Почти беспрепятственно повстанческое войско дошло от Осы к Казани, в которой находилось сравнительно мало правительственных сил. Большинство карательных отрядов действовало в Башкирии и на Урале. Многие из них получили приказ быстро двигаться к Казани. Но поголовное восстание населения Башкирии мешало карателям, сильно их задерживало. Местные жители не давали им подвод и продовольствия, скрывали сведения о движении Пугачева и других предводителей или вводили в заблуждение ложными показаниями. Из-за ложных данных о местонахождении Пугачева немало дней попусту потерял преследовавший его Михельсон.
При подходе к городу повстанцы разбили небольшой отряд полковника Толстого из 200 солдат, многие из них перешли на сторону Пугачева. И июля он приблизился к Казани, располагая более чем 20-тысячной армией. Ему противостоял гарнизон из 1,5 тыс. солдат, вооруженное казанское дворянство и до 6 тыс. вооруженных горожан-богатеев. Перед штурмом Пугачев и Овчинников произвели рекогносцировку, осмотрели укрепления и батареи. Как часто он делал и до этого, Пугачев собрал военный совет. На нем определили направления ударов повстанческих сил, разделенных на четыре колонны. Наметили, что после взятия Казани восставшие пойдут на Москву, чтобы «Петру III» «…тамо воцариться и овладеть всем Российским государством»[165].
В 6 часов утра 12 июля начался штурм. Восставшие под прикрытием возов с сеном и пушек приблизились к городским укреплениям, окружили и разбили передовые части врага, вышли во фланги и в тыл основным ого силам, захватили пушки. К середине дин город был взят. Оставшиеся в распоряжении властей части укрылись в крепости. Но к вечеру Пугачев получил известие о приближении войска Михельсона. Он вывел свою армию из города и поставил ее у деревни Царицыной в семи верстах от города.
Начался кровопролитный бой, продолжавшийся пять часов. Обе стороны понесли тяжелые потери (у Пугачева 800 убитых, более 730 пленных). На следующий день Пугачев, отведший свои войска, попытался воспрепятствовать Михельсону, направившемуся в город, но неудачно. 15 июля он снова штурмует Казань. И опять Михельсон удивляется воинской стойкости своих классовых врагов: «Злодеи на меня наступали с такою пушечною и ружейною стрельбою и с таким отчаянием, коего только в лутших войсках найти надеялся»[166]. Пугачевские повстанцы смело нападали на фланги Михельсона, сам предводитель, подавая пример храбрости и воинского умения, руководил боем, скакал по всему фронту, от одного фланга к другому. Четыре часа кипел рукопашный бой. Михельсон ввел в бой конницу — свой последний резерв — и выиграл это ожесточенное сражение. Армия Пугачева снова перестала существовать — он потерял до 2 тыс. убитыми, 10 тыс. пленными, пушки и знамена. Тысяч с шесть разошлось по домам.
Пугачев с остатками своей разбитой армии (от 1 до 2 тыс. чел.) в ночь на 17 июля переправился на правый берег Волги у Кокшайска. Затем прошел еще некоторое расстояние на запад до Курмыша. Это говорит о том, что в начале отступления от Казани он и его ближайшие сподвижники как будто не оставляли мысль о походе на Москву. Однако, располагая небольшими силами и не имея достаточно вооружения, они поняли бесперспективность движения в этом направлении, где встретили бы сопротивление свежих войск. Поэтому от Курмыша Пугачев повернул на юг с целью выхода к Дону, жителей которого он надеялся поднять на борьбу. Кстати говоря, этот донской вариант родился не в дни казанской неудачи, а обсуждался пугачевцами раньше, еще в начале 1774 г.[167].
Окончился второй этап Крестьянской войны, когда особенно активное участие в ней принимают работные люди уральских заводов, русские и башкирские крестьяне. Их совместные и дружные выступления, героические и бесстрашные, сделали Башкирию и Урал главной ареной борьбы угнетенных масс за свое освобождение. Именно она позволила Пугачеву возродить силы главной повстанческой армии и совершить длительный и замечательный рейд от Оренбурга через Урал и Прикамье до Казани, взятой после решительного штурма. На этом пути, как и ранее, были победы, обусловленные всенародной поддержкой правого дела повстанцев, и поражения, неизбежные ввиду их плохой организованности и вооруженности.
