Одна из тех девиц, что дразнили Оливию, обзывая её дурнушкой, подслушала разговор родителей. Новости, естественно, тут же передала подругам, и когда стайка красивых, разряженных как на праздник, девушек «случайно» попалась навстречу счастливой паре, кто-то из них нарочито громко произнёс:

— Надо же, хоть сын кухарки позарился на нашу уродину. — И девушки жеманно захихикали.

Реакция последовала незамедлительно, но не та, какую ожидали местные модницы.

— Да, я сын кухарки, — сказал Джейкоб, сжигая насмешниц взглядом, — но я богатый сын кухарки. Очень богатый. И моя невеста красивее всех вас. Вы похожи на бездушных кукол.

Он нежно посмотрел на побледневшую Оливию, и ласково произнёс:

— Пойдём, дорогая.

И они продолжили свой путь. Оливия, впервые в жизни почувствовала себя защищённой. «Как это оказывается прекрасно, — думала она, -когда о тебе кто-то заботится». С этой мыслью пришла чувство уверенности, оно заставило её гордо поднять голову, расправить плечи, и презрительно посмотреть на оторопевших насмешниц. С тех пор она всегда ходила прямо и никогда больше не опускала глаз.

А Джейкоб, когда они отошли от завистниц достаточно далеко, тихо сказал:

— Моя мать действительно была кухаркой, но наш сын будет бароном.

— А если у нас будет дочь? — смущаясь, пролепетала Оливия. Об этой стороне замужества она даже не смела думать. Ей порой казалось, что Джейкоб просто пожалел её, но как честный человек не смог взять слово назад.

— А если дочь, — ответил ей жених, нежно улыбаясь, — я буду счастлив. Дочь будет женой барона. — И он бросил недобрый взгляд в сторону приходящего в упадок роузвудского поместья барона Чемберса.

Со свадьбой тянуть не стали. Невеста приняла веру жениха, без сожаления расставшись с протестантской общиной, она перешла под сень католической церкви. На свадьбе Оливия Рид, дурнушка, старая дева, ходившая в поношенных, много раз штопаных платьях и уродливых шляпках, впервые чувствовала себя красивой. Джейкоб позаботился заказать из столицы не только свадебный наряд, но и целый гардероб. Забота растрогала Оливию до слёз. Она была благодарна, но к благодарности примешивалось ещё какое-то чувство. Девушка долго рассматривала платья, веера и украшения, не решаясь прикоснуться к дорогим вещам, и думала, что любит этого серьёзного человека. Пусть он не отличается хорошими манерами, пусть порой употребляет словечки, какие можно услышать только от прислуги, но этомелочи. Оливия решила, сделать так, чтобы он тоже полюбил её. Любовь согрела когда-то замёрзшее сердце, и тот бутон, что должен был распуститься давным-давно, расцвёл сейчас, в двадцать пять лет. Невеста сияла, взгляд светился любовью, счастливая улыбка не сходила с лица, а влюблённые люди всегда красивы и притягательны. Оливия вдруг обнаружила, что на неё бросают заинтересованные взгляды многие мужчины, а особенно те, кто когда-то смеялся над предложениями опекунов взять её в жёны. Когда же она прошла по длинной, застеленной ковром, дорожке между рядами скамеек в церкви — медленно, впитывая каждый звук, взгляд, запах; каждую, даже мельчайшую деталь события, о котором она так долго мечтала, Джейкоб вдруг перестал на какое-то время дышать.

Потом священник говорил положенные слова, а жених улучил минутку и шепнул:

— Я тебя люблю.

Джейкоб и Оливия жили счастливо. То, что жена оказалась богатой женщиной, а не бедной приживалкой, как он сначала предполагал, явилось для Джейкоба приятным сюрпризом. Для него никогда деньги не были лишними.

Состояние «кухаркиного сына» росло, желание купить баронское поместье — тоже. Он был тем единственным человеком, скупавшим у разорившегося барона картины, драгоценности, статуи, фамильную посуду, и многое другое, что должно было стать наследством Айвена Джошуа Чемберса, баронета. К приезду Айвена, Джейкоб позаботился привести поместье в порядок, распорядился расставить по местам мебель, повесить картины, гобелены.

