Я сбежала, каким-то образом не обронив свою сумку и магазинный пакет, и торопливо покинула ту мрачную и навечно напугавшую меня аллею. Нормализовать участившееся дыхание удалось, лишь оказавшись в своей прихожей и заперев дверь на все замки и даже цепочку, чего я в принципе никогда не делала, несмотря на три года проживания в квартире. Но я была напугана, всё моё тело дрожало, и, не понимая, что на меня нашло, и как я могла быть такой глупой и безрассудной, я была близка к полуобморочному состоянию. На улицах мегаполисах, к числу которых относится и Нью-Йорк, где я живу с самого своего рождения, случается всякое. Риск лишь возрастает, если, будучи в одиночестве и не имея сопровождения после наступления сумерек, ты позволяешь себе свернуть с оживлённых улиц туда, куда не достаёт свет фонарей. Но в какой-то момент мои мозги словно затуманились, мыслительный процесс прервался, и я фактически подставила себя под удар. К моему величайшему счастью, я в порядке и совершенно невредима, но произойти могло всё, что угодно. Меня накрыла приличная истерика. Мне едва удалось собрать себя по частям, чтобы добраться до комнаты, принять успокоительное, на всякий случай хранящееся в прикроватной тумбочке, и рухнуть в кровать. Купленные продукты так и остались валяться там, где я их бросила. Меня же это совсем не волновало. Больше не чувствуя аппетита и погружаясь в спасительный сон, я мечтала лишь о том, чтобы к утру мои благие намерения и то, каким ужасом они могли обернуться, просто забылись, как самый страшный кошмар. Ни за ночь, ни в течение дня этого, к сожалению, так и не произошло. Оказываясь на улице, я ощущала беспокойство и риск и неоднократно думала, что за мной следят. Мне мерещились нападение и похищение, а сейчас мой рассудок и подавно заполняется разрозненными картинками, соединяющимися в одно целое, и у меня нет ни малейшего представления, как это остановить. Но в то же самое время в груди поднимается злость и даже почти что ярость, и именно эти чувства и поглощают всё моё внимание. Как можно делать выводы об умственном развитии человека, совершенно ничего о нём не зная? Мы абсолютно чужие друг другу люди, а он уже позволил себе вынести вердикт, что я недалёкая, тупая и наивная? Ну уж нет.

— Так вот как вы благодарите? — задаюсь вопросом я, даже не пытаясь говорить тише и сдерживать собственные эмоции, прорывающиеся на поверхность. — Называя меня неразумной и глупой? Да кто вы вообще такой, что позволяете себе говорить так о тех, с кем едва знакомы? Вы меня не знаете. Собственно, как и я вас. Учитывая все эти вещи, это как минимум бестактно. А вообще вам лучше уйти.

— А ведь вы правы. Это, и правда, некрасиво. Вот только я не употреблял в ваш адрес ни одного эпитета из тех, что вы тут упомянули. Вы всё не так поняли.

— Да неужели? И в чём же именно я ошиблась?

— Да в моём к вам отношении! Глупы вовсе не вы, а принятое вами решение, ведь вы не знаете, куда влезли. Наверное, я и сам этого до конца не знаю, но в любом случае я вам благодарен, и, если что, вы можете на меня положиться.

— Нет, — немного придя в себя, качаю головой я.

— Что нет?

— Мне ничего от вас нужно. Но я хочу, чтобы вы немедленно ушли, пока я действительно не позвонила, куда надо.

— Хорошо, я понял. Не волнуйтесь. Считайте, что меня уже нет. Вы позволите? — спрашивает он, указывая на дверь. Я вспоминаю, что перегородила путь к единственному выходу из квартиры, и торопливо отхожу вправо, не сводя взгляда с незнакомца и внимательно следя за его осторожными передвижениями. Наверное, мне, и правда, ничего не угрожает, но собственный шумный выдох доносится до меня только тогда, когда за ним захлопывается сразу же запираемая мною дверь. Я обхожу все комнаты, заглядываю за двери и под кровать и, лишь убедившись, что здесь никого, возвращаюсь в прихожую, чтобы раздеться.

