— Если бы! — вздохнул секретарь ячейки. — Диплом писал. Горю уже. Синим пламенем!

Я уселся на шаткий стул и сказал:

— Тогда быстренько расскажи, что у вас происходит, и вместе решим, как с этим быть.

— Активная общественная жизнь у нас происходит, — усмехнулся Вадим. — Нет, серьёзно! Когда на кафедру Антон Пух пришёл, я нарадоваться не мог. Раньше наши умники в библиотеке штаны протирали и света белого не видели, а он их расшевелил. На пляж, в театр или кино, на выставку или танцы однокашников сагитировать — это он завсегда. Ну а потом как-то незаметно из всех развлечений остались посещения варьете да попойки у него на квартире. И что я могу с этим поделать? А ничего! В свободное от учёбы время каждый волен заниматься, чем пожелает!

Хмыкнув, я достал блокнот и уточнил:

— И прямо один человек так дурно на коллектив повлиял?

Секретарь ячейки хмуро глянул в ответ.

— Других предположений на этот счёт у меня нет.

— Антон Пух — это рыжий такой? — уточнил я.

— Знаешь его?

— Вместе инициацию проходили.

— Серьёзно? Я думал, ты старше!

— Нет, тоже третий курс, — сказал я и убрал блокнот, так ничего в него и не записав. — Ты мне вот что скажи: на собраниях этот вопрос поднимали?

— Снижение посещаемости обсуждали, разве что, — после недолгих раздумий сообщил Вадим. — Но без упоминания персоналий. Просто учащихся к ответственности призывали.

— Успеваемость тоже снизилась?

— Увидим по итогам сессии.

— По итогам сессии поздно будет, — покачал я головой. — Нельзя, чтобы вас обвинили в пассивности, это бросит тень на всю институтскую организацию. Надо действовать на опережение. Поднимите данные по количеству допущенных к сессии, сравните с прошлыми семестрами. Если увидите снижение, проведите задним числом собрание на этот счёт. Если нет, всё равно проведите, только уже исключительно о разлагающем влиянии Пуха, и направьте нам вчерашним числом. Только сделай всё до обеда, чтобы я в канцелярии зарегистрировал. Нас официально запросят, а сигнал уже есть и работа ведётся. Сделаешь?

Вадим поднялся из-за стола и протянул руку:

— Спасибо, Петя!

— Не за что! — без малейшего намёка на улыбку произнёс я и откланялся.

Выйдя за дверь, задумался, не возводят ли на Антона напраслину, тут-то на глаза и попался Миша Попович с опухшей физиономией и покрасневшими из-за недосыпа глазами.

— Привет! — усмехнулся я. — Ты чего так рано?

— Так это… — чуть заторможенно выдал мой сосед. — Консультация сейчас начнётся!

— Какая тебе ещё консультация? — хмыкнул я, взяв его под руку. — Ты и так всё знаешь. Идём!

— Куда ещё?

— Увидишь.

Отвёл я Нигилиста в буфет. Но там мы задерживаться не стали, только купили два стакана чёрного чая и вышли на улицу.

— Ну и чего? — озадаченно уставился на меня Попович.

— А и ничего, — усмехнулся я. — Пей чай, дыши свежим воздухом.

Так уж холодно сегодня не было, но стылый ветер мёл позёмку, и мой сосед мигом озяб. Зажав обеими ладонями стакан, Миша сделал длинный глоток, постоял немного и спросил:

— Петь, ну чего тебе, а?

— Много вас вчера гуляло?

— А какая разница? — удивился Нигилист, нахохлился и с вызовом произнёс: — Это моё личное дело, как я свободное время провожу!

— Милене это скажи! — отмахнулся я. — Меня интересует исключительно вчерашняя ночь. Так много вас было?

— Зачем тебе?

— Сначала ответь.

— Человек десять, — сказал Попович как-то не слишком уверенно. — Или пятнадцать. Там ещё девчонки с педагогического подошли, я их плохо помню.

— Где пили?

— На квартире у одного из наших. Ну это потом уже. Сначала в «Синей гусенице» сидели. Это варьете.

— Всех, кто там был, знаешь?

— Петь, да что случилось-то⁈ Ты можешь толком объяснить⁈

— Нет, — спокойно произнёс я, отхлебнув чая. — Но ты же понимаешь, что я не просто так к вам на кафедру пришёл и опрос провожу!

