– И последнее, Женя. Сейф с ружьем в углу зала. Ключ от него под самим сейфом, но, надеюсь, оно вам не понадобится.

Ключ от сейфа под сейфом. Русский менталитет.

– Тоже надеюсь, но я же должен осмотреть вверенное мне оружие. В конце концов, я же вчера расписывался за него.

Молчание. Слышно только дыхание Елены и стук на кухне крышки о кастрюлю, которую она накрывает.

– Тогда до связи, – говорит она. – В семь вечера я позвоню.

И сбрасывает вызов первой. Люблю людей, которые после разговора отключаются сразу. В таком человеке чувствуется честность и умение ценить свое время, а значит, на таких людей, как правило, можно положиться.

Как распознать человека? Очень просто. Если он ценит свое время, он понимает его важность, следовательно, будет ценить и твое. Если же он относится наплевательски к стрелкам своей жизни, то и на тебя ему плевать. Это выражается во всем: в работе, в перекурах, в общении. Даже в походке.

В первую очередь поесть. Вываливаю картошку в поцарапанную жестяную миску, туда же бросаю тушенку. На полу нахожу миску Лары, отдаю ей честную треть. Молча едим.

Следующие два часа подметаю дорожки на кладбище метлой из сарая. В нем же находится тачанка, в которой вывожу собранные листья в мусорный бак за оградой. Лара бегает рядом и дает листьям ленивый бой.

Посетители объявляются редко, интереса ко мне не проявляют и задерживаются в стенах некрополя ненадолго, за что я им молча признателен.

Осматриваю могилу, в которой пропишется завтрашний покойник. Над аккуратным прямоугольником ямы возвышается крест. Он шикарен: мрамор, полироль. Он даже позолочен в некоторых местах. Тому, кого будут под ним хоронить, лучше открыть большие ворота побыстрее.

Не понимают люди, что скромность – лучшая дань уважения покойному.

И вот на нем, на кресте этом, данные будущего жильца: ФИЛИМОНОВ АНДРЕЙ ДМИТРИЕВИЧ. Дата рождения, дата смерти.

– Какая-то фамилия у него… Наверное, на зоне кличка была Филя.

Сказывается моя привычка болтать с самим собой.

Лара убежала куда-то на окраину кладбища, потерялась среди крестов. Решаю поискать ее, пока светло. Поиски заканчиваются быстро.

Такса стоит на могиле на самом краю кладбища, роя своими короткими лапками землю и помогая себе носом. Она фыркает, ругается на своем собачьем языке, но бросать свое занятие явно не собирается.

За могилкой никто не ухаживал, пожалуй, со дня погребения: деревянный крест-надгробие уже становилось не просто серым от дождей и снегов, оно начинало чернеть. Читаю имя на оскверняемом таксой надгробии: БОГАЧЕВА ДИНАРА ИГОРЬЕВНА. Дата рождения и дата смерти отсутствуют. Странно.

Лара упорно копает землю над могилой. Беру таксу на руки, смахиваю землю с ее носа. Животное пытается вырваться из моих рук с какой-то небывалой силой, и даже не силой, а упорностью. Так и доходим до сторожки.

Решаю осмотреть ружье. Достаю ключ от сейфа, открываю, достаю оружие. У меня в руках самое бюджетное и распространенное оружие всех охотников России – «ИЖ-12». Оно простое в сборке и разборке, надежное, как палка, и, мне кажется, удобное примерно настолько же. Оно почищено и разряжено, а патроны хранятся в коробке в этом же сейфе. Взвожу курки, жму на спусковые крючки. Раздается два хлестких и сухих щелчка. Должно работать. За патроны я тоже расписывался, так что проверять ружье на предмет работоспособности мне не хочется. Убираю оружие в шкаф.

Хочется верить, что оружие не пригодится. Буду надеяться, что дедушка Чехов был параноиком в плане стреляющих ружей на стене.

Остаток дня провожу за наведением порядка уже внутри сторожки. Можно засунуть все свои вещи в пустой шкаф, но полки пыльные. Приходится найти тряпку и сделать влажную уборку. Энтузиазма хватает даже на мытье полов и окон. Окна мутные, будто кто-то в них долго и упорно плевал.

