Пугачев поначалу, отступив от Казани, шел на Нижний Новгород, планируя в дальнейшем направиться к Москве; об этом говорили ему ближайшие советники. Но в городах, лежавших на пути к Москве, имелись сильные гарнизоны, отовсюду стягивались в этот район войска. На правом фланге постоянно преследовал его отряд Михельсона, имевший задание не пропустить Пугачева на запад. Взвесив все, Пугачев решил повернуть на юг в сторону Дона с тем, чтобы поднять на борьбу своих земляков и с новыми силами идти в поход к Москве и Петербургу.

«Нет детушки, нельзя! Потерпите! Не пришло еще мое время! — говорил он своим сподвижникам. — А когда будет, так я и сам без вашего зова пойду. Но я теперь намерен итти на Дон, меня там некоторые знают и примут с радостью».

20 июля Пугачев переправился через реку Суру у Курмыша и отсюда повернул на юг. Шел он стремительно, делая нередко по 80 верст в сутки. Повстанческое войско, быстро разраставшееся, ускользало от карательных отрядов, опережало их. Уже 23 июля оно заняло Алатырь, еще через четыре дня — Саранск. По пути в него вливались новые отряды, в городах в руки Пугачева попадали пушки и ядра, всякие запасы, казна и продовольствие. Предводитель организовывал суд и расправу. Так, в Саранске на суд к Пугачеву крепостные крестьяне в течение трех дней приводили своих помещиков — более трехсот дворян но его приговорам были повешены. То же происходило и в других мостах. Кроме того, сами крестьяне многих отрядов, действовавших самостоятельно, беспощадно истребляли своих господ-угнетателей. Классовая месть угнетенных, копившаяся веками, обрушивалась с праведным гневом на головы притеснителей-дворян.

Правительство шлет в район Крестьянской войны новые полки, особенно после заключения мира с Турцией в Кючук-Кайнарджи — части действующей армии сразу же начинают перебрасывать против Пугачева, а также для охраны тех городов (Москвы, например), куда могли прийти его повстанцы. 21 июля в Петербурге императрица созывает специальное заседание Государственного Совета, на котором рассматриваются меры борьбы с Пугачевым. Новым главнокомандующим назначают генерал-аншефа графа П. И. Панина. В его распоряжение выделяются большие силы; Екатерина II имела полное основание написать ему: «Итак, кажется, противу воров столько наряжено войска, что едва не страшна ли такая армия и соседям была»^[170].

Панин срочно высылает войска для прикрытия Москвы. Но Пугачев в это время продолжает стремительный марш на юг.

С выходом повстанческой армии на волжское Правобережье, с одной стороны, наиболее отчетливый характер приобрели лозунги движения, идеология участников Крестьянской войны, с другой — выявились такие ее черты, как слабая организованность, стихийность, локальность. Если элементы сознательности нарастали, то элементы организованности — наоборот, уменьшались. В этом смысле третий этап Крестьянской войны заметно отличается от первого и второго ее этапов.

Необходимо подчеркнуть, что повстанцы 1772–1775 гг. даже в наиболее выдающихся документах идеологического характера, вышедших из их среды, — в прокламациях, роль которых играли манифесты и указы, воззвания и постановления Пугачева, его сподвижников, Военной коллегии, — не поднялись и ни в коей степени не могли подняться до того, чтобы создать ясную и четкую политическую программу переустройства общества, создания нового общественного строя ввиду той «политической неразвитости и темноты крестьян», на которую указывал В. И. Ленин применительно ко второй половине XIX — началу XX в.^[171] Тем более это было свойственно крестьянам-повстанцам времени Пугачева. Но эта политическая ограниченность, «невоспитанность» не может дать основание для отрицания «революционных элементов в крестьянстве», их «наличность… не подлежит… ни малейшему сомнению»^[172].