Тут-то на глаза мне и попадается золотая визитка, лежащая на тумбе для обуви, и, взяв её вмиг задрожавшими руками, я немедленно понимаю, кому она принадлежит. Это его визитка. Имя, выведенное аккуратным печатным шрифтом по гладкой поверхности. Оно кажется мне знакомым, будто где-то я его уже слышала, но в голову не приходит ничего конкретного. Не слишком-то это и важно. Я наклоняюсь и выкидываю прямоугольник твёрдого картона в корзину для бумаг под своим столом. Делая это, я не жалею о таких поспешных и опрометчивых с точки зрения рассудка действиях, но исключительно в силу того, что пока невероятна далека даже от мыслей об изменении собственного мнения.

— Что вам от меня нужно?

Тело, забившись в угол дивана, непрестанно дрожит. Находись мой дом в районе, подверженном сейсмической активности, я бы даже решила, что началось землетрясение, настолько сильно ощущение, что эта моя реакция затрагивает и пол со стенами, но нет, вся окружающая обстановка стабильна, нерушима и тверда. Содрогаюсь здесь только я, и данная эмоция захлестнула меня, как только я отперла свою дверь, в этот раз без сомнений запертую, потянула её на себя, чтобы войти, и тут же почувствовала резкий толчок, заставивший меня лишь за одно мгновение оказаться внутри и почти лишивший эмоционального равновесия. Но по сравнению с тем, что я ощутила секундой позже, когда более-менее сконцентрировалась и разобралась в своих ощущениях, противоестественность того, как именно мне случилось оказаться в собственной квартире, занимает меня меньше всего. Я не просто не в безопасности среди привычных вещей и обстановки, я в ловушке, и единственное, что мне известно, так это то, что я, очевидно, попала в крупный и серьёзный переплёт. Обо всём остальном у меня нет ни малейшего понятия, но всё это совершенно не к добру. Об этом буквально кричит каждая клеточка моего тела, пока, фактически сжавшись в комок, я пытаюсь ещё больше уменьшиться в размерах, чтобы, возможно, стать невидимой и скрыться. Только это невозможно, и не потому, что я строго ограничена в передвижениях скотчем, верёвками или какими-либо другими сдерживающими приспособлениями. Просто время безрассудной отваги прошло, но даже если бы она и обуяла меня вновь, как в тот вечер в аллее, мне вряд ли удастся преодолеть хотя бы половину пути до двери, не говоря уже о том, чтобы выбежать в подъезд и достучаться до кого-нибудь из соседей. Если и существуют такие ситуации, когда лучше сидеть и не рыпаться, то сейчас как раз одна из таких и есть. Геройствовать совершенно не время, и, как будто это возможно, я послушно оседаю ещё ниже, словно куда-то проваливаясь, пока на стеклянный столик перед мной плавно опускают сотовый телефон. Ситуацию явно контролирует тот, что подталкивает его ближе ко мне, в то время как его выглядящий более миролюбивым приятель стоит поодаль. Сказать, что меня передёргивает от вида совершенно не тёплых противно-серых глаз, обозревающих моё тело с головы до ног, это здорово преуменьшить сгущающиеся краски и моё истинное положение.

— Не придуривайся, крошка. Ты знаешь, зачем мы здесь.

— Чтобы убить?

Удивительно, но мой голос даже не вздрагивает, когда я позволяю мысленному вопросу превратиться в слова. Слыша звучание каждой буквы, покидающей мой рот, лишь сейчас с безукоризненной ясностью, не подлежащей сомнению, я понимаю, для чего всё это. Я не забыла, что именно смертью мне и угрожали, но вряд ли действительно серьёзно ждала, что меня отыщут. Я не думала об этом, ведь искать незнакомца в большом городе это всё равно что прочёсывать стог сена в стремлении найти единственную потерянную иголку. Но теперь уже слишком поздно вспоминать выброшенную визитку и момент, когда я проявила себя, как сильная женщина, и отвергла того, кто из нас двоих, пожалуй, действительно является таковым. Джейдена. Джейдена Мура. Побитого, покалеченного и ничем мне не обязанного, но всё равно пришедшего и пытавшегося убедить, что я и понятия не имею, во что ввязалась. Я не поверила и не задумалась над его словами даже на секунду, и просто прогнала, а теперь совершенно заслуженно пожинаю плоды своего безумия. Он был прав, я глупая и легкомысленная, и поэтому меня ждёт преждевременный, но неотвратимый конец.