Тру тряпкой настенное зеркало в прихожей, невольно осматривая себя. Год жизни в лесу никому не идет на пользу. Это в сказочке про Тарзана все выглядит красиво и мило, на практике это голод и холод. Для своего двадцати одного года я староват: мешки под глазами, отощал и кожа бледноватая, словно какой-то лампочке внутри энергию убавили. Снимаю футболку. Ребра давят через кожу. Это не та худоба, о которой мечтают многие тинэйджеры. Это почти бухенвальдское отощание. Щеки как ногтями стесаны: это я до последнего снимал с них щетину одноразовым станком, пока он не начал больше скоблить, чем сбривать.

Ну, ничего, теперь все наладится. Главное дотянуть до зарплаты, а там уже и отъемся, и отосплюсь. Пусть я добровольно привязал себя к этому кладбищу, но ничто не мешает мне вновь начать выглядеть человеком, если это слово все еще применимо ко мне.

Внешность обманчива – ни один человек не будет спорить с этим постулатом.

Будильник ставлю на семь утра, стелю себе на диване в зале. Завтра мой полноценный рабочий день, так что нужно быть в форме.

А еще завтра рядом со мной будут люди. И над ними будет висеть угроза гибели. Глупой гибели, нелепой, как это бывает обычно, когда я рядом.

В сон проваливаюсь быстро.

03

Траурная процессия прибывает с опозданием в полчаса, то есть, почти в полдень. Выглядит это так: сначала в ворота заезжает «Гелендваген», затем катафалк, за ним еще один «Гелендваген», а уже за ним тянутся три БМВ. Идущий во главе колонны «гелик» едва дает открыть мне ворота, сразу вносясь внутрь кладбища, будто сидящим в машинах не терпится похоронить своего приятеля. Не зная, что хоронят кого-то из местных авторитетов, можно подумать, что привезли закапывать какого-нибудь чинуша.

Благоразумно затаскиваю Лару в сторожку и оттуда наблюдаю за похоронами через окно. Рядом с могилой я не нужен: там уже есть могильщик и священник. Скорбящие братки ведут себя спокойно, терпеливо ждут, когда священник отпоет покойного, затем разливают по пластиковым стаканам помянуть, выпивают.

Я отношусь к криминалу также, как любой добропорядочный житель каждой страны – с недоверием и опаской. Существует мнение, что тюрьма не исправляет жуликов, но учит их быть осторожнее, чтобы не попасться повторно. Подпишусь под этим. И потом, отсидевший человек никому не нужен в нормальной жизни, так что судьба его почти всегда обречена на цикличность.

Всматриваюсь в священника. Что-то в нем есть. Какая-то частичка моей души наполняется теплом при виде его. Он уже не молод, в меру полноват, носит усы, но бородка, присущая русским батюшкам, отсутствует. Он отпевает настолько красиво и чисто, что даже стекло в моем окне тонко звенит. Что-то в нем такое есть, один взгляд на него дарует внутренне спокойствие. Странно. Никогда такого не испытывал.

Пока я маюсь от безделья, наблюдая за похоронами, самое время рассказать о себе, о том, что привело меня на это кладбище, и почему мне так была важна эта бесперспективная работа.

Собственно, мне нужно было начать свою историю с того момента, с которого я сейчас углублюсь в воспоминания, но это было бы слишком долго и не интересно, поэтому начну отсюда.

Лет в семнадцать я понял, что вокруг меня происходят очень странные вещи. То есть, строго говоря, ничего странного в них не было: нелепые смерти, несчастные случаи со смертельным исходом. Ничего необычного на первый взгляд.

Северодвинск, в котором я жил с родителями, город весьма крупный, и происходящие в нем смерти не есть что-то необычное. Но по какой-то необъяснимой на тот момент причине несчастные случаи, ДТП с летальным исходом, пожары с угоревшими в квартирах жильцами, убийства и прочее тому подобное, происходило рядом со мной чаще, чем в других частях города.

Когда тебе семнадцать, ты воспринимаешь все творящееся рядом с тобой как должное, как какие-то незыблемые законы мироздания, с которыми невозможно бороться, поэтому нужно просто воспринимать как данность. Ты еще ребенок, впитывающий законы этого мира, хлопая глазами.

Полиция в те годы отмечала повышение количества смертей в городе. Об этом даже говорили по местному радио, а сама волна инцидентов, заканчивающихся смертями (непременно смертями), обросла домыслами, шутками, приняла фольклорный характер и даже мистический толк. Нет, в те годы это не парализовало жизнь города, но факт оставался фактом: количество убийств и несчастных случаев в городе росло.