Ряд побед повстанцев, личное мужество и бесстрашие Разина, в частности во время ожесточенного сражения с войском Ю. Борятинского у Симбирска, когда атаман был сильно ранен, достаточно ясно говорят о нем как о незаурядном воине, предводителе.

Но при всем том повстанческое войско страдало органическими пороками, которые, несмотря на весь героизм и самоотверженность участников восстания, могли не привести их к поражению. Плохое вооружение подавляющей части повстанческого войска, их плохая организация и дисциплина, отсутствие тесной взаимосвязи между отрядами, местная ограниченность, разногласия между отдельными слоями повстанцев и их руководителями — все это не могло не отразиться на действиях разинских войск и отрядов, которым противостояли гораздо лучше организованные и вооруженные правительственные силы. В действиях повстанческих атаманов немало импульсивного, случайного и хаотичного. Сам Разин допустил ряд серьезных просчетов: так, отправившись на Волгу и считая Дон своей главной базой, он оставил нетронутой большую часть домовитого казачества во главе со своим крестным отцом атаманом К. Яковлевым, а оно было опорой ненавистных Разину московских бояр. После поражения под Симбирском Разин, возвратившись на Дон, попытался наверстать упущенное, исправить ошибку, но было уже поздно. Столь же непростительным было месячное пребывание главных сил повстанцев у стен симбирского кремля, давшее время царским воеводам для сбора сил и перехода в наступление. Таких ошибок Разин и повстанцы допустили немало. Ио главным являлся просчет не военно-стратегический, а политический, идеологический.

Дело в том, что у Разина и повстанцев не было ясности и четкости во взглядах, представления о существе устройства современного им общества, взаимоотношениях составлявших его групп, классов и особенна 0 путях решения тех больных вопросов, которые затрагивали низшие слои народа самым непосредственным образом. Резче всего проявлялась, конечно, классовая ненависть к угнетателям-боярам и дворянам, ко всякому богатому человеку. В речах Разина, упоминаемых в документах или описаниях иностранцев, главный мотив — это выступление против бояр, дворян, всех «мирских кровопивцев». На кругах в Черкасске, Паншине городке, Царицыне Разин говорит о необходимости борьбы против бояр-«изменников», но «за государя». Цель состояла в том, чтобы «изменников из Московского государства вывесть и чорным людей дать свободу»^[81]. В разговорах, если верить показаниям одного из московских стрельцов, Разин, называя их «мясниками» (за расправы с повстанцами), заявлял: «Вы де… слушаете бояр, а я де вам чем не боярин? А то де он, Стенька, и говорит, что ему, Стеньке, итить к Москве и побить на Москве бояр и всяких начальных людей». Московских стрельцов Разин не любил за то, что они «стоят за бояр и думают заодно»^[82]. В то же время он как будто не исключал и того, что московские стрельцы вместе с чернью «потянут с ним…, и они де бояр побьют заодно»^[83].

Разин и его товарищи постоянно отделяют бояр от царя. О стрельцах Ивана Лопатина, которых они разгромили на Волге под Царицыном, они рассуждали, что «про тех… великий государь не ведает, а отпускали их на низ с Москвы бояря без ево государева ведома и дали им своей казны по 5 рублев да их же поили вином, чтоб они за лих стояли»^[84].

Во не ко всем боярам и прочим господам Разин и повстанцы относились одинаково. Известно немало случаев, когда наряду с убийствами ненавистных народу людей оставляли в живых дворян и офицеров, которых «одобряли» участники суда над ними. Разницы наивно подходили к оценке достоинств и недостатков бояр и дворян — своих классовых врагов. Одних они считали «плохими», других— «добрыми», «хорошими» (см. выше).

Разин был непрочь привлечь на сторону своего дела некоторых знатных бояр, офицеров. В литературе но раз описывались его отношения с князем Львовым — одним из помощников астраханского воеводы Прозоровского. При возвращении из персидского похода он одарил его богатыми вещами, а Львов отдарил Разина иконой, что означало установление своего рода отношений отца и сына. В следующую встречу, весной 1670 г., Разин сохранял Львову жизнь под Черным Яром. Более того, атаман пытался с помощью своих посланцев создать в Астрахани впечатление. что князь перешел на его сторону. Известно также, что после взятия Астрахани Разин вместе с воеводой Прозоровским поднялся на высокую башню и прежде чем сбросить его вниз «прошептал ему какие-то слова на ухо, в ответ на что князь покачал головой. И так, будучи, несомненно, прельщаем изменником передаться на его сторону и ответствовав на то отказом, князь принужден был совершить с вышины свой роковой прыжок»^[85]. Сохранились известия о попытке разинцев склонить на свою сторону бывшего патриарха Никона. Трудно сказать, соответствуют ли истине эти сообщения, скорее всего они говорят об одном из агитационных приемов Разина, подобном тем слухам и разговорам о царевиче Алексее Алексеевиче и том же Никоне, которые будто бы плыли по Волге в двух стругах вместе с войском Разина. В его глазах Янкой — человек, пострадавший от московских бояр, — мог стать союзником в борьбе с ними, хотя, будучи патриархом, он не только лично выступал в роли угнетателя в патриарших владениях, но и освящал и укреплял своим авторитетом всю систему гнета и произвола ненавистных разницам бояр и дворян.

