Недавно мне пришлось познакомиться с одним из самых отвратительных документов эпохи. Инструкцией Гиммлера «о культурной политике» на завоеванных германским вермахтом восточных территориях. Нет, рейхсфюрер СС, чье ведомство призвано было осуществлять инструкцию, не отрицал необходимости грамотности. Но эта грамотность, по замыслу идеологов третьего рейха, должна была носить утилитарный характер. Славянских детей следовало обучать простому счету и чтению, необходимых для того, чтобы понимать и усваивать трудовые и политические инструкции.

Как ни тягостно проводить такого рода параллели (в политике они уже не являются откровением, вспомним хотя бы пакт Молотова — Риббентропа), но и в сфере культуры и образования большевики объективно способствовали снижению и утилитаризации культуры.

В свое время у нас было сказано много восторженных слов по поводу действительно уникальной по своим масштабам кампании по ликвидации неграмотности. Всем памятны кадры кинохроники, фотоснимки, запечатлевшие бородатых крестьян и обветшалых старух, склоняющихся над букварем. Но положа руку на сердце давайте спросим себя, стал ли получивший первичную грамотность крестьянин или рабочий завсегдатаем библиотек? Сделался ли он вдумчивым читателем серьезной книги? Приобрел ли он навыки независимого и критического мышления, которые, собственно, и делают человека интеллигентом? Боюсь, что ответ будет отрицательным. Полученная грамотность была достаточна для того, чтобы прочитать на транспаранте слова «Ленин», «партия», «счастье», но недостаточна для того, чтобы понять, действительно ли большевики ведут Россию по счастливому пути.

Немецкий историк Р. Фюлоп-Миллер, специально изучавший этот вопрос, в книге «Разум и лик большевизма» уже в 1927 году отмечает специфическую черту советской политики в области культуры.

«Большевики организовали народное образование так, чтобы никто не мог выйти за пределы официально разрешенного уровня знаний и образования, дабы не возникла для пролетарского государства опасность приобретения гражданами излишнего объема знаний, что превратило бы их в „подрывной“ элемент». На этот же феномен обратил внимание известный американский писатель Теодор Драйзер. Побывав в Советском Союзе, он сетовал Бухарину: «Вы берете ребенка и вдалбливаете ему определенные понятия. Кроме того, чему вы его обучаете, он ничего не знает — и не будет знать, вы постараетесь об этом. Успех вашей революции, таким образом, зависит от воспитания детей, не так ли?

— Отчасти так, — согласился Бухарин».

Нет сомнения, большевики делали усилия для расширения системы школьного образования. За два года после революции они открыли почти 10000 школ. За этим количественным бумом стояло почти патологическое недоверие большевиков к дореволюционной интеллигенции, которую они упорно именуют «буржуазной». Отсюда и навязчивая ленинская идея — научить управлять государством «кухаркиных детей». Но… не просто управлять. А в соответствии с большевистской доктриной. Начинается массированная политизация школы и высшего образования. В школы широко внедряются классовые понятия: буржуй, кулак, пролетарий, капиталист… В высшей школе вводится гильотина классового отбора, отсекающая от абитуриентов наиболее подготовленную часть — детей интеллигенции. Главным становятся не знания, не развитие, не культура, а социальное происхождение. Создается система рабфаков, а затем и вечернего образования, в изобилии поставляющая на рынок интеллектуального труда людей с «вечерними», усеченными знаниями.

Классовая накачка не замедлила дать свои плоды. Несколько лет спустя, воспитанные в новой, советской школе, дети уже вполне были подготовлены к жизни в условиях сталинского террора. Во время Шахтинского процесса газеты широко публиковали письма молодежи, требующей расправы над контрреволюционными спецами. В частности, было напечатано письмо одного пятиклассника: двенадцатилетний юный герой просил расстрелять своего отца. К счастью, в отличие от Павлика Морозова, имя его не запечатлено ни в памятниках, ни в названиях улиц и пионерских дружин.

Полынное молоко пропаганды начинают вливать в детей чуть ли не с ясельных лет. В детском саду идеологическая накачка даже сегодня превосходит все мыслимые масштабы. Недавно в прессе были обнародованы поразительные данные. Оказалось, что из 40 стихотворений и песенок, заучиваемых в детских садах, 35 носят откровенно пропагандистский характер. Часть этих «шедевров» вопиюще антинаучна, ибо закладывает в ребенка стойкие элементы мифического, иллюзорного сознания. Вдумайтесь в смысл двустишия из детсадовской песенки:

Был и такой шедевр:

Для воспроизводства своей власти в условиях однопартийности большевикам нужна была своя, «особая» интеллигенция — с особыми нервами, с особой моралью, особой системой знаний. «Нам необходимо, — пишет Бухарин, — чтобы кадры интеллигенции были натренированы идеологически на определенный манер. Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их, как на фабрике».

Нетрудно догадаться, что новые поколения интеллигентов, отштампованных по матрицам идеологических органов, были как нельзя лучше приспособлены для производства и потребления культурного ширпотреба, получившего название «социалистический реализм».

Что касается русской классики, питавшей своей нравственностью и идеями весь цивилизованный мир, то в условиях идеологической диктатуры ее все активней вытесняют классики марксизма-ленинизма. В стране не хватает учебников, в школах один учебник выдается на несколько учеников, исчезают издательства, специализировавшиеся до революции на книгах для народа. Зато фантастическими тиражами издаются светочи официальной идеологии. В тридцатые годы с гордостью говорилось о том, что Маркс и Энгельс изданы в СССР тиражом в 7 миллионов экземпляров, Ленин — 14 миллионов, Сталин — более 60 миллионов. Чем больше печаталось в стране «классиков» от идеологии, включая таких знаменитейших, как Брежнев, Суслов, Черненко, тем меньше становилось пищи реальной.

Серьезно оказалась подорванной и финансовая база образования, в особенности начального. Роспуск земских учреждений не только нарушил уже сложившуюся и эффективно действующую систему взаимодействия интеллигенции (учителей, врачей, агрономов, статистиков) и народа, но и иссушил такой важный источник средств, как местный бюджет и благотворительные фонды. Фонды эти давали ощутимый привес к ассигнованиям из государственной казны.

Справедливости ради заметим, что дореволюционное правительство, которое мы так любили обвинять за то, что оно держало народ в темноте, не так уж плохо понимало важность культуры и образования для экономического подъема России. «Ликвидацию безграмотности» начали не большевики, как было приказано думать, а правительство Столыпина, принявшее в 1908 году закон о введении обязательного начального образования. В период до начала первой мировой войны ассигнования на нужды просвещения ежегодно увеличивались примерно на 21 процент. После революции сельская школа, школьные учреждения малых городов России, подпитывавшиеся из местных бюджетов, были посажены на сухой государственный паек и вскоре стали жертвой пресловутого «остаточного принципа». У большевиков всегда доставало денег для партии, армии, ВЧК/КГБ, для финансирования «интернациональных обязательств» за границей, в том числе и для финансирования зарубежных компартий, но хронически не хватало денег для школы и культуры. Воля к власти всегда была сильнее воли к культуре.

В советской печати уже мелькали сведения о том, что большевики пытались использовать русское золото, заработанное на успехах нэпа, для разжигания мировой революции. Карл Радек ездил с «золотыми дарами» в Германию, где к осени 1923 года, по прогнозам большевиков, вновь «созрели условия». Бывший советский дипломат Г. 3. Беседовский в изданной в 1930 году в Париже книге вспоминал по еще не остывшим следам: