События 1707–1708 гг., неразрывно связанные с именем Булавина, своим размахом показали, на что способен восставший народ, поднявшийся против угнетения и насилий феодалов. Под знаменем Булавина боролись массы подневольного и бедного люда. Сами каратели не раз признавали, что участниками борьбы были прежде всего бедные, «гулящие» люди, беглые, во множестве собравшиеся на окраинах России. Отправляя своих представителей на Дон сыскивать и возвращать беглых, Петр I писал; «Известно нам учинилось, что из русских порубежных и из иных розных наших городов, как с посадов, так и из уездов, посадцкие люди и мужики розных помещиков и вотчинников, не хотя платить обыкновенных денежных податей и оставя прежние свои промыслы, бегут в розные донские городки, а паче ис тех городков, ис которых работные люди бывают на очереди на Воронеже и в ыных местах…и укрываютца на Дону з женами и з детьми в розных городках…тех беглецов донские казаки из городков не высылают и держат в домех своих»^[120].

Основными движущими силами Крестьянской войны, развернувшейся на Дону и в прилегающих к нему русских уездах, в Нижнем Поволжье и Слободской Украине, являлись различные категории крепостных крестьян, казаки, посадские и работные люди, русские и нерусские (украинцы, отчасти калмыки и др.). Ведущее место занимало среди них крепостное крестьянство; к тому же известно, что подавляющая часть донских казаков, этих застрельщиков и организаторов движения, игравших очень большую роль на всем его протяжении, являлась выходцами из крепостных крестьян русских уездов.

Все эти люди выступали против гнета феодалов, владельческих работ и повинностей, против налогов и принудительных работ, рекрутских наборов и притеснений всякого начальства.

Особенно активную роль играли в восстании беглые крестьяне, «новопришлые» казаки (из беглых, не проживших на Дону положенных лет). Московское правительство распорядилось считать новопришлыми всех, кто появился на Дону после 1695 г. Естественно, что это вызывало ненависть большой массы пришельцев на Дон — крестьян (помещичьих, дворцовых, монастырских и др.), работных людей (бурлаки и т. д.), посадских и служилых людей по прибору (стрельцы, городовые казаки и др.), солдат.

В восстании активное участие приняли социальные низы Войска Донского. Старшина, отдельные представители которой по тем или иным Причинам примыкают к ним в качестве временных попутчиков, в целом выступает на стороне правительственного лагеря. Оли помогали Ю. В. Долгорукому переписывать беглых на Дону (недаром в ходе расправы с ним повстанцы кричали: «Черкасских старшин бить до смерти!»). Такое же классовое деление по отношению к восстанию характерно для украинского, запорожского казачества, припавшего активное участие в третьей Крестьянской войне.

Весьма решительно вели себя во время Крестьянской войны работные люди с лесных пристаней и торговых судов (бурлаки), рыбных и соляных промыслов, корабельных верфей и железоделательных заводов.

Немалую роль играли в движении и раскольники, проживавшие по Хопру, Медведице и другим рекам; из их числа вышли выдающиеся предводители восставших — И. Некрасов, Н. Голый, возможно, Л. М. Хохлач и, наконец, сам К. А. Булавин. Этот немаловажный факт нашел отражение в содержании прелестных писем повстанцев, в их идеологии. Нередко булавинские прокламации говорят о борьбе восставших «за истинную веру христианскую» и т. д. А в одном из воззваний Никиты Голого говорится: «А мы стали за старую веру и за дом пресвятые богородицы и за вас, за всю чернь…»; «…за бога и за великого государя и за дом пресвятые богородицы, и за крест животворящий, и за истинную веру»^[121].

Идеология участников третьей Крестьянской войны сходна с идеологией их предшественников.

Главный лозунг повстанцев — бить, уничтожать, «сажать в воду» князей, бояр и дворян, помещиков и вотчинников, панов и арендаторов («рандарей»), богатеев и начальников, казацких старшин и подьячих, прибыльщиков и судей неправедных — всех эксплуататоров, «обидчиков», «злых людей», кто причиняет обиды и разорение бедным, «худым людям». К'«злым» причисляются и «немцы», т. е. иностранцы, находившиеся в это время в России и верой и правдой служившие царю, русским феодалам.

