– Прямо сейчас?

– Нет, это было давно… Может, месяц назад. Сейчас что-то вроде отголосков. Но мне не нравится это чувство. Будто что-то, что есть на кладбище, среагировало на мощную магию извне.

Месяц назад были: бал фей, нападение на особняк Гилберта, мнимая смерть Стефана и пропажа Пайпер. Все эти события стали центром мощной магии, которая могла оставить след на чем-нибудь. Но разве маги не сказали бы, если бы почувствовали что-то странное?

– Это не что-то обычное, – словно прочитав мысли, произнес Николас. – Это как… как будто там был я. Или Пайпер. Ощущение сальваторского присутствия.

Данталион выругался, подбежал к мальчишке и схватил его за плечи.

– Перенеси нас туда, живо!

Николас пискнул и перенес, даже не формируя портала. Данталион впервые сталкивался с подобной магией: никаких очертаний дверей, за которыми видны другие места. Словно его на долю секунды разобрали на мельчайшие кусочки, а после все вернулось на свои места.

Вампир стоял напротив чистого серого камня, простого и неприметного, с четырьмя высеченными именами и одной общей фамилией. Даты добавили позже: Данталион помогал Марселин с этим много лет назад, когда вампиру не было еще и двадцати.

– Мамочки, – выдавил Николас, осторожно подходя ближе. – Гарсиа? Тут что… родные Марселин?

– Пасть закрой, – бросил мужчина, присев на корточки перед каменной плитой.

Он не чувствовал чужого запаха, только выжженную солнцем траву, где-то далеко перерытую землю и ненавистный ладан. Могильная плита выглядела целой, даже новой. Данталион провел пальцем по каждому имени, пытаясь отыскать хотя бы малейшую трещину, но ничего не обнаружил. Все было так же, как и всегда.

– Ты уверен? – спросил мужчина, бросив на Николаса предостерегающий взгляд.

– Сказал же, что нет. Это очень странное ощущение. Если бы я владел Временем, я бы смог понять, что здесь произошло, но…

Николас развел руками, выпятив нижнюю губу.

– Пайпер не была здесь, это я точно знаю.

– И я не был. Может быть, это… Ну, Иснан? – почти шепотом добавил Николас.

Данталион закатил глаза. Фройтер сказал: утверждать, что Иснан является сальватором, можно будет лишь в том случае, если он увидит это в глазах демона. То, что Иснан был одним из тех, кто убил Аннабель, не означало, что он стал пристанищем для Ренольда. В подобную теорию верили только безумцы, например, Эйс, который, очевидно, и рассказал об этом Николасу.

– Я передам Шерае, чтобы тут все изучили.

– Только не говори ей, что это я обо всем узнал, иначе она меня убьет.

– Мур и так тебя убьет, потому что ты опять сбежал.

– А ты ее обокрал! – возмутился Николас. – Зачем тебе вообще деньги?

– Чтобы откупиться от твоих идиотских вопросов. Возвращайся обратно, пока я не сообщил, что ты здесь.

Вампир закатал левый рукав, показывая сигилы на запястье. Глаза Николаса, засиявшие фиолетовым светом, в ужасе округлились.

– Я помог тебе! Если бы не я, ты бы так и бродил по улицам!

– О, умоляю, заткнись. Ты сорвал меня с места, а я даже не успел найти нормальные цветы…

– Цветы? Зачем тебе цветы?..

Данталион устало вздохнул. Эта неделя настолько отвратительна, что у него не было сил держать язык за зубами.

– А-а-а, – протянул Николас. – Ну, я могу перенести тебя туда и обратно.

– Вали к черту, – бросил мужчина, нахмурившись. – Когда коалиция сунется сюда, они выбросят цветы.

– Тогда я…

– Заткнись. Если хочешь прожить на пару минут дольше, перенеси меня в другое место.

Сальватор мгновенно просиял.

– О, это я могу! Куда угодно – только скажи! Я много где был и знаю…

– Сладости и выпечка, – выпалил Данталион и, дождавшись, когда до Николаса дойдет смысл сказанного, уточнил: – Мне нужны пекарни. Давай, ищи мне все.

Марселин совершала ежедневную процедуру: проверяла состояние Стефана. И держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться возле его кровати.

