отвернулись. Даже визири пренебрежительно относятся к своему народу, и халатно относятся к их мольбам, — слова Расима звучали как жалоба. — Они заботятся о своей выгоде, когда Я думаю о народе и государстве, — подчеркнув себя, он с вызовом посмотрел на Аъзама.

Расим был самодовольно горд тем, что все его действия направлены во благо народа, и был уверен, что этот самый народ в ответ послужит его целям. Когда же он упоминал о визирях, в его голосе звучало раздражение ими, хотя их бездействие и алчность играли ему на руку.

Все эти обуревавшие им сейчас чувства были хорошо скрыты под смуглым безмятежным лицом, обрамлённой густой чёрной щетиной.