Кажется Николаев, потребовал, чтобы я снял шапочку, я, естественно, отказался, тогда он протянул руку, чтобы сорвать ее с моей головы, я успел перехватить его руку и, выученным приемом самбо, заломил ее ему за спину. На выручку Николаеву пришел, стоявший рядом, Юдин. Он оттолкнул меня, Николаев вывернулся, и они попытались повалить меня на пол школьного коридора. Это им не удалось, не понимаю как, но я перевел Николаева «в партер» и навалился на него, не давая выскользнуть, одновременно стараясь отбросить от себя Юдина, пытавшегося схватить меня за руки и оттащить с Николаева.

«Схватка» была краткой, зазвенел звонок, извещавший о начале урока, мы вскочили и побежали в класс. Если Нелли Борисовна, что-то и заметила по нашему внешнему виду, то ничего нам не сказала. По крайней мере, мне точно.

А теперь, о моем столкновении с новичком. Или это был все-таки не новичок? Не могу вспомнить, как не могу вспомнить из-за чего все произошло.

Это произошло на большой перемене по середине между вторым и третьим рядами парт, по-моему, в пятом классе. Зачинщиком я не был – это точно. Да и само столкновение практически не помню, помню главное: мой «оппонент», не знаю как, но все же сумел вывернуться из моих «объятий», а, может быть, прижав его к поверхности парты, я, посчитав, что все закончилось, его отпустил сам, нанес мне неожиданный, я бы сейчас сказал, подлый удар кулаком в кадык. Удар был такой, что я почувствовал, что кадык вошел в шею, мне мгновенно стало трудно дышать, я, как мне потом рассказали мальчишки-одноклассники побледнел и согнулся, облокотившись на парту. Понятно, что на этом столкновение закончилось, продолжать я его не мог, а «оппонента» то ли оттащили от меня, то ли он сам, испугавшись сделанного им, отскочил от меня. Не знаю, как я смог, но по звонку сел за парту, и ощущая боль, приступил к учебе. Похоже, что мне все-таки удалось, откинув назад голову, смягчить силу удара, в противном случае, он бы имел понятно какие последствия. Не знаю почему, но учительница не среагировала на мое состояние, может быть, не заметила …

Должен признаться, что один раз я сам применил силу. В классе, в котором учился мой младший брат Сергей, был Олег Гладун, ростом и телосложением значительно больше как моего брата, так и других мальчишек-одноклассников. Я, узнав, что он неправильно ведет себя в отношении моего брата, зашел в помещение их класса и постарался словами объяснить Гладуну, как он должен себя вести. Устное внушение не подействовало, Гладун стал отпираться и попробовал оттолкнуть меня. Вот тут я нет не сдержался, схватил его за плечи и с силой «припечатал» его спиной к распашным дверям светло-бежевого книжного шкафа. Повезло и ему, и мне: я не «вмял» его в дверные стекла. Такого внушения оказалось достаточно, после него Гладун вел себя отношении моего брата Сергея с «должными почтением и уважением».

***

Перехожу к более подробному рассказу о моих школьных годах. Кстати, номер школы за время моей учебы в ней, кажется, дважды, изменялся: с пятой на второй или наоборот со второй на пятую.

Начну с добавления к рассказанному о чернильнице и перьевой ручке.

Перьевую ручку и карандаши в начальных классах я, как и все, хранил в пенале, доставал их только по мере надобности. У меня пенал был деревянный светло-желтого цвета. Это была прямоугольной формы длиной около тридцати сантиметров, шириной примерно семь и глубиной три сантиметра. Закрывался он выдвижной крышкой, она передвигалась по двум пазам, расположенным в верхней части боковых стенок пенала, и при закрытии ее торцевая сторона входила в паз наверху короткой торцевой стороны пенала.

У многих моих одноклассников пеналы были другие: округлые цилиндрической формы, также длиной около тридцати сантиметров, но более узкие, их диаметр был не больше трех сантиметров. Сделаны они были из тонкой, обычно светло-кремовой окраски. Меньшая треть этого пенала была съёмной, она одевалась на остальные две трети.