Наиболее рельефно цели восстания отразились в знаменитых прелестных грамотах Разина, и его атаманов. О них источники упоминают довольно часто и пересказывают их содержание; в дни восстания они распространялись во всех концах европейской части страны. Главнокомандующий карательными войсками князь Ю. А. Долгорукий отсылал их в Москву в мешке после сражений с повстанцами, у которых прелестные грамоты отбирались после пленения. Одна из правительственных грамот отмечает, что Степан Разин разослал их «в розные места на соблазн незнающим бездомным людей»^[86].

В единственной известной сейчас прелестной грамоте, написанной от имени Разина, он обращается к народу: «Пишет вам Степан Тимофеевич всей черни. Хто хочет богу да государю послужить, да и великому войску, да И Степану Тимофеевичи), и я выслал казаков, и вам бы заодно измеников вывадить и мирских кравапивцев выводить». В заключение предводитель повстанцев призывает всех «кабальных и анальных» присоединиться к его казакам^[87]. Эта знаменитая прокламация в концентрированном виде выразила представления мятежников XVII в. о целях борьбы «черни», т. е. народных низов, с их угнетателями — «мирскими кровопивцами».

Во взглядах Разина наиболее ясный характер носят именно лозунги расправы с классовым врагом. Гораздо менее отчетливо представлял он себе общественное устройство, которое могло бы явиться результатом победы восстания. Разин и его казаки хотели, очевидно, ввести в России порядки казачьей вольницы — круги, выбор атаманов, что они и делали в захваченных городах, деревнях и селах. При этом не исключалось существование царя, «хороших» бояр и, вероятно, других правящих лиц, добрых по отношению к простым людям. Иностранные наблюдатели передали некоторые высказывания Разина, из которых видно, что он не претендовал на то, чтобы быть правителем, заявляя, что он хочет жить так. как и другие. Согласно Стрейсу, в обращении к стрельцам войска Львова, перешедшим на его сторону накануне взятия Астрахани, Разин заявил: «За дело, братцы! Ныне отомстите тиранам, которые до сих пор держали вас в неволе хуже, чем турки или язычники. Я пришел дать всем вам свободу и избавление, вы будете моими братьями и детьми, и вам будет так хорошо, как и мне, будьте только мужественны и оставайтесь верпы». Автор добавляет, что «после этих слов каждый готов был итти за него на смерть, и все крикнули в один голос: «Многая лета нашему батьке (Batske или отцу)! Пусть он победит всех бояр, князей и все подневольные страны!»^[88].

В отношении к царю, царскому титулу у Разина трудно выявить четкую линию. На кругах он не раз говорил о своем почтении к царю. В захваченной Астрахани Разин с толпой казаков ходил в гости к митрополиту Иосифу, чтобы отметить день тезоименитства царевича Федора Алексеевича, хотя это послужило, вероятно, только предлогом для того, чтобы получить угощение. Повстанцы заявляли, что они выступают за бога, государя (или: царевича) и Степана Тимофеевича, тем самым выделяя своего атамана, не без его согласия, конечно, среди прочих смертных. Разин, согласно тому же Стрейсу, приглашая офицеров-иностранцев в гости после персидского предприятия, пил за здоровье царя, но через несколько дней в цитировавшейся ужо речи к Впдеросу бросил фразу: «Я не считаюсь ни с ним (Прозоровским. — В. Б.), ни с царем». В отношениях с персидским шахом он держался «с таким высокомерием, как будто сам был царем», в письме к нему называл его «своим братом», как было принято между царствующими особами. «Когда дола Стеньки достигли такой высоты, он решил, что теперь ему море по колено, и возомнил, что он стал царем всей России и Татарии, хотя и не хотел носить титула, говоря, что он по пришел властвовать, но со всеми жить, как брат»^[89].