– Вопрос настолько поразил ее, что она сначала удивленно посмотрела на него, затем на картину:

– Как к кому? Пришедшим к нему людям.

– В благодарность, что ли?

Диалог приобретал какой-то дикий характер.

Девушка нахмурилась и промолчала, решив не разговаривать более в таком тоне с этим типом, как она сразу определила его про себя.

– Неужели вы не понимаете, всю нелепость этого. Вот, вы будете мне кланяться, если я приду просить вас нарисовать мой портрет?

– Вам точно нет.

– Хорошо… не доходит. А вы будете мне кланяться в ноги, если вы врач, а я пришел просить вылечить меня от смертельной болезни?

Сначала, она решила было обидится на «не доходит», но задумалась и внезапно, неожиданно для себя, рассмеялась.

– Неужели вы, перерисовывая, не видите, что он кланяется лесу, возможно солнцу, но никак не этим крестьянам?

Теперь они оба уже уткнулись в картину, внимательно ее разглядывая, после чего она, отклонившись назад, уже с удивлением уставилась на него.

– Вот видите, – сказал с отчаянием Сергей, – он меня уже измучил!

– Знаете, а ведь я даже ничего не замечала!

– Это ладно, я тоже не сразу заметил. Делать-то, что будем? – опять выдал Сергей.

И сказал он это таким тоном, что стало ясно, делать действительно, что-то надо и немедленно, пока все не разбежались.

– Оля, – протянула узкую ладошку девушка.

– Сергей Викторович, – отмочил тот.

– Может, все-таки Сергей? – мягко спросила она.

– Можете. – махнул он рукой, вспомнив, что выглядит молодо, – Ну?

–Что… ну?

– Делать-то, что будем?… Вы кто?

– Я? – девушка внутренне уже вся веселилась, – я зам. зава этого музея, по художественной части. А вы кто?

– Я, – он опять махнул рукой, видно было, что эти досадные церемонии раздражают его, – я, этот… как его… просто инженер, из этого… как его… СОС, который на Стаханова… у леса.

– Знаю, – кивнула она, – у меня на улице Стаханова, у самой реки дача… очень приятно.

– Мне тоже… но вы, зав. зама, да еще по художественной части, надо же что-то делать с этой неизвестностью. Поднять документы, наконец, чтобы никто не ходил в городе… в неведении.

– Знаете что, Сергей Викторович, в неведении у нас в городе ходите только вы… остальных все устраивает. Вернее – устраивало. Пожалуй, вы правы – я теперь с вами. Ну что… если я, зам. зава ничего не знаю, то поверьте мне, значит, никто не знает. Может, письмо напишем, куда-нибудь?

– Я вижу, вы разыгрались, а мне не до шуток.

– Простите, просто все очень необычно. Постойте, я знаю, что делать.

– Что?

– Видите ли, в нашем музее, так заведено, что если кто чего не знает, то обращается прямиком к дяде Коле.

– О Господи… только не это!

– Нет… только это! А если уж дядя Коля не знает, ну, тогда уж я не знаю, – развела она руками.

– Давайте вашего дядю Колю, – смирился, наконец, Сергей. Было видно, что запал его закончился.

Пошли искать дядю Колю. Нашли его неподалеку. Он шел позади ватаги пятиклассников и, по обыкновению, ухмылялся той ерунде, которую, по его мнению, молоденькая девушка экскурсовод рассказывала школярам. Оля приволокла дядю Колю к картине и отворачивая несколько лицо от несшегося от него, впрочем, несильного перегара, задала ему вопрос: « Знает ли он, о чем картина, и почему она так странно называется?». На что дядя Коля ответил:

– Знаю, картина о том, как один из московских патриархов, вызвал к себе отца Николая, из лесов дальних, а он, проходя мимо наших мест, и не имея возможности сделать крюк в двести верст, чтобы повидаться с подвизавшемся в наших лесах отцом Алексеем, просто поклонился ему, и попросил благословения на дальнюю дорогу. А, наш отец Алексей, в это же самое время, поклонился ему, и попросил у него, в свою очередь, благословения. Вот эта встреча двух старцев и изображена на этой картине.

– Скажите, дядя Коля, а где же здесь отец Николай? – спросил, сразу вдруг поверивший и повеселевший Сергей, как будто это его, в эту минуту, благословил отец Николай.

– А как ты его изобразишь-то, если он за двести верст отсель? – Удивился дядя Коля, – Вон, видимо в той стороне, где солнце восходит, изобразил его художник. На рассвете дело-то было.

– Дядя Коля, миленький, – заговорила Ольга, – как же так, вы все знаете и молчите, так же нельзя, миленький.

– Ну, вы даете, Ольга Николаевна, – изумился он, – да я сколько раз пытался экскурсию провести, когда эти девчонки опаздывают. Сколько раз я им говорил: «Слушайте меня, дуры, что я вам скажу, а не книжки свои дурацкие, неизвестно кем написанные читайте», а они смеются. Ну, дуры, они и есть дуры, во главе с нашей заведующей Нин…

– Так, дядечка Колечка, – быстро перебила его Ольга, – я ничего этого не слышала, а какие вы хотите экскурсии водить, если вы и сейчас под шафе?

– Под каким таким шафе? Я и выпил то всего стопку перед этой экскурсией, которую сейчас Любка ведет, чтобы не расстраиваться…

– Так, подождите, дядя Коля, – встрял Сергей, – вы без меня разберетесь, потом… может быть… завтра. А сейчас ответьте мне, а откуда вы-то это знаете, а вот, допустим, эти музейные работники нет?

Тебе, какие доказательства Серега, нужны? Если я, как электрик, постоянно по этой проводке ползаю: то отключаю сигнализацию, то включаю, то перевесить что-то надо, то дополнительно осветить. Этого же никто не видит, не ценит и, между прочим, все за одну зарплату, а я не помню, когда ее уже и повышали, а эта наша заведующая хренова, Нин…

– Так, дядя Колечка, – опять встряла Ольга, – я просто не могу вот это слышать.

– Подожди, ну вот Серега меня же спрашивает, я и отвечаю.

– Вот вы дядечка Коля, и отвечайте, а не отвлекайтесь.

– Короче, Серега, ну их, этих баб… извиняйте, Ольга Николаевна, а название картины на обороте написано. Я, когда ее переворачиваю, всегда его и лицезреть изволю.

– И что там написано?

– То, что я вам сейчас и рассказал, что, мол, встреча отцов Николая и Алексея, при следовании первого в Москву, ну и так далее. Что повторяться- то?

– А художник там не указан? – спросила Ольга.

– Почему не указан? Указан, – Тропинин, кажется… Василий Андреевич.

Сергей и Ольга, как открыли рты, так и остались стоять.

– А почему спереди название стерли и автора, – откуда я знаю, видать, большевики после революции баловались. Но кто-то видимо знал правду, ну и пометил, чтобы, значит… для потомства сохранилось. А эти курицы, под командой этой хреновой заведующей Нин…

– Слушать не хочу, – вскричала Оля, зажимая уши.

– Мне экскурсии проводить не дают! – закончил дядя Коля.

Так Сергей и познакомился с Ольгой.

ГЛАВА 8

В годы войны из Ленинграда в городок были эвакуированы старенький профессор и его более молодой помощник, с семьями. Их привели на пустырь, на краю города; выгнали с него пару коров со стадом шипящих гусей, обнесли забором; и за три дня построили два деревянных сарая. Так в городке возник институт «СОС», или, как их сразу местные окрестили – «сосунки». Профессор и его помощник потирая озябшие руки и ежась от залетавших за шиворот снежинок за несколько дней установили какую-то немудреную аппаратуру совершенно не обращая внимания, как буквально за неделю: вокруг них возвели дощатые стены, установили крышу, выложили печи, подвели электричество и обнесли все это благолепие деревянным забором, с колючей проволокой по верхней кромке. А, когда рядом с воротами поставили деревянную проходную и посадили туда сердитого дядю Максима, с деревянным протезом вместо ноги и винтовкой времен первой мировой войны, учреждение приняло действительно вид настоящего оборонного предприятия. Счастливые от того, что ужасы ленинградской блокады закончились, профессор с помощником бодро взялись за дело, и через полгода, опытные образцы звукоулавливающих приборов, для нужд противовоздушной обороны и борьбы с артиллерией противника, пошли на оборонные предприятия страны, вместе с технической документацией. Начал постепенно выдавать на-гора институт и другие, не менее полезные и интересные разработки, такие например: как котелки, для работы партизанских радиостанций, различные хитрые мины-ловушки и т.д. Коллектив к тому времени насчитывал уже пятьдесят человек, крепко стоял на ногах, был преисполнен большим количеством идей и планов, и настроен на победу. Через год старенький профессор умер, видимо, сказался год блокады, но оставил после себя небольшую научную школу, сложенный рабочий организм, а директором института стал его помощник. В послевоенное время институт хоть и переехал в знакомое уже нам П-образное кирпичное здание, но как-то не вырос и, дотянув еле-еле до численности своего состава в сотню человек, так и не обзавелся ни мощным опытным производством, ни полигонами. Правда, деревянные сараи снесли, но на их месте построили лишь сараи каменные, в одном из которых разместили несколько станков, а в другом склад радиодеталей… вот, пожалуй, и все. Удивлению достойно, как он умудрился сохраниться в перестроечные и лихие девяностые годы, но это уже другая история. Сергей, как вернулся после окончания института в свой город и устроился на работу к «сосункам», так и проработал почти до старости, уткнувшись в свои приборы, в своей комнатке и даже не заметил, как пронеслась его жизнь, а вокруг него все что-то продавали, пилили, гуляли и веселились. Коллектив, как-то, само собой так образовалось, стал в основном женским, а из пятнадцати мужчин одни вошли в историю института, как пьяницы и бузотеры, другие, как бабники, зато три оставшихся, да, действительно, оказались героями трудового фронта. Именно на их, неприметных на первый взгляд, труде и уме, и держалась вся тематика образцов вооружений. Несомненно, одним из них был и Сергей, только в такой, как-бы завуалированной, неявной форме. Ну, сидит там, где-то в углу, какая-то серая мышка, да… умный, ну что ж с того, как говорится: « есть ум, да пустосум». Значительный перевес в институте женского народонаселения сказался и на его манере жития бытия и стало носить исключительно светский характер. До обеда обсуждались все новости российской эстрады, потом городские происшествия и наконец, как взошли огурцы и помидоры на даче. Хорошим тоном считалось приступать к работе после обеда, поэтому на Сергея и еще двух трудоголиков смотрели с некоторым недоумением, как на не умеющих вести себя в приличном обществе. Но, с другой стороны, на них смотрели, как на неизбежное зло, с которым, хочешь, не хочешь, надо мириться, и надо отдать должное, работать не мешали. Если, кому-то из этой троицы удавалось нечто изобрести, то это изобретение немедленно, как старое полотенце на тряпочки, раздергивалось на темы по написанию диссертаций. К чести сотрудников института, надо сказать, что это был самый кандидатски насыщенный коллектив на душу населения в Советском Союзе. Исторически сложилось так, что именно отдел, который возглавлял Сергей, перенял всю звуковую тематику, которая зародилась здесь в военные годы. Тема была старая, заношенная, неперспективная, поэтому в нее никто особо нос не совал и ему давали работать относительно спокойно. Недавно, в институт был спущен крупный заказ на модернизацию стоящих на вооружении звуко улавливающих приборов. Сергей вытащил с книжной полки комплект чертежей, сдунул с них толстый слой пыли и отдал директору. Разработанная много лет назад им аппаратура и много раз отвергавшаяся этим же самым директором очень понравилась заказчикам и институт забегал, как разворошенный муравейник, готовя конструкторскую документацию для изготовления опытного образца, написания подробной инструкции пользователя и т.д.