– Ты знаешь из-за чего нас искали? – Фаррис опустился напротив меня и протянул пару лепестков сушеного мяса. Только сейчас я услышала, как возмущается мой голодный желудок.

– А ты? Я лишь могу предположить.

– Я никогда не работал на лордов Фелабелля. Думаю, дело в тебе, служительница Триедины. Ешь давай. Раздражают голодные люди.

Киваю. Беру мясо и отправляю в рот. Соль слегка обжигает небо. Живот противно подвывает.

– Да. Думаю, во мне. Извини.

– Что ты сделала? Я хочу знать, какие опасности навлек на меня Рэйнар, познакомив с тобой. И стоит ли мне все-таки брать тебя с собой. Так что будь честна.

Ладно. Уж лучше честно, даже если он не захочет дать мне кров. Зато и не умрет из-за меня. Тяжело бороться за то, о чем ничего не знаешь. Тяжело и не справедливо лить кровь в пустоту.

– Я чародейка при дворе. Работаю на Элибера. Извини, сам понимаешь, этого никто не должен знать.

Фаррис молчит. А потом внезапно улыбается, и в свете костра улыбка эта выглядит совсем по-домашнему. Тепло, что ли. Чистая улыбка, живая и человеческая…

– Значит, миф о Кирке все же не миф. Значит, это правда и без нас не справится ни один Присон. Я рад. Мы сможем помочь друг другу, – говорит он, и слова его настораживают. Я ведь привыкла искать во всем подвох, это качество передалось, наверное, от Лорда Одуванчика, будь ему не ладно…

– Сливать информацию про Элибера я не буду. Предупреждаю.

– Нет, не в этом дело, нужен он мне больно, Присон этот, – Фаррис смеется и подбрасывает в костер сухих веток. Пламя шипит, возмущается и трещит. – Ты не поняла. Я пишу историю про чародеев при дворе. Долгие годы собираю о них сказания и легенды в разных уголках Фелабелля. Но никогда не думал, что они на самом деле правдивы. Если ты расскажешь мне о своей жизни и поможешь собрать этот пазл, найти недостающие кусочки – будет славно. Ты не подумай, я пишу это для себя. Возможно, в будущем, когда война поутихнет, передам рукопись Либертасу и покину Фелабелль.

– Меня вздернут, если узнают, что я помогла шпиону. Это ведь незаконно. Элибер решит, что я поделилась информацией с врагом, – говорю. Интересная штука эта судьба. Никогда не приводит к нам людей просто так.

– Я же говорю. Когда война поутихнет. Так чародеям будет легче жить в Фелабелле. Ты об этом не думала? Мы будем чувствовать себя ценными, а не каким-то юродивыми и неправильными.

Пожимаю плечами.

– Ты подумай. Взамен обязуюсь тебя защищать. Даже сам постараюсь помочь в твоих исследованиях, если понадобится.

Я киваю. Не хочется сейчас думать об этом. И уж тем более принимать решений. Слишком тяжелый был день. Хочется отдохнуть от любых мыслей, а не размышлять, какой ценой дадутся эти исследования и чем мы все заплатим за желания моего короля.

Ривер

Говорят, есть на свете место, которое неизбежно посещают все, когда-либо дышавшие, любившие, искавшие. Оно зовется Мостом Деарила, и вера в него сквозит в каждой религии, когда-либо существовавшей даже в самых отдаленных уголках мира. В Либертасе говорят, что на другой стороне моста, соединяющего нашу реальность с той, откуда не возвращаются, Эир встречает умерших и отправляет в поцелованные солнцем луга, где вольный ветер треплет спутанные волосы и мягкими ладонями гладит по остывшим щекам. Я много раз представлял, как Он ждет меня на другой стороне и, завидев, протягивает руку. С ним отступает страх смерти, с ним становится легко и свободно. И Эир, разумеется, рыжий-рыжий. Невысокий. Похож на меня.

Однажды человек, которого я считал своим другом, сказал, что мы ищем сходство с богами – и так побеждаем тревогу. Если похож, значит, за нас. Если похож, значит, не желает зла. Может, к богу нужно относиться проще. Может, бог на самом деле брат. Вот только в семейные узы с Эиром из года в год верилось все меньше и меньше, потому что, чем старше ты становишься, тем сложнее и заковыристей начинает казаться жизнь. И мир принимает тебя в штыки, и бог больше не добр, а значит, проще не верить. Проще стереть его имя с уст, чем думать, что он – создатель всего – подарил тебе столько препятствий и врагов.