Смотреть на него – неподвижного, спящего – было выше ее сил. Каждый раз, пересекая порог спальни, девушка хваталась за глупую надежду: именно сейчас он проснется. Но Стефан не просыпался, и с каждым днем Марселин казалось, что его грудь поднимается и опадает все реже.

Неизвестность сводила с ума. Хотелось закрыть глаза, досчитать до десяти и понять, что она не в особняке Гилберта. Хотелось вновь изучать все уголки огромного дома Стефана, гулять в саду и изредка выбираться в близлежащее поселение. Хотелось просыпаться и знать, что ее ждет очередной урок магии и что Данте, возможно, соизволит помочь им с ужином. Она представляла себе это так часто, что, в очередной раз осознавая, насколько все изменилось за двести лет, едва сдерживалась, чтобы не закричать во все горло.

Закончив с ежедневной проверкой, Марселин вышла из спальни и рассеянно уставилась на новое рабочее место. Старенький секретер, магические и исторические книги на всех языках Сигрида, много пустых чашек из-под кофе. Следовало бы прибраться, иначе Стефан не оценит беспорядок, который она тут устроила. Это наверняка будет первым, что он заметит, когда проснется.

Если проснется.

«Когда проснется», – упрямо повторила Марселин как мантру.

Выйдя в коридор, она ощутила, как внутреннее пространство меняется. Мгновение назад перед ней была стена темно-красных узорчатых обоев, а теперь – Данталион, прислонившийся к полуколонне в холле.

– О, солнышко, ты уже тут, – с улыбкой произнес вампир. – Позавтракаем? У меня для тебя есть вкусняшка.

Марселин подозрительно прищурилась, но подошла ближе. В руках мужчины была картонная коробка, от которой шел знакомый запах.

– Не-ет, – неверяще протянула Марселин. – Ты не мог!

– Угощайся. Все равно на завтрак никто не собирается.

Марселин обожала принимать пищу в компании с кем-то. Ей всегда нравилась непринужденная атмосфера, короткий обмен информацией и споры, которые могли затевать они с Китом и длившиеся порой по несколько часов. Но с тех пор, как Пайпер исчезла, Марселин лишь несколько раз удавалось застать момент, когда в столовой было больше четырех человек сразу. Обычно Гилберт обедал вместе с Шераей и Эрнандесами. Джонатан постоянно занимался делами Ордена, а Кит пытался хоть как-то помочь ему. Сионий разбирался с обстоятельствами смерти Элиота Баурона, Артур исполнял приказы Энцелада, а Алекс и Соня вновь работали над поисками, но уже вдвоем, без Рика.

Пару раз Марселин заставала Гилберта одного, с угрюмым видом тянувшего кофе, который он пил, только когда ему было совсем паршиво, и читавшего письма от королевы Ариадны. Гилберт говорил Марселин, что они могут позавтракать вместе, если она хочет, но девушка не думала, что действительно хотела этого. Напряжение витало в воздухе с той самой минуты, как Пайпер исчезла, и усилилось после появления Николаса.

Сальватор иногда составлял Марселин компанию и был очень приятным в общении. Она пообещала, что научит Николаса управляться с целительской магией, а потом, когда в один из дней они разговорились, обронила, не уследив за ходом мыслей, что не любит есть в одиночестве.

Николас, кажется, теперь всегда ждал ее, будто она согласилась трапезничать с ним. Он не жаловался, если Марселин не появлялась, погруженная в работу или преданная собственным организмом, требовавшим сна, но совесть потихоньку начинала съедать девушку изнутри. Но чаще, чем с Николасом, она ела именно с Данталионом.

Марселин помедлила немного, чувствуя, что сердце готово разорваться на кусочки. Она устало вздохнула, приподняла крышку и ахнула.

– Калатравский хлеб[1], – кое-как выдавила она, увидев содержимое коробки. – Ты… где ты его нашел? Я так давно не ела его…

Должно быть, лет двести, не меньше. Марселин никогда не могла приготовить пудинг таким же легким и сладким, каким он получался у матери. Она пыталась время от времени, но все равно сдавалась. Хотя Стефан и Данте говорили, что у нее неплохо выходит. Лишь в один из дней, восемнадцатого апреля каждого года, она исправно готовила этот десерт и съедала все до последней крошки, даже если вкус был просто отвратительным.