"Важней, чем оружие – человек, который им владеет. Нет никого более непобедимого, чем человек, готовый пожертвовать своей жизнью"

Эрнст Хайне

01

Это происходит, когда я стою перед пешеходным переходом посреди города, честно ожидая сигнала светофора, который разрешит перейти проезжую часть. Вокруг меня люди, тоже ждущие, пока светофор милостиво подмигнет зеленым: дети, мужчины, женщины…

И вот это происходит. В очередной раз. Надвигается удушливо, безысходной неотвратимостью. Цвета блекнут – вокруг все становится черно-белым, словно я носом прильнул к старому телевизору. Еще ноют зубы, и голова раскалывается от боли. Все это обычно в такой ситуации.

Сейчас, сейчас это произойдет. Еще немного – и кто-то из стоящих рядом со мной погибнет. Кто-то, просто оказавшийся рядом со мной.

Светофор мигает красным, мигает, мигает. Люди вокруг меня смотрят на красный глаз чуть зачарованно, готовые сорваться с места, словно ждут выстрела стартового пистолета.

Светофор мигает. И мы смотрим на него, как на глаз оракула, способный открыть нам будущее. Автомобили покорно притормаживают, едва не целуясь бамперами. Настает эта самая секунда, когда машины уже остановились, а пешеходы еще не начали движение.

Я узнаю будущую жертву обстоятельств почти сразу. Молодая девушка в красной куртке, с черными волосами, собранными в хвост на затылке. Она идет впереди всех – очевидно спешит куда-то. Не по-женски широко размахивает руками при ходьбе, кожаная сумочка при каждом шаге шлепает ее по боку. Не девушка, а солдат, марширующий по плацу.

Итак, она идет впереди всех, а когда оказывается посреди проезжей части, случается неизбежное. То, из-за чего моя голова трещит от боли и ноют зубы. Откуда-то справа раздается протяжной гудок. Он усиливается, нарастает, заполняет собой мысли. Я, пешеходы вокруг, и даже автомобилисты поворачиваем головы на звук, силясь разглядеть его источник.

И вот он – замызганный КАМАЗ, несущийся по встречной полосе на красный через перекресток. Он летит вперед, безостановочно гудит, виляет по дороге, едва не задевая стоящие машины. Люди шарахаются в стороны, а кто-то замирает на месте, растерявшийся. Девушка в красной куртке тоже слышит, а теперь уже и видит мчащийся на нее грузовик, и ее парализует то ли от страха, то ли от нерешительности.

Она останавливается, поворачивается на звук, видит КАМАЗ и замирает на месте, как памятник. Она стоит, оцепенев, ровно до того момента, когда уже невозможно будет что-то изменить. Ровно до того мгновения, когда ее судьба вступает в свои права. Кто-то запоздало кричит ей убраться, отойти, но она не слышит этого за ревом сигнала грузовика. А если бы и услышала, все равно слишком поздно.

Дистанция между девушкой и грузовиком стремительно сокращается. Я зажмуриваю глаза, чтобы не видеть страшный момент столкновения. Уши зажать не успеваю – соприкосновение металла с живой плотью происходит быстрее.

Глухой удар, словно боксер-тяжеловес врезал со всей силы по стене. Непроизвольно открываю глаза и застаю девушку, отлетающую в сторону. Сумочка тянется в воздухе за ее рукой, будто не хочет бросать свою хозяйку. Над головой несчастной также летят наушники, как две черные макаронины-спагетти.

Взрыв эмоций в толпе, крики ужаса, а изгвазданный грузовик, все еще визжа, резко дает колесами вправо и врезается в фонарный столб в десяти метрах от нас. Я стою с буквально отвисшей челюстью, хотя что-то подобное происходило при мне множество раз и стоило бы уже привыкнуть… Но невозможно привыкнуть к тому, что рядом с тобой постоянно гибнут люди. Они умирают просто потому что я оказываюсь рядом с ними.

Мне нельзя находиться среди людей, нельзя допускать того, что случилось с этой девушкой, или чего-то подобного. Но я должен быть здесь, потому что на той стороне дороги к асфальту прибилось неказистое здание, в котором находится мой потенциальный работодатель. Возможно, я получу работу, которая почти полностью изолирует меня от людей, сведет контакт с ними к минимуму, а значит, я не буду представлять угрозу для окружающих.

На проезжей части бедлам. Кто-то бросается к девушке, хотя ребенку понятно, что такой удар она не пережила, кто-то спешит к врезавшемуся в столб грузовику, наконец-то заткнувшему свой гудок, а кто-то причитает. Все делают хотя бы что-то, лишь я стою где стоял, и жду, когда перестанет болеть голова, а мир в глазах наполнится красками.

Кто-то из особо ретивых пешеходов подходит к водительской кабине КАМАЗа, вынимает из его нутра водителя, потом зачем-то тащит его к толпе. Водителем оказывается лохматый таджик. На нем грязные джинсы под стать грузовику, неуместная для октября футболка с короткими рукавами, а открытые руки испещрены синими точками. Даже если вы ни разу в жизни не употребляли наркотики, первое, о чем вы подумаете при виде этих точек, это про следы уколов. И будете правы. Героиновые инъекции.

Водитель грузовика абсолютно невменяем. В его взгляде расплывается само понятие реальности. Он сидит на дороге безвольным кулем, отчего я невольно задаюсь вопросом, как он в таком состоянии вообще мог управлять грузовиком. Однако стало понятно, почему он сбил эту несчастную девушку, лежащую на дороге и воткнулся в столб: виновник ДТП убит наркотой настолько, что с такой же легкостью мог угнать не КАМАЗ, а космический корабль и затем врезаться в Луну. Не уверен, что он даже сейчас осознает факт того, что сбил человека.

Из застывшего потока машин выдирается бело-синяя. Полицейская сирена – это тебе не рев несущегося грузовика весом в пятнадцать тонн. Полицейскую сирену нужно уважать и бояться. Она выруливает из ряда машин с совсем не полицейской поспешностью, из нее вылезают двое при форме, в погонах, начинают приводить в чувство виновника трагедии: эйкают на него, хлопают по щекам.

Наверное, это какой-то бытовой случай. Например, этот таджик убился героином на стройке, затем угнал КАМАЗ, рулил им сам не зная куда, в бесконечность. Вырулил в тюрьму. Это не что-то сверхновое: в интернете вы найдете много случаев угона техники со строек, с дальнейшими авариями и объяснениями пьяных или вмазанных водителей. Реальная жизнь фантастичнее любой фантастичной истории.

И только не говорите, что у заморышей-таджиков нет денег на героин или еще какую-нибудь дрянь, которую вводят внутривенно. Экономическая система жителей Средней Азии очень гибкая, особенно среди жителей-нелегалов. Пресловутый насвай может покоиться в кармане рядом с наркотиком покрепче. Эта братия не всегда расплачивается деньгами за свои удовольствия…

Мне нужно убираться отсюда, нужно убираться. Чем дольше я нахожусь среди людей, тем выше шанс того, что повторится нечто подобное. Еще кто-то неизбежно погибнет, будучи рядом со мной.

Начинаются причитания над телом нелепо погибшей девушки, течет негатив по отношению к невменяемому таджику, сидящему прямо на асфальте, полицейские пытаются допросить его на месте. Кто-то из столпившихся вызывает «скорую». Кому? Обреченный на тюремное забвение таджик придет в себя в камере предварительного заключения, переживет ломку, а девушке уже не поможет никто: вдохни в нее жизнь какая-нибудь божественная сила, это все равно будет существование в раздробленном теле.

Голова перестает разрываться, зрение обретает цвета, зубы перестают гудеть – отпускает чувство, будто по ним кувалдой врезали. Нужно идти. Вон здание впереди. В нем контора, где, может быть, мне дадут работу. Современная сфера трудоустройства пересыщена вакансиями, но мне нужна именно эта работа. Неказистая и низкооплачиваемая, но мне нужна только та должность, которую мне могут предоставить в этом здании.

Нужно уходить отсюда, вытащить себя из массы людей, пока полицейские не призвали меня, первого попавшегося, свидетелем, не схватили за рукав, не глядя.

Иду сквозь набухающую толпу зевак, прибежавших посмотреть на происшествие. Кого-то пихаю локтем, кого-то просто обхожу. Состояние немного подавленное, а мне нужно быть в форме перед интервью. Моя потенциальная должность не обязывает быть респектабельным, но работодателю-то я должен понравиться.