Тот человек, которого я считал своим другом, давно покинул наши земли и ушел на Мост. Я горько плакал, когда его убили. Мы познакомились, когда мне нужна была поддержка. Он любил детей, а потому помогал воспитывать Нессу, учил меня обращаться с ней, и не только с ней. Он учил меня обращаться и с самим собой тоже. Я ведь был тогда всего лишь глупым подростком. Может, я и сейчас такой. Но теперь я хотя бы умею быть собой. Теперь я не расколот. Это он помог мне собрать себя по кускам.

Помню, в детстве я любил Эира. Но в последний день с семьей я на него злился. А потом перестал верить и уже не думал о том, встретит ли он меня после всего, что я сделал, протянет ли руку, искрящую солнцем, поцелует ли лицо западным ветром.

Я сидел у костра и размышлял о смерти под сонное сопение сестры. Звезды больше не подмигивали с небосклона, спрятались под снежными тучами где-то за колючими верхушками сосен. Не было в сегодняшнем вечере привычного спокойствия. Отступило и спряталось вместе с созвездиями в ночной тьме. Несса барахталась под медвежьей шкурой, а я думал о мостах и потаенном волшебстве.

Мы остановились в подлеске, под высокими спящими елями и соснами. Я надеялся, что под открытым кусочком неба нас встретит ясная ночь, но этого не произошло, и теперь северный ветер морозил щеки и пальцы. Я отдал варежки Нессе, думал – костер согреет. Видимо, тепло придет только под медвежьей шкурой, когда сон поцелует веки, но заснуть не получалось. Впереди оставалось еще неизвестное количество миль, над костром висел чугунный котелок, в котором я растапливал снег в драгоценные капли воды. Тоже по-своему магия, подарок природы, чем я не колдун, раз могу превращать холодное и твердое в теплое и жидкое? Чародей. Самый настоящий.

Еще бы уметь возвращать кровь обратно в вены и затягивать раны заклинанием. А ты попробуй, обмануть смерть. Я бы крал саму жизнь. Вор жизни. Звучит красиво. Я бы похищал ее и возвращал в мертвое тело. Если бы это было возможным, я бы к этому стремился. Мечта. Но кто сказал, что в этом мире осталось хоть что-то не достижимое?

А что если моя любовь ко всему сущему способна на такие свершения? Вдруг я уже так умею, просто пока не знаю об этом. Любовь ведь сильная вещь, она зажигает сердце и меняет мироздание. Может, это тот самый палящий огонь, и дыханием своим я научусь перехватывать душу у смерти?

На нос падает снежинка и тает холодной каплей. Снегопад. Опять на утро ботинки будут проваливаться в сугробы.

И тут я слышу хруст снега. Кто-то бредет в чаще. Ощупываю нож на боку, уже готов вырвать его из ножен, броситься на любого, кто подойдет к костру или захочет причинить вред сестре. Вглядываюсь во тьму и вижу… О Эир, Вольный Бог, что я вижу!

Пламенные столбы. Силуэты людей движутся сквозь заснеженные деревья, держась за руки. Штук двадцать, если не больше. Шеренга. Они искрятся огнем, словно факелы в ночи, идут в полном молчании, с улыбками на сияющих лицах. Нечисть. Чащобники. Вместо волос – жар, что поднимается в небо огненными языками. Целует безлунные тучи. Что им мой ножик, какой урон он может нанести их безмолвному, прекрасному величию? Что им оружие, если своими объятиями они расплавят любую сталь? Пламя обнимает их плечи, пляшет по запястьям и разгорается там, где соприкасаются их ладони. Нежность. Любовь. Пожар. Пленительная дивная жестокость. Никогда я не видел ничего прекраснее и могущественнее, чем это. Восторг заполнил внутренности, захотелось закричать и заплакать одновременно. Броситься им под ноги, стать частью их пламени. Вот, значит, как бывает, когда сталкиваешься с чем-то совершенно непонятным для человеческого мозга, с чем-то, что не можешь ни осмыслить, ни удержать в сознании.

Истинное волшебство ступало всего в нескольких шагах от нашего костра. Я и забыл, сколько опасности несут в себе чащобники. Забыл, что нечисть вообще-то нападает на людей Фелабелля. Вот только я не человек с Волчьих троп. Я оттуда, где воображение не ограничивается точкой А и точкой Б. Я оттуда, где свобода ценнее жизни, и плевать мне на политику, что убивает магию земель Либертаса. Я гордился своим народом и смыслом, что был заложен в нашей крови. Я мечтал гореть так же, как эти прекрасные, ненавидимые целым государством существа. Мне казалось, что вот оно, мое сердце, точно такое же, пламенное и опасное.