Все эти противоречивые моменты в положении, во взглядах крестьянства в полной мере отразились в действиях и лозунгах пугачевцев, которые, с одной стороны, выступали против феодально-крепостнического строя и его носителей-дворян, а с другой — мечтали в случае победы о том, чтобы оставить монархию, но посадить на трон своего, «хорошего», «мужицкого» царя. В этом трагическом противоречии повстанцев, которые не поднялись до лозунга свержения самодержавия, отразилась утопичность, неосуществимость их лозунгов, их крайне незрелой программы, идеологии.

В то же время идеологические представления Пугачева и его повстанцев, их стремления и требования претерпели в ходе Крестьянской войны некоторую эволюцию. В первых манифестах Пугачева (сентябрь — октябрь 1773 г.) заметное звучание получили узкосословные требования яицкого казачества — застрельщика Крестьянской войны. Но нужно отметить два важных момента. Уже во время восстания на Яике в 1772 г. часть его участников, наиболее активных и радикально настроенных, говорила о необходимости «возмутить помещичьих людей… и принимать их в свое войско». О том же — о необходимости привлечь к восстанию крепостных крестьян — вели речь Пугачев и группа яицких казаков на сентябрьских совещаниях в следующем году. Г. Мясников в разговоре с М. Д. Горшковым так охарактеризовал позицию яицких казаков: «…Вздумали мы назвать его, Пугачева, покойным государем Петром Федоровичем, дабы он нам восстановил все обряды, какие до сего времени [были], а бояр, какие больше всего в сем деле умничают и нас разоряют, всех истребить, надеясь и на то, что сие наше предприятие будет подкреплено и сила наша умножится от черного народа, который также от господ притеснен и вконец разорен»^[173]. Далее, не следует забывать об общих интересах крестьянства и вышедшего в значительной степени из его среды казачества. Они вместе выступили против феодалов и их государства с тем, чтобы добиться воли и правды. Именно поэтому первые пугачевские манифесты, адресованные к яицким казакам, воспринимались крестьянами и всеми угнетенными, как обращенные и к ним призывы, предоставляющие им землю и волю, освобождение от помещичьего ярма, от произвола властей.

Тем не менее первоначально лозунги освобождения собственно крестьян не звучали достаточно ясно. Не говорилось также об истреблении дворян. Пугачев высказывался даже в том духе, чтобы у дворян отобрать деревни (и, тем самым, крестьян), а взамен платить большое жалование. По море развития движения идеология его участников, их социально-политическая программа приобретают все большую классовую заостренность и определенность. Эта эволюция наивысшей своей точки достигает в манифестах Пугачева, составленных и обнародованных в июльские дни 1774 г., когда в Крестьянской войне с наибольшей силой прозвучали требования крепостного крестьянства. Предоставление воли и свободы, истребление дворян, уничтожение крепостного состояния, податей и рекрутских наборов, равенство народов и вер — таковы основные моменты той программы, которая вырисовывается из пугачевских манифестов и указов. Несмотря на утопичность, великой исторической заслугой тех, кто ее выдвинул, является то, что была поставлена задача освобождения народа от крепостного рабства и уничтожения дворян-эксплуататоров.

В будущем предполагалось сохранение монархии, по во главе с «мужицким» царем. При этом подобное монархическое начало причудливо сочеталось в сознании повстанцев с элементами народоправия, самоуправления. Известно, что в ходе Крестьянской войны ее участники, независимо от состояния, объявлялись казаками; на территории, перешедшей под их контроль, создавались новые органы власти — все вопросы решались на сходках-кругах, избирались атаманы с их помощниками, старосты и другие должностные лица. Очевидно, по мысли восставших, и в будущем государство должны были быть такие порядки по типу казачьей или крестьянской общины, без дворян и крепостничества, с «хорошими» царем и другими правителями, праведными судьями и чиновниками. Самое главное заключалось в том, что земля должна была принадлежать тем, кто ее обрабатывает, т. е. крестьянам. Подобные взгляды и требования, неосуществимые в условиях конца XVIII в., тем не менее были сформулированы, и в этом заключается большое значение пугачевских манифестов, особенно июльского 1774 г., не без оснований названного В. И. Семевским «жалованной грамотой всему крестьянскому люду», «хартией, на основании которой предстояло создать новое, мужицкое царство»^[174].