Повстанцы начала XVIII в., как и в XVII в., делили своих классовых врагов на «добрых» и «злых», «худых», «супостатов». Отсюда их вера в «доброго царя», обращения с «примирительными» письмами к Петру I и его «полководцам». Они соглашались служить ему по-прежнему и готовы просить о «милосердом» прощении, если царь позволит жить им «по казачьей обыклости», т. е. с учетом их старых прав и обычаев, в том числе права принимать на Дону беглых людей. Исключительно важно, что Булавин и его повстанцы, вначале рассчитывавшие на милость Петра I, быстро отказались от своих надежд. В конце мая Булавин под угрозой смертной казни запретил говорить о царе, о принесении ему повинной. Один из черкасских старшин-предателей В. Фролов так сообщил об этом в Азов: «Да он же, Булавин, учинил в Черкасском заповедь под смертной казнью, чтоб никто про именование великого государя по вспоминал; а буде кто станет говорить, чтоб принесть великому государю повинную, и тех людей похваляетца казнить смертью»^[122].

Повстанцы выступали с антифеодальных, антикрепостнических позиций. Их воззвания обращены к населению Войска Донского и Запорожья, южных и центральных уездов Европейской России — к крестьянам и казакам, работным людям и посадским, к торговцам и «начальным добрым людей». Они призывают «не мотчать и не спущать» всем народным притеснителям, которые «неправду делают». Восставшие, по словам прокламации Н. Голого, «стали… за всю чернь».

В идеологии восставших, их планах и намерениях было много неясного, незрелого. Их лозунги, как можно было убедиться выше, страдают расплывчатостью и ограниченностью. Выступая против феодально-крепостнических порядков и уничтожая его носителей, восставшие не представляли себе тот политический строй, который мог бы прийти на смену существующему. Среди них не было единства. Одни из них, выступая за казачьи вольности, не хотели появления помещиков и, стало быть, крепостничества на Дону. Другие резонно считали, что нужно уничтожить крепостнические отношения по всей стране, для этого они и замышляли поход на Москву. На сторону своего правого дела повстанцы и их предводители не прочь были, особенно в начале движения, привлечь «добрых» начальных людей, бояр и немцев.

Но репрессии карателей, предательство «домовитых» обусловили радикализацию лозунгов повстанцев. Это отразилось на содержании прелестных писем Некрасова и Голого с их более четким и ясным противопоставлением «черни» и «бояр» и «немцев», которые «неправду делают», с их обвинениями в адрес черкасской старшины в убийстве Булавина.

ПОСЛЕ ГИБЕЛИ БУЛАВИНА

Петр I испытывал чувство неподдельной радости, получив известие о гибели Булавина. 23 июля в Горках Могилевской губернии, где он находился, по этому случаю устроили молебен и салют. Правительство попыталось изобразить это событие как конец восстания. Так сообщали сам Петр и его Ближняя канцелярия в письмах губернаторам и воеводам. Об этом же писали своим правительствам иностранные послы, находившиеся в Москве.

Подобное письмо от царя получил и В. В. Долгорукий, которому царь велел даже идти «назад», так как «сие дело, слава богу, счастливо окончилось». Однако командующий карательными войсками отнюдь не считал, что с восстанием ужо покопчено. Пе говоря уже о том, что оно продолжалось по Дону и Поволжью, на Украине и в центре России, даже в самом Черкасске не все было спокойно. Долгорукому стало известно, что во время обсуждения на круге вопроса о выдаче булавинцев казаки разделились: одни высказывались за выдачу, другие возражали.

Домовитые не без оснований полагали, что полностью свою власть на Дону они могут восстановить только с помощью полков Долгорукого. Так и заявил майору представитель черкасской старшины В. Поздеев, когда приехал к нему с повинной от Войска Донского.