Но оказалось, все не так просто и легко, как это происходит с будущими звездами на киноэкранах. Без денег, знакомых и жилья он промыкался первую зиму по подвалам с бомжами. Однажды, когда он забился от морозов между теплых подвальных труб, его нашел, избил и изнасиловал здоровенный грязный бомж. Но к весне ему удалось устроиться курьером-разносчиком, и его жизнь в Питере стала налаживаться. Он был красивым, статным и мускулистым семнадцатилетним пареньком, и когда он приносил ленчи в офисы, женщины с ним заигрывали. Однажды в обеденный перерыв, когда он принес ленч своей постоянной молодой клиентке, она демонстративно щелкнула замком двери своего кабинета, подошла с таинственной улыбкой, обняла и прижалась к нему всем телом.
Несмотря на то, что Ураеву очень часто снились сексуально насыщенные сны, хотя и вперемежку с кошмарами, у него ни разу не получилось полноценного секса ни с одной женщиной. После нескольких неудачных и даже позорных для него встреч с ровесницами, он начал сторониться женщин, тем не менее, всегда чувствовал и знал их повышенный к себе интерес.
Тогда в офисе, как и всегда, у него не получился естественный и нормальный секс, желание и эрекция не возникли. После безуспешных попыток той женщины ему помочь и возбудить его своими руками, она, молча и обиженно встала с дивана и начала спешно одеваться.
Деньги у него уже водились, и он не раз ходил к платным терапевтам, но ничего, что они прописывали, ему не помогало. Но по ночам, как это было уже давно, ему снились женщины в завлекательных позах, но какие-то странные, и делали они что-то непонятное, и он, проснувшись, никогда не мог вспомнить, что же это было. Постепенно у него возникла и росла к ним, одновременно, и сильная страсть, и яростная злоба – ему хотелось их любовно растерзать, увидеть и почувствовать на своих руках кровь. В такие минуты, в полусне, и грезя об этом, его тело иногда сводила блаженная судорога, и он извергал на простыню свое семя.
Друзей в этом городе он себе так и не завел, а кокетничавших с ним девушек застенчиво сторонился. Летними теплыми вечерами он любил выходить на Невский проспект и не спеша брести среди веселых и беззаботных прохожих. Так он часто гулял по вечернему проспекту, но его никогда не покидало привычное беспокойство, какая-то боязнь всех людей вокруг него. Он гордился своим красивым телом, силой, ловкостью – и одновременно чувствовал свою неполноценность, скрытую психическую болезнь, в которой был теперь полностью уверен.
Поэтому, привычно, еще со школьных времен, в кармане у него лежал складной нож. В его далеком городке подростки сбивались в агрессивные ватаги, но Ураев был всегда нелюдим, одиночка, и нож в кармане всегда добавлял ему смелости. В кармане брюк у него была даже специальная прореха для ножа. Полиция иногда бесцеремонно обыскивала на улицах хулиганистых подростков, и однажды, случайно остановленный для проверки, он незаметно спустил нож через эту прореху на землю и так избежал плохих последствий.
Уже обжившись в Питере, он однажды прогуливался теплым поздним вечером по Невскому проспекту. Проходя мимо сквера у памятника императрице Екатерине, он свернул в него, выбрал тут свободную скамейку и присел. Вечерняя темень быстро сгущалась в неосвещенном сквере, и сидевшие на соседних скамейках влюбленные парочки угадывались лишь по светлой одежде. Однако Ураев недолго оставался один на этой скамейке. Вскоре к нему подошел немолодой мужчина, вежливо спросил, можно ли ему присесть, и опустился рядом. Ураев слегка отсел от него в сторону, но мужчина, уже опустившись, подвинулся к нему ближе, так, что их бедра соприкоснулись.
– Какой вечерок… – мечтательно сказал мужчина. – Последнее летнее тепло.
Ураев вежливо покивал головой в темноте. Он чувствовал, как мужчина прижимается к нему еще теснее, но не понимал, как ему на это реагировать. Мужчина был хорошо одет, с виду вполне порядочен, и Ураеву не хотелось нарушать покой, который ощущал в этот теплый вечер.
– Вы, молодой человек, наверное, мечтаете о любви, вам снятся по ночам красивые обнаженные женщины, и как они раздеваются…
Ураев был с детства нелюдим, робок, но воспитан бабушкой очень вежливым мальчиком. Приехав в людный и шумный Питер, он чувствовал себя здесь отсталым провинциалом. Поэтому, когда мужчина вдруг положил свою руку ему на бедро, а затем сдвинул ее ему между ног, он так и не отодвинулся, а просто оцепенел, пораженный этим.
– Вам это приятно, молодой человек? – и мужчина начала легко поглаживать его в том месте.
Ураев почувствовал одновременно и гадливость, и удовольствие. Только позже он узнал, что в этом сквере, на лавочках вокруг памятника, недалеко от Александринского театра, в летние вечера собирались не только влюбленные парочки, но и геи. Однако тогда он этого не знал. Гадливость у него нарастала, но вместе с ней усиливалось и возбуждение от массажа чужой руки. Вдруг неожиданно в его памяти возник образ полутемного подвала, где он ночевал год назад, грязного и сильного бомжа, сильную боль, беспомощность и оставшееся навсегда унижение. Его правая рука медленно потянулась в карман за ножом.
Не встретив от юноши заметного сопротивления, мужчина придвинулся к нему еще теснее, стал искать пальцами молнию на его брюках, чтобы расстегнуть. Но Ураев, к своему удивлению, не отодвинулся, а даже теснее к нему прижался, чувствуя у себя неминуемо приближающуюся блаженную разрядку. Он даже опустил свою левую руку на вздрагивающую на его промежности ладонь мужчины, и еще сильнее прижал ее к себе. Он уже чувствовал последние секунды перед оргазмом, и вдруг его правая рука непроизвольно выхватила из кармана складной нож, левая привычно выкинула лезвие, и Ураев со всей силы ударил им в живот мужчины. На самом деле, этот нож был предназначен тому вонючему бомжу, который изнасиловал его год назад в грязном подвале. Тот бомж хотел от него того же самого, и получил, но расплатился за это мужчина, что сел сегодня рядом на скамейку.
Мужчина судорожно втянул грудью воздух и откинулся на спинку скамейки, рука его соскользнула с ноги юноши и потянулась к кровавому пятну, расползающемуся по белой рубашке. Но тело Ураева в эту секунду вдруг зажило своей независимой жизнью, левая его рука обняла мужчину за плечо, прижала к себе еще крепче, а правая с ножом размахнулась и ударила его снова, под ребро в сердце.
Мужчину стали трясти конвульсии, но Ураев еще теснее прижимался к нему, получая от этих предсмертных сотрясений какое-то особое, не испытанное ранее удовольствие. Нож у него выпал из пальцев, и он прижал свою ладонь к ране на животе мужчины. Сквозь его пальцы обильно сочилась черная в темноте кровь, и вдруг он непроизвольно нагнул голову и прижался губами к своей мокрой ладони. Он ощутил во рту вкус соленой и горячей крови, другой рукой прижал себя между ног, и вдруг его охватил, наконец, оргазм, такой силы и блаженства, которых он никогда не испытывал раньше.
Только через минуту он пришел в себя и огляделся. В темноте, на скамеечках по-прежнему спокойно сидели прижавшиеся друг к другу влюбленные парочки. Было тихо и хорошо. Ураев поднял с земли нож, вытер лезвие о брюки мертвого мужчины и, вставая, опустил его себе в карман. Через минуту он уже шагал по Невскому проспекту среди редких прохожих, и только легкая слабость в ногах сохраняла еще память о недавнем блаженстве.
После очередной репетиции в клубе Ураев быстрым шагом пошел к зданию, где заметил табличку сексопатолога. После нескольких фраз по домофону, он поднялся на второй этаж и вошел в солидную дверь из полированного дерева. Но вежливая дама в приемной высказала такое горькое сожаление, как будто сама была перед ним виновата: «доктор занят, и даже все у нас расписано на следующие дни, но раз уж вы тут, могу спросить, не примет ли вас доктор завтра в обеденный перерыв, – так часто у нас бывает».
– Вас устроит завтра в час? Сейчас как раз вышел пациент – мне спросить у доктора?
Ураева все прекрасно устраивало – это будет за два часа до начала репетиции в клубе. Он записался на прием и ушел коротать время до начала вечернего шоу.
