Джессика улыбнулась.

— Безусловно, мистер Смит. Я всю жизнь прожила среди чудаков.

— Вот и хорошо. Я расскажу, что от вас требуется, и выдам личные дела ученых, с которыми придется работать. Если, прочитав их, вы не передумаете, значит, вас уже ничем не испугаешь.

* * *

В горах выпал первый снег, припорошив сосны; день выдался холодным и ясным, под ногами похрустывал иней. Прошла неделя с тех пор, как Кармен сообщила о своей беременности; время как будто остановилось.

— Пойду на рыбалку, — объявил утром Марк, — хотите со мной?

Дженни очень хотела, но Кармен плохо себя чувствовала и умоляла ее остаться. Женщины смотрели Марку вслед; тот скрылся в лесу. От холода Дженни и Кармен поежились. Лагерь стоял на плоскогорье в окружении густых лесов; его трудно было заметить даже с близкого расстояния. Со временем партизаны пришли к выводу, что здесь можно даже разжигать огонь в камине хижин, не боясь, что их обнаружат. Мужчины заносили в лагерь древесину и пилили бревна, чтобы дров хватило на всю зиму, которая грозила быть суровой, как предсказывал Лесник. Кармен и Дженни набрали дров и пошли в хижину. Кармен заварила кофе; Дженни подбросила дров в огонь. Они сели и стали разговаривать.

— Что ты почувствовала, когда поняла, что ждешь ребенка? — спросила Дженни. — Ты же не замужем. Я думала, в Испании очень строгие законы.

— Ха, — презрительно фыркнула Кармен, — да ты не поверишь, если я тебе расскажу. В Испании незаконнорожденных детей больше, чем в любой другой европейской стране. Власти скрывают статистику, но так и есть, поверь. Я поначалу ужаснулась, конечно, — рожать в такое страшное время, да еще без отца… А потом задумалась, вспомнила о своем прошлом. И почувствовала, что мне дали второй шанс, что это компенсация за потерю дочери.

— Не знаю, можно ли спрашивать, — неуверенно произнесла Дженни, — и, если хочешь, можешь не отвечать. Но кто отец ребенка?

Кармен улыбнулась.

— А я не против, чтобы ты узнала; я не стыжусь. Это наш командир, Трубач.

— Я так и думала. После его приезда ты изменилась. Ты была так счастлива.

— В ту ночь мы зачали ребенка. Наверное, я уже тогда догадывалась, что это может случиться.

— Ты любишь его? Выйдешь за него замуж? — спросила Дженни.

— Любовь — сложная штука, вы с Англичанином наверняка подразумеваете под этим другое, но я уважаю Трубача и восхищаюсь им. Что до брака — нет, не думаю, что мы поженимся. Наши пути скоро разойдутся; ему предстоит сделать то, к чему я не могу быть причастной, и, кроме того, мы с ним из разных миров и из разных культур.

— А что будет с тобой дальше? Куда поедешь? Чем будешь заниматься?

Кармен похлопала себя по животу.

— Вот что со мной будет, а куда поеду — бог знает. Если выживу, возможно, отправлюсь на Ибицу.

— На Ибицу? Почему?

— Там живет моя бабушка. Белый остров, так мы его называем. Все дома там белого цвета. Мать моей матери живет недалеко от маленького городка Сан-Хуан-Баутиста. — Она вскинула бровь и взглянула на Дженни.

— Святой Иоанн Креститель? — угадала та.

— Умница, — отвечала Кармен. — На острове совсем мало жителей; одни фермы да рыбацкие деревушки. Там ребенок будет в безопасности. Главное туда добраться.

— А как вышло, что вы стали любовниками? После всего, что ты пережила, я не думала, что ты подпустишь к себе мужчину.

Кармен снова улыбнулась; улыбку вызвало воспоминание, которым она собиралась поделиться.

— Мы уехали из этого ада, из Бадахоса, и больше месяца провели в дороге. Я оплакивала утрату и не могла представить себе жизни без мужа и дочери. А потом однажды ночью мы напились вина, и я захотела, чтобы рядом был мужчина. Знакомо это чувство?

Дженни зарделась и промолчала. Кармен продолжила:

— Я говорю не о занятиях любовью, нет; мне просто захотелось, чтобы кто-то обнял меня и я почувствовала сильное плечо. Я подползла к Трубачу и забралась рядом с ним под одеяло. Он, разумеется, возбудился; мне это льстило. Чем сильнее он возбуждался, тем больше распалялась я сама, и когда мы начали ласкать друг друга, то уже не смогли остановиться, да и не хотели. Мы не могли насытиться. Возможно, тебя это шокирует и покажется странным, но с ним было гораздо лучше, чем с мужем.

Дженни захихикала.

— Чего смеешься? — спросила Кармен.

— Может, дело в свежем воздухе, — предположила Дженни.

— Тебе ли не знать, — с хитрой улыбкой отвечала Кармен, — а если вы с Англичанином будете продолжать в том же духе, закончишь как я. — Она снова похлопала себя по животу.

— Ты о чем? — спросила Дженни с преувеличенной невинностью во взгляде.

— Я иногда рано просыпаюсь. Как и вы с Англичанином.

Дженни покраснела от смущения.

— Нас кто-то еще видел? — спросила она.

Кармен улыбнулась.

— Нет, я подождала и не стала будить остальных, чтобы вы могли побыть вдвоем.

— Пойду приготовлю кофе. — Дженни не терпелось сменить тему.

— Хорошо, — ответила Кармен и снова насмешливо улыбнулась, — приходи, и еще поговорим.

В хижине было тепло, тяжелый аромат горящих дров действовал усыпляюще, и женщин клонило ко сну. Когда сумерки приглушили яркое послеполуденное солнце, они, вздрогнув, услышали на улице свист. Сон как рукой сняло. Дженни узнала мелодию: «Голубая луна» Ричарда Роджерса.

— Это Англичанин, — сказала она.

Через несколько секунд дверь открылась, и Марк вырос на пороге с торжествующей улыбкой на лице.

— Я принес ужин, — самодовольно произнес он и вытянул перед собой кусок лески, с которой свисали штук семь крупных коричневых форелей.

— Вот молодец! — хором воскликнули женщины.

— И на завтра. — Как фокусник, Марк вытянул другую руку и продемонстрировал несколько крупных карпов.

* * *

Тем временем в Австралии Филип Фишер заключил долгосрочный договор аренды на небольшую квартиру в престижном районе города. Начав жить один, он вскоре научился отменно готовить, хотя без пары неудач не обошлось. В свободное время он читал, слушал музыку и интересовался всеми сферами деловой империи, которую теперь считал своей. Филип всегда был одиночкой, но никогда не мучился от одиночества. Он взял в привычку время от времени покупать бутылку вина, так как мог позволить себе такую роскошь. Выпивая, он не задумывался о том, как производят вино, — такие вопросы не занимали его воображение.

Через некоторое время последствия ссоры между Филипом и Люком Фишерами проявили себя сполна. В разговоре с женой Патрик Финнеган заметил:

— Фила эта ситуация или сломает, или сделает человеком; вот только что именно, сложно сказать.

— Мне, по правде, все равно, — отвечала Луиза. — Пусть это звучит жестоко, но после того, как отвратительно он себя повел, я не испытываю к Филипу ни малейшей симпатии; меня заботит лишь одно — что будет с Люком.

— Понимаю, — согласился Патрик. — Но мне-то с Филипом работать. Я тоже волнуюсь за Люка, но, если я захочу отойти от дел, я должен быть уверен, что «Фишер-Спрингз» останется в хороших руках. Это мой долг перед Джеймсом и Элис.

Страхи Патрика Финнегана оказались безосновательными. Разлад между братьями полностью изменил Филипа. Его коллеги в «Фишер-Спрингз» заметили, что он стал более дружелюбным и менее заносчивым. Он еще не мог сравниться с Люком смелостью, но во многих решениях отбросил прежнюю осторожность.

Чтобы не страдать от недостатка общения, Филип вступил в местный теннисный клуб и быстро проделал путь от новичка до умелого игрока. Потом стало ясно, что у него талант. Все хотели играть с ним в паре, но никто не стремился встать против него в одиночной игре; его мощные удары с лета отпугивали многих членов клуба. А в 1936 году на парном смешанном турнире партнершей Филипа стала Амелия Баксендейл, и тот обнаружил, что его к ней тянет.

Амелии было двадцать семь лет — столько же, сколько Филипу, — но она уже успела развестись. К семейному богатству добавились щедрые бракоразводные отступные от мужа. Брак Амелии распался, так как ее супруг предпочитал бутылку супружескому ложу. Она по нему не скучала, а вот по утехам супружеского ложа — даже очень.