— Там что-то стряслось, когда я ушёл? — забеспокоился Миша.

— Именно там ничего не стряслось, — уверил я его. — Более того — все, кто был на той квартире, не могли в это же время находиться в другом месте, где и вправду могло кое-что случиться. Так кто именно там был? Когда пришёл, когда ушёл?

Попович начал перечислять имена, но тут же сбился и развёл руками.

— Да всех разве упомнишь? Кто-то приходил, кто-то уходил. А может, они и не уходили, а с барышнями в спальне уединялись. Я не следил!

— А кто может знать наверняка?

— Если только Антон Пух, — предположил Нигилист без особой, впрочем, уверенности. — Мы у него на квартире постоянно собираемся, а вчера все свои были вроде.

Я изобразил задумчивость.

— Ну не знаю, не знаю. — Затем похлопал соседа по плечу. — Может, и лишнее это. Ты пока о нашем разговоре не распространяйся, нужно будет — я сам Антона опрошу.

— Как скажешь.

Миша допил чай, и я забрал у него стакан, отнёс пустую посуду в буфет.

С девочками они, значит, уединяются?

Очень интересно. И если Милене об этом говорить определённо не стоило, то отразить в отчёте майору Городцу нужно будет непременно.

Всю первую половину дня я рыскал по студгородку в поисках людей из составленного вчера списка, а ещё посетил горбольницу и раздобыл там кое-какие сведения. Личное знакомство с барышнями из регистратуры и коробка шоколадных конфет до предела упростили получение нужных выписок, зато в канцелярии Службы охраны института меня послали куда подальше, там пришлось просить о содействии Евгения Вихря.

Когда я пришёл в студсовет, Касатон Стройнович уже заканчивал передачу дел председателю, но выслушать меня он не отказался.

— Что у тебя, Петя?

— Рогоз, — пояснил я. — Ты погляди, какой у этого горячего южного человека послужной список!

Касатон взял характеристику, выданную секретарём ячейки Февральского союза молодёжи, ознакомился с ней и хмыкнул, после начал просматривать подобранные мной документы — протокол заседания товарищеского суда, вытребованные в архиве заявления двух бывших пассий аспиранта с просьбой оградить их от преследований со стороны слишком уж ревнивого кавалера и свидетельские показания о целом ряде драк.

— Налицо систематическое нарушение общественного порядка! — объявил я и протянул полученные в горбольнице выписки. — Общее количество часов временной нетрудоспособности всех участников драк я не подбивал, но сумма получается приличная.

Стройнович вытащил из верхнего ящика стола счёты и защёлкал костяшками, оценил полученный результат и вновь хмыкнул.

— Петя, а чего ты так к нему прицепился? — спросил он, пригладив тоненькие ниточки усов. — Что-то личное?

Я покачал головой.

— Нет, был сигнал.

— Анонимный? — предположил Касатон.

— Можно и так сказать, — хмыкнул я. — Источник информации я раскрывать не стану.

Мой старший товарищ вздохнул и спросил:

— И что ты предлагаешь? Публичную порку устроить?

Я покачал головой.

— Мне сейчас за двоих работать придётся, не до того просто будет. Давай в оперчасть материалы вернём в связи со вновь открывшимися обстоятельствами? Если ты вчерашним числом заключение подпишешь, я договорюсь, чтобы дело обратно забрали.

В иной ситуации Стройнович у меня на поводу бы точно не пошёл, а так махнул рукой.

— Делай!

Я сел за печатную машинку и только заправил в неё лист, как распахнулась дверь и к нам заглянул Вадим с кафедры феномена резонанса.

— Не помешаю? — проформы ради уточнил он, входя. — Салют, Касатон! Петя, виделись.

— С чем пожаловал? — поинтересовался Стройнович, отвечая на рукопожатие.

— Да вот завелась паршивая овца, понимаешь! Держи!

Касатон листки брать не стал, покачал головой.

— С этим уже не ко мне.

— Я обещал вчерашним днём зарегистрировать, — сказал я. — Вадим, оставляй!

— Нет ну ты скажи, какую бурную деятельность развил! — покачал головой Стройнович и повторил за мной. — Да, оставляй, Вадим. Гляну. — А когда мы вновь остались в кабинете вдвоём, он усмехнулся: — Тоже сигнал был?