Чернила в начальных классах были фиолетового цвета, и только, когда, по-моему, в пятом классе разрешили пользоваться авторучками, цвет чернил стал синим. Этот синий и фиолетовый цвета так и остались единственно разрешенными, любой другой: красный, зеленый использовать ученикам и ученицам запрещалось, а красный цвет традиционно был учительский. Даже цвет пасты в стержнях шариковых ручек, которыми также было разрешено пользоваться, кажется, с седьмого класса, должен был только синий или фиолетовый, при чем фиолетовый был более распространенным. Официальная версия, озвученная учителями и школьникам, и родителям, запрета шариковых ручек заключалась в том, что использование их портит почерк учеников.

Почерк у школьников формировался с первых дней учебы. Сначала посредством, как я выше рассказывал, написания в тетрадке «в косую линеечку» палочек, разнонаправленных крючочков, потом букв алфавита. Если не ошибаюсь, начинали с прописных, а потом переходили на заглавные буквы. Каждая прописная буква должна занимать только одну «клеточку», выглядевшую как параллелограмм, образованный по бокам двумя наклонными полосками и двумя горизонтальными, расположенными сверху и снизу «клетки».

«Клеточки» следовали на каждой строке друг за другом, писать, повторяя образец, написанный учительницей в начале каждой строки, каждую прописную букву надо было, отступая на одну клетку от одной к другой, то есть через «клеточку». Заглавные буквы, такие как «д», «ш», «щ» «т», «ю», «ф», «м», «ы» занимали три «клеточки», «у», «х», «п», «е», «ё», «ц», «ъ», «я» – две, остальные одну.

Через некоторое время, кажется, во втором полугодии первого учебного года, длина «клеточки» увеличивалась за счет увеличения расстояния между наклонными полосками. Как я понимаю, это было сделано для того, чтобы в параллелепипедах увеличенного размера можно было писать не отдельные буквы, а слова и предложения, сохраняя уже привычный наклон букв.

Этим я, как и остальные мои одноклассники, занимались не только на уроках «чистописания», но и выполняя домашние задания. За кляксы, исправления, небрежно написанные буквы и слова, на листе тетрадки Нелли Борисовна всем нам дописывала дополнительные строки, как правило тех букв, которые, на ее взгляд, требовали повторного написания. Бывало, что к уже исписанному ею тетрадному листу, после проверки ею домашнего задания, добавлялся еще такой же. Но не из-за клякс, их у меня никогда на листах тетрадей не было, исправления, если и были, то их было очень мало, а вот буквы зачастую «хромали». Думаю, мне просто не хватало терпения выписывать их одну за другой, одну за другой … Да и, вообще, монотонная однообразная длительная деятельность по-прежнему не для меня: я готов долго заниматься чем-либо, но для меня важно, чтобы для достижения цели задания я мог применять разные действия. И, вообще, я против, чтобы кто-либо «стоял над душой», диктовал мне что и как делать. Если надо будет, я не постесняюсь спросить …

Кстати, помню, время от времени во время уроков «письма» и особенно «чистописания» Нелли Борисовна говорила, чтобы мы отложили ручки, после чего мы приступали к выполнению следующего упражнения. Мы вставали, поднимали, сгибая в локтях, до уровня плеч руки и начинали по ее команде сжимать и разжимать пальцы рук, повторяя за ней: «Мы писали, мы писали, / Наши пальчики устали. / А сейчас мы отдохнем / И опять писать начнем. /»

На первых порах, по-моему, на протяжении всей первой четверти, может быть и по дольше, оценки в тетради не ставились. За отличное выполнение заданий по «чистописанию», которое мы называли «письмом», «арифметике», «рисованию», «пению» и «труду» Нелли Борисовна выдавала бумажные пятиконечные красные звезды. Звезды, изготовленные из плотной бумаги предназначенной, как мы тогда говорили, «для занятий трудом», а проще говоря для аппликаций, были примерно пятисантиметрового размера. Такие звезды, получившие из, приносили из школы домой, показывали родителям, а на следующий день возвращали учительнице для дальнейшего использования. Я получал такие звезды часто, и бывали, не по одной в день. Однако, с ними у меня, не знаю почему, время от времени были проблемы: как-то так получалось, что, приходя из школы домой, я не мог найти вырученные мне звезды, по крайней мере, одну из них точно. А, как я мог не вернуть звезду моей учительнице? Это для меня было даже невозможно представить.