Поражение под Казанью, как и под Оренбургом, обозначило резкую грань в истории Крестьянской войны. Начался ее третий, заключительный этап, самый выдающейся по размаху борьбы и самый трагический в ее конце.
ОТ КАЗАНИ ДО ЦАРИЦЫНА. ПОРАЖЕНИЕ
Уже взятие Казани послужило мощным сигналом для широкого народного восстания, которое быстро, словно пламя, охватило ряд губерний Поволжья и Центра — Казанскую, Нижегородскую, Симбирскую, Пензенскую, Саратовскую, Тамбовскую, Воронежскую. Продолжалась борьба в Оренбургской губернии и на Урале, в Казахстане и Сибири. На всей этой огромной территории действовали многие повстанческие отряды. Десятки тысяч восставших продолжали упорную борьбу.
По сообщениям командующих карательными войсками, русское и нерусское население правобережья Волги уже при известии о приближении Пугачева вставало на борьбу. Восставшие разоряли имения помещиков, а их самих ловили и расправлялись с ними. Та же участь постигла тех священников, которые пытались противодействовать восставшим.
Особенностью третьего этапа Крестьянской войны, начавшегося после взятия Казани, было усиление стихийности и локальности движения. Большое число местных повстанческих отрядов, которое возникло в это время, действовало, как правило, в пределах своих селений и уездов. Освобождая свои родные места, они считали задачу выполненной.
Многие повстанцы Правобережья вливались в главное войско Пугачева, которое, насчитывая после казанского поражения 1–2 тыс. чел., при подходе к Саратову увеличилось до 20 тыс. чел. Но эта армия была уже не та, какой она являлась на первом и втором этапах Крестьянской войны. Отсутствовала большая часть яицких казаков, работные люди и башкиры-конники также остались по ту сторону Волги. Основная масса повстанцев была не обученной военному делу, плохо вооруженной. Оторванность от уральских заводов, снабжавших армию Пугачева пушками и припасами, тоже сказывалась самым отрицательным образом.
Тем не менее участие новых огромных масс эксплуатируемых, в первую очередь крестьян, русских и нерусских, придало Крестьянской войне новый мощный импульс. Именно это время народной войны было самым страшным для всех дворян России. Массовые расправы с помещиками и их прихвостнями, осады городов и монастырей, разорение имений и фабрик, разговоры и слухи о продвижении Пугачева к Москве вызвали настоящую панику среди дворян, правящих кругов России. А. Болотов, современник этих событий, живший в Москве, записал в своем дневнике: «Заговорили тогда вдруг и заговорили все и въяв о невероятных и великих успехах… Пугачева, а именно, что он… не только разбил все посланные для усмирения его военные отряды, но, собрав превеликую армию…, не только грабил и разорял все и повсюду вешал и… умерщвлял всех дворян и господ, но взял… самую Казань и оттуда прямо будто бы уже шел к Москве… Мы все (дворяне. — А. Б.) удостоверены были, что вся… чернь, а особливо все холопство и наши слуги, когда и не въяв, так втайне, сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали и готовы были при малейшей возгоревшейся искре произвести огонь и пламя… Ожидали того ежеминутно мы, на верность и самих наших слуг никак полагаться, а паче всех их и не без основания почитали еще первыми и злейшим и нашими врагами, а особливо слыша, как поступали они в низовых… местах (т. е. по Волге. — В. Б.) со своими господами и как всех их либо сами душили, либо предавали в руки и на казнь… Пугачеву, то того и смотрели и ждали, что при самом отдаленнейшем еще приближении его к Москве вспыхнет в ней пламя бунта и народного мятежа»[168].
В Москве и Московской губернии объявили сбор ополченцев, в том числе из крепостных крестьян. Тот же Болотов рассказывает, что его собственные крестьяне, собранные против Пугачева (а власти старательно скрывали цель подобных сборов), узнав об этом, возмутились. Один из крестьян, к которым обратился их помещик, крикнул: «Да, стал бы я бить свою братию! А разве вас, бояр, так готов буду десятерых посадить на копье сие!»[169].