Отец Айвена ушёл так же, как жил, не думая ни о ком, кроме себя. И то, что сыну остался только титул да голые стены разваливающегося огромного дома, что стоял посреди запущенного сада, старого барона не волновало.

Но, жизнь всё расставила по своим местам, и каждый из героев этой истории оказался именно там, куда стремился.

Глава 12

— А откуда ты знаешь такие подробности? Оливия Браун, мать твоей жены, вряд ли стала бы откровенничать на столь интимную тему с зятем.

— Да, ты права, мне эту историю рассказал сам Джейкоб. И предшествовал его рассказу очень неприятный разговор.

— А мне не нравится тот — молодой — Айвен, — Кэти сморщилась, скривила губы, выказывая пренебрежение. — Прости пожалуйста, дедушка, но он совсем не похож на тебя. Ты очень волевой, целеустремлённый человек, ты всегда знаешь, чего хочешь и ты непременно добиваешься любой поставленной цели, а тот Айвен, о котором ты рассказываешь, похож на опавший лист, который несёт потоком, крутит в водовороте, затягивает на дно. Или на амёбу, не осмысливающую себя самое, не осознающую своего существования. Он... ну как то противное желе, которое меня заставляла есть гувернантка!

Старый барон рассмеялся — легко, весело.

— Ты снова права, девочка. Я действительно тогда был чёрств душой, и долго жил обидой на отца, на мать, рано покинувшую меня, на весь свет. Замкнулся и не пускал чувства в свою жизнь. Равнодушие погасило порывы, так свойственные молодости, притупило любознательность, умерило аппетиты. Если бы не возвращение в Роузвуд, и события, случившиеся там, то скорее всего бережливость того Айвена стала бы скупостью, равнодушие переродилось бы в чёрствость, и я влачил бы жалкое существование, искренне полагая, что устроил себе спокойную, лишённую забот и волнений, жизнь. Твой прадед, Джейкоб Браун, очень сильно повлиял на меня тогда. Он видел людей насквозь и того, молодого Айвена, понимал как никто другой. Порой мне казалось, что он знал меня лучше, чем я сам.

— А каким он был, мой прадедушка?

— О! Этот человек походил на каплю ртути, он постоянно двигался, делал несколько дел одновременно, отдавал распоряжения, ругался и отпускал комплименты. Ничто не могло пройти мимо его внимания. При нём постоянно находится секретарь, записывающий устные распоряжения на фонограф. Их позже отправляли по пневмопочте в контору на Пикадилли. Там целая армия молодых клерков, выпускников Итона, контролировала работу заводов, предприятий, отслеживала движение товаров, следила за котировками акций. Исследовательский центр в Хрустальном Дворце тоже был предметом неустанной заботы Джейкоба.Он мечтал выкупить весь дворец.

Утро Джейкоб начинал с просмотра текущих бумаг своей деловой империи. Гильзы с письмами и сводками сыпались из приёмника ежечасно — для особо важных клиентов существовали персональные линии доставки. Джейкоб Браун мог сорваться из-за стола во время званого обеда и понестись к фонографу — оставить важных гостей в недоумении только потому, что пришло факсимильное сообщение.

Часто мой тесть появлялся в поместье ни свет, ни заря и тащил меня на поля. Он был сторонником минимальной обработки почвы. С таким энтузиазмом, с таким восторгом объяснял, что привычный в то время оборотный плуг губит и истощает землю, что применение огромного количества удобрений повышает урожайность, но подрывает здоровье нации. Сейчас это общие места, но тогда это было новым словом. «Паратрактор, паракомбайн! — восклицал Джейкоб, показывая мне свой машинный парк. -Обычно в фермерском хозяйстве используется одна парасиловая установка, эдакая махина! — поучал меня, словно школяра. — Она-то и обеспечивает подачу механической энергии на все механизмы через систему шкивов, зубчатых передач и прочего. Но я подошёл ширше, много ширше! Инерцоиды! На ферме они применяются впервые. Экспериментальный образец! Представь, сынок, какими прибылями всё это обернётся в будущем!»

— Знаю, дедушка, знаю, — вздохнув, проворчала Кэтрин и, передразнивая одного из нелюбимых преподавателей, прогнусавила: